Стоять на скользком ограждении – глупее не придумаешь, но именно в тот момент я чувствовала себя нереально счастливой. Ощущение полёта. Та самая свобода, о которой я говорила. И ты рядом со мной.

Одно из самых ярких воспоминаний, навеки врезавшихся в память.

Ты спрыгнул на мост первым, потянул меня за собой, крепко-крепко обнял, прижимая к себе.

Шептал, что я сумасшедшая.

Я снова смеялась и повторяла всего одно слово. «Да».

Помнишь тот день, незадолго до вылета?

День, когда я отказалась от привычного образа, сменив потёртые джинсы и неизменные яркие футболки на нечто более женственное. Тогда я думала, что мечтаю стать девушкой с обложки, вызывающей восхищение. И, кажется, мне удалось. В твоих глазах, стоило только показаться, без труда прочитывался восторг невероятной силы.

Необычно, наверное, наблюдать подобное преображение. Ты привыкаешь к девчонке в заношенных кедах, а потом видишь перед собой истинную леди. Мне самой этот поступок представлялся диким, сравнимым с попыткой влезть в кожу другого человека, но эксперимент оказался удачным и притягательным. Мне понравилось принимать в нём участие. Безумно понравился результат.

Тонкая цепочка с кулоном-бантиком на шее, алое платье с открытой спиной, волосы, свободно спадающие по плечам, а не собранные в стандартный пучок.

В тот вечер мне хотелось быть особенно привлекательной и желанной. Хотелось, чтобы ты увидел во мне не только свою в доску девчонку, но и просто красивую женщину. Я мысленно обращалась к тебе, и ты снова понял меня без слов.

Мы тогда впервые занимались любовью.

Прохладный шёлк платья алой лужицей растёкся по полу, соскользнув, стоило только спустить бретельки. Обжигающие прикосновения твоих рук, первый осторожный поцелуй в шею, скольжение пальцев по плечам, подцепленная ткань, тихий шорох.

И падали два башмачка

Со стуком на пол.

И воск слезами с ночника

На платье капал…

Тот период жизни, что мне довелось провести вдали от тебя, стал настоящим испытанием на прочность.

Я протестовала, отказываясь от одиночного перелёта, но мама не слушала, затыкая уши и хлопая дверью, будто маленькая девочка, обиженная в песочнице плохими мальчиками, когда я пыталась до неё докричаться, расписав в красках свою точку зрения. Ты знаешь, с тех пор, как отец ушёл от нас, она постоянно находится в состоянии нервного напряжения и готова выплеснуть агрессию на каждого встречного.

Препирались мы долго, спорили, с пеной у рта доказывая правильность своих доводов и ошибочность чужих. Альбина заверяла, что ничего страшного во временном расставании нет. Твой отец ей вторил, говорил, что очередной учебный год ты тоже начнёшь в одной из британских школ, и мы снова будем вместе.

Не мне тебе рассказывать, насколько упёртой иногда становится моя мать. Последнее слово осталось за ней, а я отправилась учиться в Лондон.

Не поверишь, но в этом году планируется слияние наших учебных заведений! Я слышала много положительных отзывов об академии, подобранной для тебя Владиславом Владимировичем, да и видела её несколько раз. Мне не довелось побывать внутри академии, но внешне она производит впечатление.

Величественная и невероятно красивая. Изысканная и чарующая. Под стать своему названию. Есть что-то мистическое в этом сочетание. Подчёркнуто аристократическое, даже королевское. «Чёрная орхидея». Само здание великолепно, и я часто ловила себя на мысли, что обязана нарисовать его, запечатлеть на бумаге, как когда-то запечатлела и твой портрет.

Как мало нужно, чтобы изменить мнение.

Нет, здание не утратило своей привлекательности и мне по-прежнему нравится. Иногда я приезжаю туда, стою напротив и думаю о том, как мы могли пройти вместе через эти ворота. Снова переплести пальцы, как тогда, на мосту, и сделать шаг вперёд. Тут нет никакой опасности, это не игра на грани жизни и смерти, просто школа…

Но академия – это не только здание и потрясающей красоты сад. Академия – это ещё и люди, которые в ней учатся. Иногда достаточно одного знакомства, чтобы оно перевернуло былое представление с ног на голову, а от восторга не осталось и следа.

Последние два месяца моей жизни похожи на ад, я блуждаю в кромешной темноте, всё чаще приходя к неутешительному выводу: кажется, из неё нет выхода. Я не хотела говорить тебе об этом, как и не хотела, чтобы ты запачкался той грязью, в которой утопили меня. Я мечтала забыть об этом, но моим чаяниям не суждено исполниться. С каждым днём, часом, минутой, секундой я всё сильнее увязаю в том дерьме, что вылито на меня окружающими людьми.

Я не знаю, как сказать тебе об этом, запуталась окончательно, оказалась в лабиринте, не имеющем выхода.

Одно я знаю точно. У меня не осталось сил на борьбу. Я смертельно устала и больше не выдержу.

Наверное, сейчас ты мучительно перебираешь в голове варианты возможных неприятностей, с которыми мне довелось здесь столкнуться. Рада была бы развеять твои сомнения, заявив, что это не более чем сезонная депрессия, обещающая закончиться совсем скоро; улыбнуться беззаботно… Но я не могу этого сделать.

Жизнь никогда не станет прежней. Я стремительно погружаюсь в безумие. Не без посторонней помощи.

Милый Алекс, мне очень плохо. Плохо, больно и страшно.

Ещё немного, и лимит моих сил будет исчерпан, а я сломаюсь окончательно…».

*

Посетитель, зашедший в комнату, особой осторожностью не отличался, да и силу рассчитывать однозначно не умел. Дверь за его спиной захлопнулась так, что в помещении задрожали стёкла.

Кэрмит приоткрыл один глаз и, стараясь никак своего бодрствования не выдать, посмотрел на того, кто невероятно «грациозно», словно слон в посудной лавке, напомнил о своём существовании. Сомнений, в общем-то, не было. Завалиться в эту комнату мог только один человек, числившийся соседом Кэрмита ещё с тех самых пор, как они оказались учениками первого класса средней школы, а с годами получивший ещё и дополнительное звание лучшего друга. Иногда Кэрмит иронично отзывался о Даниэле Ричмонде, как о своём верном оруженосце, хотя никакого оружия у него и в помине не было. Просто данная формулировка звучала красиво, а Кэрмит не был лишён некой склонности к пафосу, проявлявшейся время от времени.

– Время пить чай, – громко оповестил Даниэль, подходя ближе к кровати и собираясь прикоснуться к плечу Кэрмита.

Не успел, ладонь его перехватили и крепко сжали. Вторую руку Кэрмит убрал от лица, ухмыльнулся довольно.

– И где же он? – поинтересовался.

– Ты не спишь, – резюмировал Даниэль, присаживаясь на самый край кровати.

– Как видишь. Пытался, но твоими стараниями сон свалил в неизвестном направлении и вряд ли вернётся в ближайшее время.

Кэрмит принял вертикальное положение, с трудом оторвавшись от подушки, и потянулся за расчёской, лежавшей в изголовье.

Следовало привести себя в порядок и выбраться на улицу – подышать немного свежим воздухом и поболтать с одноклассниками, если получится встретить кого-нибудь из них, не потерявшись в разношёрстной толпе. Разумеется, в преддверии первого учебного дня «Чёрная орхидея» напоминала муравейник, в который щедро плеснули кипятка, и обитатели хаотично побежали в разные стороны. Ученики, прибывающие в школу, служили отличной иллюстрацией к заявленной ситуации.

Поднявшись с кровати, Кэрмит подошёл к зеркалу и критично себя осмотрел.

Оно, в общем-то, ничего нового ему не сообщило, лишь в очередной раз повторило то, что Кэри и без него знал. Чтобы хорошо выглядеть, необходимо высыпаться и не игнорировать основы здорового образа жизни. В противном случае, красоте или – если не замахиваться на столь высокую оценку данных – хотя бы минимальной внешней привлекательности можно помахать рукой и попрощаться с ней навсегда.

Грим прекрасно маскировал все несовершенства кожи, убирал синеву под глазами и мелкие мимические морщинки, появляющиеся не только от наплевательского отношения к природным данным, но и от любви к улыбкам. Там, где косметика оказывалась бессильной, в ход шёл его величество графический редактор, слегка приглушающий яркость сеточки сосудов на белках и придающий коже сияние. На страницах каталога не парень – загляденье, картинка, которой любоваться, не переставая.