— Сначала я хочу узнать, где же все-таки ты достала этот древний пергамент – не купила же за бесценок?
— Вовсе нет. Он достался мне по наследству, и может пояснить кое-что относительно одной вещи,— ответила Мэри уклончиво, не собираясь говорить Альфреду о медальоне. Волшебник укоризненно покачал головой, осознав, что она не очень-то хочет распространяться на эту тему, и, уже не медля, протянул изнывающей от нетерпения Мэри книгу, что до сих пор была у нее в руке.
— Ну, я пойду, не буду подвергать тебя опасности заразиться,— произнесла волшебница поспешно,— огромное спасибо за книгу, надеюсь, скоро увидимся!
И, махнув Альфреду рукой на прощание, Мэри, уже не сдерживая своей радостной улыбки, вприпрыжку помчалась к выходу, мгновенно забыв об Альфреде, что застыл наподобие каменного столба посреди комнаты, провожая ее долгим взглядом…
...— И как же это должно переводиться? Так, посмотрим… Ага: «дочь»!— воскликнула Мэри ликующе, и сделала короткую запись на почти чистом пергаменте.
Столь долгожданный перевод таинственных письмен с древнего пергамента уже длился часа три – Мэри, вернувшись в особняк, немедленно засела за чтение только что приобретенной книги, но, вопреки ее ожиданиям, перевод сопровождался рядом определенных трудностей – некоторых слов она вовсе не находила, и они оставались окутанными туманом неизвестности. Иногда нерасшифрованными оставались целые предложения, пробелами светясь между жидких на длинном листе пергамента слов, в своем одиночестве нисколько не понятных Мэри. Так что уже на четвертый час волшебница начала жалеть, что не гуляет где-нибудь в окрестностях Безмолвного леса, задумываясь вскользь над тем, когда же ей удастся найти книгу, что поможет ей расшифровать непонятные символы. Но, раз уж она нашла такую книгу, странным образом превратившую ее радость в разочарование и досаду, нужно использовать выпавший ей шанс, и переводить, пока ей не помешали.
Подбодрив себя этой, довольно вялой мыслью, Мэри, было, отвлекшись на красоты за окном, вновь склонилась над пыльными страницами, пожелтевшими от старости. «Наверное, эта книга принадлежала еще прародителям Альфреда»,— думала Мэри, ленивым движением руки переворачивая страницу. Она показалась волшебнице на удивление толстой, словно склеенной из нескольких, и она, решив проверить свою догадку, обнаружила, что права – из одного листа при соответствующих чарах Разделения образовалось целых три, да каких – они содержали что-то вроде словаря, в котором были все те слова, что Мэри прежде пропустила.
Исторгнув из груди вопль радости, что разбудил сидящую неподалеку сову Герду, Мэри, прижав книгу к груди, закружилась на месте в некоем подобии смеси дикарского танца и вальса, заставляя лежащие до этого в смиренном спокойствии стопки чистых пергаментов веселым роем взвиться в воздух. Герда, видя такое безобразие, возмущенно заухала, словно требуя тишины и покоя. Мэри, мгновенно остановившись и придя в себя, извинилась перед Гердой, подняла все пергаменты, и вновь вернулась к своему занятию, что больше не казалось ей нудным и бессмысленным. Шло время, безостановочно скрипело перо, заполняя длинный лист пергамента, изредка доносился едва различимый шепот Мэри, увлеченной переводом…. И, когда волшебница решительно и немного торжественно поставила последнюю точку, мимоходом сверившись с книгой, в окно, словно по чьему-то приказу хлынули, не встречая никакой преграды, жаркие лучи закатного солнца. Волшебница, зажмурившись от неожиданности, повела правой рукой с зажатой в ней палочкой в сторону окна, и тяжелые портьеры мигом преградили путь ослепляющим лучам – привычка, надежно закрепившаяся у Мэри уже на вторую неделю ее пребывания в особняке, и совершаемая с той поры на автомате. Сразу после этого нехитрого дела все внимание волшебницы вновь оказалось приковано к листку пергамента, на котором еще не успели высохнуть чернила. Сверившись с оригиналом еще раз, Мэри, окинув беглым взглядом свой шестичасовой труд, начала чтение:
«Издревле считается, что Златогривые единороги – редчайшие животные, которые дали начало единорогам с белоснежной гривой, могут обитать лишь в местах большого сосредоточения магии, а, следовательно – только в некоторых районах. Именно одним из таких районов и являлось место, где была основана школа чародейства и волшебства «Хогвартс» четверкой великих волшебников – Годриком Гриффиндором, Кандидой Когтевран, Пенелопой Пуффендуй, и Салазаром Слизерином. Не прошло и года с того знаменательного события, как в тех краях появился первый Златогривый единорог – превышающий размерами даже своих собратьев. Этот восхитительный жеребец с роскошной гривой, кажущейся в порывах ветра неистово бившемся пламенем, попавшись на глаза Годрику Гриффиндору, немедленно был наречен им «Пламенем». Зная, что Златогривые единороги существа гордые и неукротимые, Годрик даже не сдвинулся с места в попытке приблизиться к необычному созданию, просто пристально смотрел в темные глаза единорога, стараясь не замечать над ними витой рог – прямая угроза, вздумай единорог напасть на волшебника. Но единорог, нареченный Пламенем, не бросился на Годрика, и не убежал прочь – напротив, словно почувствовав, что стоящий перед ним волшебник не хочет причинить ему какое-либо зло, Пламень неспеша подошел к нему, и, остановившись в метре от Годрика, застыл подобно каменному изваянию. Казалось бы, единорог ждал от волшебника каких-то определенных действий, и, так и не дождавшись оных, разочарованно отвернулся от Годрика, но именно в этот момент волшебник, будто завороженный красотой единорога, протянул руку, легко коснувшись белоснежного рога. Пламень, всхрапнув, вновь повернулся к нему, целясь в волшебника своим рогом, но тихие слова, сказанные Годриком, призванные усмирить единорога, сделали свое дело – гордый жеребец подставил свою крутую шею под ласковые руки волшебника, предоставив Годрику власть над собой. Она длилась не более минуты, но, зная нравы Златогривых единорогов, Годрик понимал, что Пламень признал его своим другом.
Вслед за Пламенем в лесу неподалеку от Хогвартса появились и другие Златогривые – казалось, кто-то выгнал их с прежнего места обитания, так много их было, больше пятидесяти. Все они явно считали Пламеня своим вожаком, поэтому всегда следовали за ним, куда бы он ни пошел, и точно так же чурались всех людей. Исключением стал Годрик – он мог подойти к любому из единорогов, и ни один из них не пытался на него напасть, подставляя ему вместо этого свои роскошные гривы, в свете солнечных лучей кажущиеся пляшущими языками пламени. Но, несмотря на это, лишь один единорог был по-настоящему близок Годрику – Пламень, первый из них, кого он увидел.
Новые жильцы хогвартского леса незамедлительно были замечены остальными обитателями тех краев – тремя прочими основателями и остальными волшебниками. Но интерес этот был неутолимый – нравные единороги не давали даже любоваться собою, неизменно чувствуя чужаков, даже если те прятались за толстыми стволами деревьев, и тут же убегали, как если бы им угрожала опасность. Так что только Годрик знал, что Златогривые единороги – не просто видения, и регулярно навещал Пламеня и его собратьев. Правда, пару раз он замечал, что единороги, обычно в его присутствии спокойные, без видимой на то причины вдруг срывались с места и без промедления скрывались в глубине леса. Когда это случилось в третий раз, Годрик уже точно знал, что единороги бегут из-за того, что чуют чужака, и вскоре выяснил, что этим чужаком является один слизеринец, тайно желающий приручить хоть одного Златогривого единорога. Но это желание так и осталось мечтой — пусть Годрик знал, что мальчишка не замышляет ничего дурного, приближаясь к единорогам, то же самое он не мог объяснить нравным животным. Так что слизеринец был вынужден забыть о том, что ему когда-либо удастся приблизиться хоть к одному из Златогривых единорогов ближе расстояния полета стрелы, и, следовательно – забыть о самих животных.
Но то, что Годрик рассказал ему о них, тот слизеринец не сдержал в секрете – и вскоре об этом узнал Салазар Слизерин. Свои, появившиеся незамедлительно идеи о способах захвата единорогов в свою личную собственность Салазар воплотил при первой же возможности, переплотившись с помощью оборотного зелья в Годрика. Ему удалось одурачить десяток невинных животных, которые пошли за ним и вскоре были убиты и использованы в темных ритуалах. Но и этого ему было мало – требовалось 37 убитых единорогов, чтобы конечная цель мага – бессмертие, была осуществлена. И он почти достиг ее, но тут вмешалась сама судьба – среди своих сородичей, обреченных на заклание, оказался Пламень. Единорог, знающий Годрика не только по внешнему виду, мгновенно почуял замену, и, громким кличем предупредив других единорогов, ринулся на Салазара, пытаясь поразить мага насмерть. Но не учел того, что его противник не будет играть по правилам – Салазар, трансгрессировав, метнул заклинание в единорога, не промахнувшись, и только незамедлительное появление Годрика спасло Пламеня от мучительной смерти. Слизерин, опасаясь кары за свои злодеяния, скрылся, а Годрик, залечив раны Пламеня, так и не смог найти след своего когда-то друга, сколько не пытался.
