Но он старался. Так старался вернуться к прежнему себя, что лекари не понимали, как болезнь не убила его до сих пор. Потому что это было невозможно — то, насколько сильно Ленни хотел жить. То, насколько мужественно он боролся за то, чтобы стать тем, кем он является на самом деле.

И в такие минуты Гермиона понимала, что он самый сильный человек, которого она когда-либо встречала. И становилось до тошноты стыдно за свое поведение, когда уехал Драко.

Она не могла отойти несколько месяцев, не понимая, как можно существовать без него. Того, кто ей был нужен. Того, кто писал ей раз в тридцать дней, потому что так было нужно. Того, кто ни разу так и не сказал ей “Я тебя люблю”.

А она так любила. Безумно, полностью утопая в этом чувстве. И, казалось, с каждой минутой ее любовь нарастала и нарастала. Хотя, уже не было куда.

Мира без него не было. Было что-то призрачное, что-то еле доступное для нее. Что-то слишком тяжелое без его присутствия рядом.

И это терзало ее каждую секунду, хотя она прожила без него два года.

И все равно:

Ложась в постель, в ее мыслях был он. Просыпаясь рано утром, под рассвет солнца, был он. Идя на работу в Министерстве, был он. Сидя за многочисленными бумаги за офисном столом, был он. Прогуливаясь в красивом парке, был он.

Везде был он.

Хотя его, на самом деле, и не было. Был лишь недосягаемый образ, который ни на мгновение не покидал ее.

— Ну? — Ленни с нетерпением посмотрел на нее.

— А… да… — она взяла книгу в руки, открывая на первой страницы. — Есть такой писатель в обычном мире, Иосиф Бродский. Я прочту тебе его стихотворение, — горькая улыбка коснулась ее лица, когда парень с интересом приготовился слушать, — называется “Одиночество”.

Она прокашлялась и приготовилась к чтению.

— Когда теряет равновесие

твоё сознание усталое…

…— Ес­ли у те­бя нет вре­мени на ме­ня, то я боль­ше не ста­ну за­бирать его.

— Для те­бя оно всег­да есть у ме­ня.

— Когда ступеньки этой лестницы

уходят из под ног,

как палуба…

…— Не прикасайся ко мне.

— Иди сюда.

— Когда плюёт на человечество

твоё ночное одиночество…

…— Герм…

— Гермиона.

— Не трогай меня.

— Извини.

— Ты можешь размышлять о вечности

и сомневаться в непорочности…

…— Мне так страшно.

— Знаю.

— Идей, гипотез, восприятия

произведения искусства…

…— Отойди…

— Извини меня.

— Уйди.

— Пожалуйста.

— И — кстати — самого зачатия

Мадонной сына Иисуса…

…— Тебе же нравится это. Ты же хочешь меня.

— Драко, нет.

— Ты хочешь.

— Что?

— Ты хочешь меня, Грейнджер. Признай это.

— Но лучше поклоняться данности

с глубокими её могилами…

…— Драко?..

— Ты изумительна.

— Правда?

— Правда.

— Которые потом,

за давностью,

покажутся такими милыми…

…— Я же люблю тебя, Драко!

— Ты меня что?

Она замолчала, чувствуя, как слезы бегут по ее щекам. Любимый стих мамы всплыл в голове, как напоминание о чем-то старом, о детстве. Когда она читала ей эти самые стихи перед сном, поглаживая голову дочки.

“Я дважды пробуждался этой ночью

и брел к окну, и фонари в окне,

обрывок фразы, сказанной во сне,

сводя на нет, подобно многоточью,

не приносили утешенья мне”

2000

— Я думал, что любовь погасла навсегда,

Что в сердце злых страстей умолкнул глас мятежный,

Что дружбы наконец отрадная звезда

Страдальца довела до пристани надежной.

Я мнил покоиться близ верных берегов,

Уж издали смотреть, указывать рукою

На парус бедственный пловцов,

Носимых яростной грозою.

Снова стихи, уже выученные на память. Снова суббота, обведенная в календаре красным кругом. Снова она, все такая же грустная.

Ледяной ветер терзал, больно ударяясь в спину. Она сидела, чуть ли не скрутившись пополам, натягивая воротник от свитера на горло. Зимнее пальто больше не согревало. И становилось как-то слишком холодно.

Сколько она здесь сидела, даже не знала. Просто пару минут, просто несколько часов.

А какая, впрочем, разница?

Что ее ждало в этой жизни? Пустая квартира, открытые окна и выключенный камин?

Именно эти вещи. И ничего больше.

Никого больше.

Да она, собственно говоря, и привыкла.

Громкий будильник. Утренняя ванна. Быстрый завтрак. Работа. Вечер. Телевизор. Книга. Ночь. Утро. И все заново.

Как в долгом сне, который продлится всю жизнь.

Всю эту нескончаемую жизнь.

Она точно поняла, что не нашла себя в этом мире. Что ее, в общем-то, и нет в нем. Потому что жила она прошлым, а настоящее текло слишком медленно, что само слово звучало для нее, как “вечность”.

Четыре года после его отъезда она провела так — вроде бы, существуя, а вроде, и нет. Конечно, тот год, когда была война, ее мысли вытеснили более важные проблемы, но Драко не заставил себя ждать. И, как только Темный лорд был повергнут, его образ вернулся. Словно напоминая, что никогда не уйдет из ее головы. Никогда не оставит ее мысли.

Всегда будет рядом.

Но не Драко. А этот глупый образ, который всегда стоял перед ее глазами.

Ей даже порой казалось, что она видит его глаза, разных оттенков серого. Чувствует теплые руки на плечах. И ощущает его запах на своей коже.

Но ей только казалось, потому что оказывался кто угодно около нее, но не Драко. Что угодно, но не его глаза. Не его руки. Не его запах.

Она дотронулась пальцами холодного мрамора.

Только он успокаивал ее в эти года. Только он дарил радость и заставлял жить дальше, радуясь жизни.

Но судьба даже его у нее забрала. Так быстро, не предвещая ничего. Но, видимо, когда отправлять людей на небеса решали не земные жители.

— Ленни… — замерзшие пальцы погладили фотографию, с которой на нее смотрел спокойно улыбающийся парень.

Здесь у него была та улыбка, настоящая.

Его улыбка.

— Я так скучаю по тебе. Ленни…

И только тишина служила ей ответом.

Хотя, кажется, эта спутница была единственной, кто еще не покинул ее на этому пути.

— Мне очень тяжело без тебя здесь.

Было настолько трудно просыпаться и не видеть утреннего письма от Ленни. Идти в больницу и слышать ответ лекарей, что этого пациента у них давно нет. Читать книги и не видеть восхищенного лица перед собой, которое воодушевлено поэзией.

Не было того, кто боролся за свою жизнь, помогая тем самым Гермионе поддержать свою. Помогая ей жить.

А теперь…

…теперь она могла читать послания от Драко и смотреть на фотографию Ленни, намертво прибитую к его могиле.

И это все, что осталось у нее от двух людей, разных между собой. Они были теми, кто приносил ей столько страданий и боли, что, казалось, простить нельзя. Но и оставались теми, кто дарил миллион радостных моментов, и все плохое забывалось.

Она нуждалась в холодном взгляде Драко, который теплеет при виде ее. В его длинных руках, которые сильно обнимают ее и прижимают к себе. В тонких губах, что целовали ее в шею, в ключицы, в плечи. В грубых словах, которые не стоило воспринимать всерьез. В вечных шутках, служивших ему защитной реакцией.

И, конечно, вкуса кофе на языке. Когда ты почти трогаешь его, пробуя его, пока Драко целует тебя.

Ей необходима была улыбка Ленни, самая счастливая и добрая на свете. Его глаза, в которых всегда искрилось счастье. Его слова, что всегда подбадривали в тяжелые моменты. Его настойчивость, которая не раз спасала ее из безвыходных ситуаций. Его забота, которую она и за сто лет жизни не смогла бы вернуть. Его любовь к поэзии.

Его немыслимая любовь к Гермионе.

— Я просто надеюсь, что тебе там хорошо… — она наклонилась к могиле, прикасаясь губами к его фотографии.

И вместо тепла, которое стало для нее неизвестным ощущением, холод мрамора дарит ей ответный поцелуй.

— Я люблю тебя, Ленни. Я люблю тебя так сильно, как только вообще возможно.