- Для того, чтобы эльф мог всем собой принять свою кровь и свою судьбу, он должен расти в мире. Таково условие. Только когда личность полностью развита, когда она делает сознательный и оправданный выбор в пользу серебряной крови, достигается полный результат и становится возможным слияние с Тваугебиром. Если бы я растил вас обоих в Остол Горготе, вы, конечно же, приняли бы Сети’Агона, но не потому, что сами того захотели, а потому, что это была бы единственная судьба для вас. Но это не реализует потенциал личности, это лишь одна ее сторона, и не осознанный выбор стороны, а навязанная необходимость. Потому я вынужден был спрятать вас в мире, но черноволосый эльф рано или поздно все равно бы всплыл, так что ему пришлось умереть.

Сагаир говорил спокойно и уверено, однако в его позе появилось какое-то опасение. Это было неуловимое ощущение: словно эльф, будто зверь, приподнял уши и приглядывался к ней, стараясь понять, что же с ней не так. И смотрел он как-то пристальнее, и лицо его стало более задумчивым. Гадает, что со мной? Почему я не реагирую на его слова?

- Ну хорошо, с этим ясно, - кивнула Рада. – Но как ты умудрился заставить меня не взрослеть полторы тысячи лет?

- Здесь мне помог мой господин, - спокойно отозвался Сагаир. – Естественно, сам я не обладаю необходимой мощью, однако он способен на все. Он погрузил тебя в сон, подобный тому, каким спали эти долгие тысячелетия Эвилид. А потом я пробудил тебя в Мелонии, когда Алеор потерял бдительность и перестал с таким ожесточением искать меня. Дальше ты росла и развивалась, как и свойственно нормальному ребенку. В какой-то момент я уехал, чтобы лишить тебя опоры в этом мире, и ты могла самостоятельно понять то, что понял когда-то я. Но я всегда незримо присутствовал в твоей жизни, я наблюдал и следил за тобой. И все было хорошо ровно до того момента, как твой муженек уперся рогом и продавил-таки твое возвращение в столицу.

- Значит Ленар испортил твои планы? – несмотря на пустоту, внутри разлилась легкая будто перо благодарность. Сам не зная того, ее муж отдал жизнь за борьбу с этой скверной, с этой злобой, что туго спеленала мир, с порожденной Сетом ненавистью. И раз он хоть немного смог испортить планы Сета, значит, погиб он не зря.

- Скорее, скорректировал, - отозвался Сагаир. – Появилась возможность свалить вину за смерть короля и Лорда-Протектора на тебя. Тебя должны были бросить в темницу, из которой я бы тебя вытащил, и к тому моменту ты бы уже поняла, сколь ничтожны и лживы окружающие тебя люди. Однако ты решила вмешаться и убила Гелата с Аспаром, - он поджал губы. – Они были идиотами и даже не предполагали, что действуют в наших интересах, но дело в любом случае сделано.

- Я так понимаю, что теперь на трон Мелонии сядет угодный Сету человек?

- Конечно, - кивнул Сагаир. – Он уже сел, Рада, просто новости еще не успели достигнуть этих краев. Но это не имеет значения. Люди мрут, как мухи: сегодня один, завтра второй. Основной целью была ты, и теперь ты в наших руках.

- И что ты собираешься делать дальше? – осведомилась Рада.

- Я привезу тебя в Остол Горгот и сделаю тебе ребенка, - спокойно ответил Сагаир. – К деторождению ты способна, причем в большей степени, чем другие эльфийки. Это тоже передается в роду Стальвов по женской линии, и твоя связь с Ленаром подтвердила это. Ты будешь жить в крепости и рожать мне детей. Я понимаю, что кровосмешение может вызвать некоторые проблемы с развитием этих детей, но серебряная кровь должна их компенсировать.

- Так ты же вроде говорил, что детям нужно расти в мире, чтобы полностью суметь контролировать Тваугебира? – прищурилась Рада. – Получается, ты будешь подкидывать этих детей во внешний мир?

- Да, - кивнул Сагаир. – Думаю, что большая часть будет светловолосой, так как оба родителя светловолосые, и это не будет бросаться в глаза. У нас достаточно времени для того, чтобы наплодить необходимое количество детей и научить их всему необходимому перед тем, как мой господин будет готов выступить.

- Разве Сети’Агон не готовится ударить вместе с Танцем Хаоса? – поинтересовалась Рада. – Это было бы логично: начать вторжение с двух сторон.

- Это уже не твоего ума дело, сестренка, - покачал головой Сагаир. – О планах моего господина я ничего говорить не собираюсь.

- А если ты опять провалишься, как и в случае со мной? Что будет, если дети не захотят переходить на твою сторону?

- Ты еще и сама ничего не решила, а уже так уверено говоришь об этом? – улыбнулся Сагаир. – Если тебя это утешит, то на этот раз я буду проявлять больше внимания к этим детям и тщательнее следить за их судьбой. Игра стоит свеч.

- Ну хорошо, - пожала плечами Рада. – А почему ты так уверен, что я не попытаюсь умертвить этого ребенка в собственном чреве? Или что я могу убить себя, чтобы не плодить от тебя тварей?

Что-то похожее на торжество промелькнуло в глазах Сагаира, и он спросил:

- Ты слышала что-нибудь о Тоске?

- Не слишком много, - равнодушно ответила она.

- Тоска – единственное заболевание, которое способно убить эльфов. Оно присуще только этой расе, в меньшей степени нимфам, но для последних не смертельно. Если эльфа лишить доступа к солнечному и звездному свету, заточив глубоко под землей, он начинает болеть. Сначала всю кожу стягивает невидимая сеть, чесотка, зуд, сухость. Потом появляется жар, галлюцинации, фантомные боли в теле. Это очень неприятная штука, Рада, скажу я тебе. Именно так Учитель моего господина во время Первой Войны уничтожил так называемых эльфийских владык Аллариэль и Налеана, - губы Сагаира презрительно скривились. – Однако, есть способ избежать неминуемой смерти. Если Тоскующего эльфа выводить на солнечный или звездный свет, ненадолго, на пару часиков раз в определенный промежуток времени, состояние болезни можно поддерживать сколь угодно долго. Мы же, в конце-то концов, бессмертны, так что у нас вечность впереди! – он подмигнул ей. – К тому же, в тебе будет расти новая жизнь, маленькая, теплая жизнь, пронизанная светом. И ты подсознательно ухватишься за нее, как за единственный способ избавиться от Тоски. Не в твоей воле это изменить, Рада, это закон твоего существа, так заложено в природе эльфов. И сделать с собой или с ребенком ты тоже ничего не сможешь, тебе придется родить его, потому что это хоть чуть-чуть оттолкнет от тебя Тоску. Так что, сестренка, выхода-то у тебя и нет. Поэтому я и предлагаю тебе еще раз оценить все свои возможности, еще раз все передумать и пересмотреть. Мы можем избежать темницы, Тоски и прочих неприятных вещей, если ты по своей воле перейдешь на сторону моего господина. Тогда все пройдет гораздо легче.

Рада смотрела на него, смотрела без конца и словно бы не видела больше его лица. Только сухую мертвую кожу, которую сбросила змея. И под ней тьму, ненависть, пульсирующую силу, но в сущности, ничего. Эта сила не могла ничего сделать с ней и той защитой, что сейчас была над ней. Эта сила не могла затронуть того истинного в ее груди, до чего так зло и кусаче пыталась достучаться. Все слова Сагаира были ложью, ровно в той же степени, что и правдой. И это не имело ровным счетом никакого значения.

Ей нечего было сказать, ей не хотелось ничего говорить, будто огромная золотая ладонь запечатала ей уста и лежала на ее лице, теплая и надежная. Она вспомнила ладонь Лиары, вот точно так же совсем недавно лежащую на ее лбу, когда Рада узнала о судьбе своего сына, и внутренне улыбнулась. Тогда она тоже не испытала ничего: лишь невероятную пустоту, стоящую за мнимой болью и тоской. Пустоту, сравнимую с недвижимой толщей океана, по поверхности которого лишь чуть-чуть ребят волны, а внутри только вечность движения, столь быстрого, что оно кажется статичным. Только тогда эта пустота казалась ей странной, и она убеждала себя в том, что должна страдать, а не оставаться бесчувственной, как доска. Теперь же не было и этого, лишь тишь.

Кто-то защищает меня, укрывает в те мгновения, которые могут сломать меня, словно сухой прут. Кто-то всегда рядом, здесь, во мне, чтобы я не боялась, чтобы не страшилась и шла вперед, своей дорогой и своим путем. И этот кто-то никогда не оставит меня. Рада ощутила, как губы растягиваются в мягкую улыбку. Ты ли это, Великая Мать? Конечно ты. Чьи ладони в мире также добры, также нежны? Кто приходит к своим глупым испуганным детям тогда, когда у них не остается больше ничего? Кто любит их такими, какие они есть, без условностей, без масок, без ненужной лжи?