И тут ее слух уловил едва слышные шаги. Лакированная подошва его туфель скользила по полу. Девушка насторожилась, привстав с кровати.

— Muffliato, — прошептали ее губы.

Гермиона могла рассчитывать лишь на свою удачу и на судьбу. Не смотря на то, что снаружи темно, Драко запросто мог увидеть гриффиндорку, стоило ему просто повернуться. Но, как говорится: “жизнь без риска — не жизнь.” Во всяком случае, он ее не услышит, а там… девушка что-нибудь да придумает. Она всегда выходила из воды сухой, значит, и сейчас это может получиться.

Дверь, ведущая в коридор, еле слышно закрылась. Гермиона подбежала к ней, чувствуя, как душа уходит в пятки.

“Ну, давай же! Он уже ушел!”.

Девушка слегка отворила ее, посмотрев на право, где виднелся силуэт слизеринца. Сглотнув, гриффиндорка сделала аккуратный шаг вперед, дождавшись, пока Малфой свернет направо.

Все вокруг Драко расплывалось. Коридоры казались узкими и темными. Хотелось развернуться и убежать, спрятаться в каком-нибудь темном углу и сжаться в комок. Но не идти навстречу своей судьбе, судьбе, которую он никогда не хотел.

Глаза дико пекло. Казалось, что парень весь день провел в пустыне на раскаленном солнце, и горло его раздирало от сухости.

Драко знал, что ему скажет отец, но от этого легче не становилось.

Сколько у Малфоя будет времени на то, чтобы прикончить свою первую жертву?

Неделя, месяц? Да ему и года не хватит.

Чертов мир! Как же он ненавидел этот чертов мир!

Парень любил себя, любил свою жизнь и умирать ему совсем не хотелось, но и убивать тоже!

Он ведь ребенок… Просто ребенок, а от него требуют поступков, на которые способен далеко не каждый взрослый.

Это была та безвыходная ситуация, когда выбора не было. И пытаться изменить что-то было равносильно тому, что биться об стенку головой, ну или пытаться всплыть на поверхность с привязанным к ноге грузом. Дохрена потраченного времени и сил, а результата никакого. Это замкнутый круг, в который заковывает потерянная надежда.

Боль и ненависть к судьбе пробегают по телу, усиливаясь с каждой новой волной. Драко осознавал, что ничего нельзя сделать, но не мог смириться с этим.

Конечности как будто не принадлежали ему. Каждое движение отдавалось дикой болью. Ноги несли парня вперед с сумасшедшей скоростью, он просто боялся струсить, боялся передумать и убежать в гостиную.

Хватить ныть, Малфой, это жалко. Слезами горю не поможешь. Этот мир жесток ко всем.

Школа казалась гребанным лабиринтом, состоящим из лестничных площадок, поворотов и дверей. Драко не мог дождаться того момента, когда вырвется на свободу. Но, с другой стороны, Хогвартс был местом, где не было ни пожирателей, ни отца, ни Темного Лорда. Местом, где ученики чувствовали себя в безопасности, и где прошло его детство.

А там, за массивными дверями, слизеринца ожидал совсем другой мир. Мир, где некому было прикрыть его спину, мир полный опасностей и ловушек.

Хотелось кричать, хотелось срывать с себя кожу, лишь бы не чувствовать страха, лишь бы не чувствовать всего этого.

Малфой резко остановился, оперевшись о прохладную стену замка. Тело горело — еще чуть-чуть, и его поглотит невидимый огонь.

Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.

Будь сильным, ради матери. Ради нее, ты все сделаешь ради Нарциссы.

Резкий вздох.

По лицу стекают капельки холодного пота. Руки дрожат, рубашка под мантией насквозь мокрая, волосы липнут ко лбу.

Какой же ты жалкий, Драко! ЖАЛКИЙ!

Чтобы сказал отец, а? Чтобы он сказал?

Соберись, твою мать! Соберись!

Кажется, сзади что-то шелохнулось. Оборачивается — никого нет. Встает, пошатнувшись, и идет дальше на негнущихся ногах.

Выход близко. Выход близко.

Спускается по лестнице, чувствуя, как мороз пробивается сквозь старые половицы, но не чувствует холода. Не чувствует ничего, кроме отчаяния и пустоты. Как будто кто-то долго выколачивал из него душу, швырял из стороны в сторону, пока все эмоции не вытекли наружу.

Слизеринец глубоко вдохнул ночной воздух, слыша, как под ногами хрустит недавно выпавший снег. Слыша, как где-то неподалеку завела свою песню сова.

Какое это тяжкое бремя — быть человеком. Боль, выбор и страдания — это ведь то, что делает нас людьми, верно? То, что закаляет в нас волю, то, что делает нас выносливее. Но это так же и то, что нас калечит.

Драко казалось, что он сходит с ума, что чувства переполняют его изнутри, превращая в самого настоящего сумасшедшего.

Глупая улыбка появилась на лице, и от этого почему-то хотелось заплакать. А ведь Малфой действительно псих! Не может разобраться в себе, не может защитить свою мать, связался с грязнокровкой… Психушка по нему плачет и, видать, уже давно.

В данный момент парень уже не чувствовал ничего, только тупую усталость. Слишком привык к кошмару, который происходит вокруг, который происходит с ним самим. Но вот страх никуда не испарился, продолжая прожигать в сердце Драко огромные дыры.

Всего несколько сотен шагов, и он на месте. Там, где должен быть — рядом с Люциусом. После чего он сделает то, что должен, ради своих близких. И всю жизнь он будет делать то, что должен. Красивая фразочка, которая скрывает, в чем именно заключается этот “долг”.

Длинные речи, навязанные Волан-де-Мортом, стереотипы, “благие” цели… Все это лишь прикрытие, лишь оболочка, за которой скрывается жестокость и несправедливость.

К черту! К черту все! Ты — пешка, просто пешка в их “большой” игре, один из тех, кого используют ради победы — смирись, это твоя жизнь, Драко. Теперь это — твоя жизнь. Ничего не изменить, ты лишь впустую тратишь время.

Малфой нервно сглотнул, ускоряя шаг — до окраины Хогсмида еще неблизко, а Люциус должен прийти с минуты на минуту.

Холодный ветер продувал мантию и развевал волосы. Многочисленные деревья около озера казались огромными и пугающими. Луна играла с тенями, которые плясали, словно призраки.

Гермиона шла сзади, слева от тропинки. Не смотря на заглушающие чары, девушка старалась идти тихо, не издавая ни звука, не осмеливаясь даже дышать.

Ее сердце колотилось в унисон с сердцем Малфоя. Девушка, то и дело оглядывалась, опасаясь увидеть кого-то позади себя. Темнота навевала ужас, а каждый шорох казался грохотом.

Птицы пролетали над лесом, размахивая своими огромными крыльями. Какие-то непонятные зверьки пробегали прямо перед гриффиндоркой. За кромками деревьев виднелись разноцветные крыши домов, из труб которых шел черный дым.

Кое-где, еле-еле горели фонарики, освещая узкие дорожки. Двери в магазины были плотно закрыты, а вот из “Кабаньей головы”, как всегда, доносился шум, из окон лился яркий свет.

Обычно оживленные улицы пустовали. Только лишь старик с согнутой, кривой спиной, плотно натянувший черный капюшон, медленно полз в сторону разваливающейся, двухэтажной хижины, проваливаясь изношенными ботинками в снег.

Гермионе оставалось лишь благодарить погодку за то, что та утихомирилась.

С каждым шагом Малфой все больше уходил в себя, не замечая дороги. Он смотрел вперед пустым, не мигающим взглядом, чувствуя приближение неизбежного.

Смириться. Отключить эмоции. Раньше ведь всегда получалось, так ведь?

При одной только мысли, что через каких-то три минуты Драко увидит Люциуса, холодок пробегал по телу.

Отец был стимулом для слизеринца. Он не мог позволить себе слабости при нем, не мог позволить взять вверх эмоциям. А сейчас, оставаться холодным и бесчувственным казалось просто невыполнимой задачей. Потому что сегодня Малфой чувствовал себя, как никогда живым и сердце его переполнял страх.

Гермиона нервно сглотнула, доставая из внешнего кармана палочку. До Визжащей хижины оставалось пару метров.

— Сальвио гексиа, — прошептала девушка, на секунду остановившись, представляя, как ее окружает невидимый щит.

В первые в своей жизни Грейнджер была не уверена в заклинании. Гриффиндорке казалось, что она допустила ошибку, сделала что-то неправильно. Что ее план, возникший в голове спантанно, потерпит сокрушутельный провал.