Маринич смутился.

– Попробуй откажи кому-нибудь из посетителей в алкоголе. Хотя я пиво не рекламирую.

Зимятов посмотрел на Фенера.

– Вы считаете, дело настолько серьёзно?

– Размножение меня мало волнует…

– Я имею в виду правительство.

– Более чем серьёзно, Николай Александрович! Речь идёт не просто об удушении экономики и превращении России в рай для спекулянтов всех мастей, цель поставлена масштабнее: развал страны и подчинение её внешнему хозяину! Для этого уже нанесены четыре нокаутирующих удара: преступное эмбарго, конкретно подстроенное под передел рынка присосавшимися к компаниям госчиновниками, запретительные ставки кредитования, убивающие промышленность, налог Ротенберга – запуск системы «Платон», прекрасный в своей логике, закрытие заводов и мелких предприятий.

– Надо сообщить об этом президенту, – простодушно заметил Маринич.

– После того как советником президента был назначен Кудрис, доступ к нему стал невозможен. Его старательно ограждают от понимания того факта, что диалог бизнеса и власти происходит в последние годы как диалог мясника с коровой.

Зимятов покачал головой.

– Вы прирождённый оратор, Олег Илларионович, очень образно говорите.

– Толку с того, – сокрушённо развёл руками Фенер. – Я не имею прямого контакта с президентом.

– Мне будут нужны ваши выкладки и записи. Надеюсь, вы всё записали?

– Разумеется. – Фенер покопался в пиджаке, подал генералу флэшку.

Зимятов спрятал её в карман.

– Покажу кому следует.

– Только не Коржевскому.

– В смысле?

– Заместитель директора ФСБ… мм-м, как бы это помягче сказать…

Редкозуб перестал пить кофе, бросил на Фенера странный взгляд.

– Он вам не нравится?

– Коржевский – человек премьера, а это уже плохая характеристика.

– Нет, я с Коржевским не знаком, – сказал Зимятов.

– Что ж, спасибо, что выслушали. – Фенер посмотрел на задумчивого хозяина ресторана. – И ты извини, дружище, за мой скорбный плач. В Госдуме всё схвачено врагами государства, наши предложения никто… впрочем, я уже повторяюсь, а время идёт. Одна надежда на Николая Александровича.

Зимятов поднялся.

– Мне пора, Виталий, остались кое-какие нерешённые проблемы.

Маринич тоже встал.

– А я хотел предложить тебе послушать пару песен.

– В другой раз, не до песен сегодня.

Выходя из кабинета, генерал понизил голос:

– Советую усилить охрану, Мартыныч. Ты своему начальнику охраны доверяешь?

– До сих пор нареканий не было.

– Предупреди его на всякий случай: могут быть инциденты. И звони, ежели что случится или заметишь подозрительное движение.

– Какое движение? – не понял Маринич. – У меня перебывали чуть ли не все мэрские чиновники.

– Не нравится мне кое-кто из нынешних гостей… не буду называть фамилии. Ну, бывай.

Зимятов пожал руку Мариничу и сбежал по лестнице вниз.

Виталий Мартынович проводил его озадаченным взглядом, соображая, кто именно из компании Фенера не понравился генералу, и вернулся в кабинет.

Михаилу Потапову исполнилось ровно тридцать лет.

Ростом и фигурой бог его не обидел, и выглядел он убедительно, имея косую сажень в плечах и приличную мускулатуру. Хотя при весе в девяносто два килограмма был исключительно подвижен и быстр.

Работал Потапов в оперативной бригаде Управления антитеррора Федеральной службы безопасности под командованием полковника Щербатова. Служил в армии, в десантных войсках, окончил юрфак МГУ, с малых лет занимался рукопашным боем, много читал (в наследство от деда ему досталась великолепная библиотека количеством в тринадцать тысяч книг), увлекался историей Древней Руси и даже женился – в двадцать один год, но прожил с молодой женой всего четыре месяца, после чего она погибла – утонула при невыясненных обстоятельствах в Киргизии, на озере Иссык-Куль, куда поехала отдыхать с подругами. Потапов тогда сдавал летнюю сессию и поехать с женой отдыхать не смог. С тех пор жил один, лишь изредка позволяя себе короткие знакомства и расставания без сожалений. Второй такой женщины, как Дарья, он пока не встретил. Да и работа не давала ему достаточно личной свободы и времени на увлечения.

В эту субботу, свободный от дежурств и занятий на базе в подмосковном Новогорске, он решил объездить книжные магазины Москвы, ещё сохранившие букинистические отделы, и поискать чего-нибудь «новенького из старенького».

Начал с магазина «Москва» на Тверской, в подвале которого располагался самый дорогой в столице, но самый посещаемый из всех букинистический развал. Машину – он ездил на трёхлетней давности «Ягуаре XXX» – поставил в Козицком переулке, с полчаса изучал вертящиеся полки с книгами серии «рамочка», купил «Первые люди на Луне» Уэллса издания тысяча девятьсот двадцать седьмого года и поехал на Арбат. Сначала на Новый, прошёлся по двум этажам Московского дома книги, потом с трудом припарковался на другой стороне проспекта, в Арбатском переулке, прогулялся по Арбату с его знаменитыми книжными развалами и посетил не менее знаменитую Книжную лавку, владельцем которой был старый приятель отца Кусневич.

Старик стоял за прилавком, разглядывая старую подшивку журналов «Нива». Увидев Потапова, он обрадовался:

– О-о, Миша, сколько лет, сколько зим! А я вот кукую тут один, убытки подсчитываю.

– Так уж и убытки, – улыбнулся Потапов, пожимая худую, в старческих пятнах, вялую руку книжника. – Вряд ли вы держались бы за лавочку, приноси она одни убытки. Хотя посетителей действительно маловато.

– Не то слово, Миша, не то слово! Ты сегодня первый, с утра никого, молодёжь вообще перестала захаживать, всё больше ровесники революции да библиофилы вроде тебя. А убытки… не поверишь, хорошо покупают только классику, в основном собрания сочинений дореволюционных изданий, не обращая внимания на крутые цены, а приключения и фантастику совсем не берут. Вот, «Ниву» за тысяча девятьсот семнадцатый не хочешь?

– Не моё, – улыбнулся Потапов. – Мне бы первые «Вокруг света» конца позапрошлого века да кое-что из «Миров приключений» начала двадцатого.

– Фантастику возьми – советскую, Михайлова или Головача, классно писали мастера, даже сейчас интересно читать. Не то что современный бред всяких Пеховых да Пелевиных, читать противно.

– Так не читайте.

– Да я и не читаю, совсем глаза сдали. Взял недавно в руки роман известного по сотне премий Серджа Лукоеденко «Январский дозор», дошёл до «стражей переулка», плюнул и выбросил в мусор.

– Говорят, у него первые книги хороши были.

– Ну, может, и были, дал бог лёгкую руку, а потом постарел парень, получил хороший бонус в виде фильма по первым произведениям, стал состоятельным, заматерел, вот творческий потенциал и потерял. Сейчас, к слову сказать, все медийные лица в рекламу подались да сценарии строчат, за них больше платят. Литература стала абсолютно коммерческой, впрочем, как и большинство творческих школ. Всё Интернет проклятый убил!

– Не согласен, не всё.

– Да ладно, – сморщился худенький, лохматый, седенький, ростом с пятиклассника, Кусневич. – С появлением этого кошмарного чудовища произошло резкое падение уровня интеллекта читателей, особенно молодых. А падение уровня образования только усугубило процесс. Будете возражать?

– Не буду, – сказал Потапов. – Сейчас о падении уровня образования и медицины не говорят только ленивые, а воз российской культуры и ныне там – в хвосте мировой.

Кусневич наклонил голову к плечу, выставляя заросшее седым волосом ухо.

– Кто это так некрасиво выразился?

– Не я, – засмеялся Потапов, – по-моему, хозяйчик «Эха Москвы», хотя не уверен.

– За всю культуру расписываться не стану, но образование мы точно уронили. А ваш хозяйчик «Эха Москвы» – араб.

– Кто? – удивился Потапов. – Венедиктов? Он же еврей.