Как можно было быть такой тупицей? Неужели еще есть девочки, которые ведутся на поддельные чувства парней?

И зачем это Драко? Зачем ему все это? Он же знал, что девушка действительно любит его. Неужели он настолько плохой человек, что пользовался ею, как марионеткой?

А что, если он еще и обсуждал ее с друзьями? Смеялся с Блейзом и Марией, высмеивая девушку и ее чувства.

Гадмразьподонок.

Чтобы ее глаза больше не видели его. Чтобы больше никогда она не встречалась с ним.

Она слова не скажет этому ублюдку. Она в его сторону не посмотрит.

Но… черт побери, как же ей было обидно. Как же ей было обидно сидеть одной в этой комнате и плакать горькими не утешающими слезами.

Она же видела, что эмоции поддельны. Видела, как он избегает ее при людях, как не хочет показывать друзьям.

Но… Блейз же общался с ней. И, наверняка, понимает, что тот их вечер не входил в обязанности старосты.

Или они оба захотели так пошутить? Но разве это смешно? Да и на шутку особо не катило.

Она же видела, с какой ревностью Драко смотрел, когда она говорила с Забини или танцевала около него.

Разве… разве можно так притворяться?

Видимо, можно.

Но зачем?! У него всегда был отменный авторитет, и девушки выполняли все, что ему вздумается. А из-за нее у него все и подкачало. Что же тогда это могло значить?

Она запуталась. Ей было слишком тяжело отгадывать жизненные загадки. Отношения — не были ее коронной фишкой. Одно она осознавала четко — Драко изменил ей, и она никогда не простит ему этого. И еще — никогда больше девушка не посмотрит на таких красивых и богатых парней, потому что не слишком хороша для них.

Шум бьет по ушам, когда каблучки ступают по твердому полу. Не длинная юбка прикрывает маленькие ножки, а рубашка открывает ключицы. Волосы, собранные в опрятную прическу, забраны наверху, показывая спину с красивой осанкой.

Карие глаза смотрели из-под накрашенных ресниц, не привычно хлопающих при моргании. Губы, которые она всегда кусала, были обведены розоватым блеском, делающим их пухлыми. В ушах болтались маленькие сережки. А на плечах висел рюкзак, аккуратно застегнутый.

Итак, она шла гордо и прямо, будто ничто не могло сбить ее с дистанции. Хотя резинка давила на голову, помада невкусно пахла, глазам мешала видеть черная тушь, а юбку хотелось опустить, но она продолжала шагать по направлению к своему столу.

На этот вид ушло много времени, но она себе ужасно понравилась. И сделала она это вовсе не для того, чтобы повысить самооценку, а всего лишь, чтобы показать ему одному, что и она может выглядеть прекрасно. Что насчет красоты Пэнси и сексуальности Марии можно еще поспорить. Хотя в душе ясно осознавала, что проигрывает им обеим.

Положив рюкзак на лавку, она присела так, чтобы нижняя часть ее наряда не приподнялась, оголяя ноги и пикантные места. Она неоднократно видела, как это происходит у некоторых девочек. И вид, по-честному, не из лучших.

— Гермиона? — Рон оторвался от своей булочки, изумленно таращась на подругу.

Девушка слегка улыбнулась, моргнув пару раз ресницами.

— Рон?

— Привет, — тупо произнес он, несколько раз изучив ее заинтересованным в взглядом.

— Привет. И тебе, Гарри, тоже — привет, — мягко сказала она другу, который сидел, приоткрыв рот.

— Угу, — только и выдавил он.

Неужели получилось? Неужели ее изменения так видны?

Девушка чуть ли не захлопала в ладоши, однако быстро успокоилась, вспомнив Драко. Одно только имя заставляло ее искривляться в гримасе ненависти.

Остается надеяться, что и он заметит ее изменения. Если, как обычно, не увлечется Паркинсон или Финч.

— Как у вас дела? — спросила она, пододвинув к себе фруктовый салат. Нужно делать изменения во всем — даже в еде.

— Неплохо, — откликнулся Рон.

Прийдя после шока, он продолжил поедать хлеб с присыпкой, все еще восхищенно поглядывая на подругу.

— Да-а, — загадочно протянул Гарри. — А у тебя?

Она сглотнула.

Как у нее дела? М-м-м, дайте-ка подумать. У нее чуть ли не умирает отец, а мать до сих пор ничего не написала, самый страшный волшебник времен приказал убить ее, а человек, которого она любит, изменяет ей. И еще одна вещь — какой-то сумасшедший ее чуть не изнасиловал, а его придурошная сестра уводит у нее “парня”.

Да, дела — супер, как ни крути.

— Ничего, — тихо ответила она.

Рука, накалывающая фрукт, дрогнула, и маленькая слива слетела обратно в тарелку.

Черт. Она не сможет это есть.

У нее вдруг сильно стянуло все в районе Солнечного сплетения, а затем пот выступил на лбу. Неприятное ощущение растеклось по всему организму.

Ну что ж такое?

Все, хватит. Нужно перестать думать о таких уродах, как Малфой. Ведь это его вина, что он позволяет себе, будучи аристократом, изменять девушке, скрываясь при этом, как крыса.

Это только его вина. Ни грамма стыда не должно быть у Гермионы.

Ага, да. Конечно. Она прям-таки ни в чем не обвиняет себя.

— Булочки сегодня отменные, — еле прожевывая пищу, делится Рон. — Будешь?

Протянув розовый пряник, он кивнул Гермионе.

— Бери-бери.

— Мг, спасибо, — без эмоций ответила она, взяв в руки еду.

Она покрутила его перед лицом, отложив в тарелку, где покоились нетронутые фрукты. Аппетит сильнейший, нечего и сказать.

— Слушай… — Гарри внимательно посмотрел на подругу, отставив от себя тарелку пюре.

— Что?

Парень поерзал на месте, смотря то на нее, то на Рона. Его брови сошлись на переносице, а взгляд был серьезным. Все его лицо выражало крайнюю степень задумчивости.

— Я тут хотел спросить… Я… Ты же правду ответишь?

Гермиона повела бровями, вопросительно посмотрев на него.

— Ну… да, наверное. Да. Да, правду. А что такое?

— Я… просто… Нет, на самом деле, это все не просто, — он вдруг засмеялся странным смехом, подавившись при этом едой.

Рон озадаченно переглянулся с Гермионой, перестав даже жевать свою булочку.

— Гарри? Ты как, в порядке? Нигде не ударялся?

— Не-не, все в поряде, — махнул рукой он, отпив немного воды из стакана.

— В поряде? — переспросила девушка.

— Да, все нормально. Я вот хотел узнать. Спросить хотел.

— Ну? Что спросить?

Гермиона устало посмотрела на него, но, как только услышала смех со слизеринского стола, моментально приобрела ужасно веселой вид. Глянув краем глаза на того, кто только что сел к своему факультету, сердце ее на секунду остановилось.

Вот он — ее любовь и горе, ее радость и страдания. Пришел, гордо сел. Окинул всех мрачным взглядом и принялся за завтрак.

Фу. Ее сейчас стошнит. Хотя в душе все скребет с бешеной силой.

Ведет себя, как ни в чем не бывало. Словно не изменял ей, словно никакой Марии вчера и не было.

Честно говоря, будь ее воля, девушка бы бросилась на него сейчас же и сняла эту гримасу самолюбования и уверенности. Чтобы все увидели, как грязнокровка ударит его. Чтобы все узнали, что у аристократа были отношения с ней, с маглорожденной.

Ох… как бы ей хотелось этого. Но нет. Она мирно сядет за своим столом, сложит ручки, и боль будет душить ее внутри, ничем не проявляясь снаружи.

Бесит ее характер. Она хотела бы быть другой. Стойкой и сильной, той, что всегда докажет свое мнение и отстоит свои права. Но она была другой. И никогда бы не поступила так, как хотела.

— Доброе утро! — бодро поздоровалось только что подошедшая Джинни. Она присела около Гарри, чмокнув его в щеку.

Гермиона, только что отвернувшаяся от парня, слегка округлила глаза.

Ч-т-о?

Гарри покрылся румянцем, посмотрев куда-то в сторону, словно он — это не он, а Джинни — это не Джинни.

— Как делишики? — поинтересовалась девушка жизнерадостно.

Она, поправив длинные рыжие волосы, потянулась за стаканом апельсинового соку и опустошила его за три глотка. Затем, подтянув к себе две тарелки различной пищи, сказала:

— Я так голодна! Вы бы знали.