После того, как Кея успокоил его, то почти сразу уснул, а Мукуро не стал будить, рассудив, что тот просто устал от длительного похода и еще не отошел от совсем недавнего ранения. Им обоим пришлось многое пережить за последнюю неделю.
Мукуро прислонил ладонь к его лбу и нахмурил брови, едва не обжегшись. Хибари просто горел, у него пересохли и потрескались губы, и он весь дрожал, как в лихорадке.
- Эй, Кея! – позвал Мукуро, схватив его за подбородок и потрепав а щеку. – Проснись, живо!
Он не был силен в медицине, но знал одно: стоит закрыть глаза хоть на мгновение, и ты уже не сможешь их открыть. Он осторожно приподнял одно веко и вздрогнул – глаза у Кеи закатывались.
- О, нет, Кея, слышишь, очнись! – едва не закричал на него Мукуро и затряс его за плечи. Пользы это никакой не принесло, Хибари даже не дернулся. – Так… так… - он закрыл глаза, приложив ко лбу горячую ладонь. – Не холодный, значит, еще живой. Значит, еще можно помочь…
- Хватит бубнить, - зло шикнул Хибари, не открывая глаз. Его лицо, покрытое испариной, с прилипшей ко лбу мокрой челкой, мучительно кривилось, и затрясся, выдыхая и хрипя так, будто задыхался. – Так бывает, не истери.
- В каком смысле: «так бывает»?! – процедил Мукуро, схватившись за его плечи. – Какого черта происходит?!
- Это из-за морфия, - пояснил сбивчивым шепотом он и немного успокоился, когда Мукуро, бережно прижав его к себе, сел у двери, из-за которой хотя бы немного пробивался более или менее свежий воздух. – Шамал говорил, что нельзя его много…
-… а ты не мог без наркотика… - закончил за него Мукуро, и сознание услужливо подкинуло ему воспоминания о далеких днях детства, когда порой ему приходилось ночевать рядом с отбросами общества, и он встречал людей, зависимых от морфия – больных, искалеченных, обезображенных, умирающих от ломки или передозировки. Объяснение Хибари его совершенно не успокоило. Он не мог потерять его, только не его. – Не могу представить, как тебе было больно. Как тебе больно сейчас, - выдохнул Мукуро, зарываясь лицом в его взлохмаченные взмокшие волосы. – Как тебе помочь? Что мне нужно сделать?
Хибари промолчал, отчаянно клацая зубами. Он уже даже не понимал, что тот ему говорил; все тело горело огнем – жгло буквально везде: в голове, в груди, в животе, в руках и ногах. Ему было то одурительно холодно, то нестерпимо жарко, и он порой не чувствовал свои конечности, и даже связно говорить удавалось с трудом.
Мукуро укачивал его на руках, шептал на ухо что-то очень приятное и ободряющее, и в минуты беспамятства Хибари казалось, что он в далеком почти забытом детстве. Он болел редко, но всегда тяжело; отец или мать держали его в руках и баюкали, тихим размеренным голосом рассказывая ему интересные истории. И боль успокаивалась, уходила на задний план, и было так… спокойно.
Если бы он мог увидеть их снова! Сестер, брата, родителей. Он бы вымолил у них прощение за свою глупость и юношескую вздорность, повлекшие за собой их смерть, бросился бы к ним в ноги, рассказал, как ему было без них плохо.
В моменты просветления он окунался в грубую реальность, швыряющую его плашмя на твердые камни, и понимал, что это воспаленное морфием сознание играет с ним злую шутку, переиначивает его мысли и ощущения. За неделю, проведенную на свободе, он использовал столько морфия, что Шамал бы собственноручно убил его за такую самодеятельность, но Кея особо не задумывался, держа в голове лишь одну мысль – встречу с Мукуро. Для него все заканчивалось их сражением, а что будет после - его совершенно не волновало. Боль отгоняла ненужные мысли, но были моменты, когда он просто хотел отдохнуть, и тогда он принимал морфий. Пару раз он мучился лихорадкой, но она проходила, и он продолжал путь, гонимый манящей далеко впереди целью – он хотел убить Мукуро так сильно, что это затмевало рассудок, притупляло любую боль. Наверно, от того все приступы проходили сравнительно легко.
Сейчас не было должной мотивации. Не было сил. И желания тоже. Только бы поскорее все закончилось. Устал терпеть боль.
- Не спи, Кея, – без конца повторял Мукуро таким тоном, словно отдавал приказ, и волей неволей Хибари держался за его голос – слегка подрагивающий, но даже в такой ситуации твердый и внушающий. – Я сейчас что-нибудь обязательно придумаю, - обещал он, и, мучительно размышляя над возможными вариантами, коих было чуть больше, чем совсем ничего, думал, что такими темпами скоро сойдет с ума, если уже не сошел.
Хибари стало немного легче: он перестал клацать зубами и болезненно мычать, жар чуть спал, хотя озноб все еще его колотил. Когда он успокаивался и не дергался в конвульсиях, Мукуро шарил по его груди, пытаясь почувствовать биение сердца, склонялся к лицу, прислушиваясь к замедленному дыханию, и, в конце концов, понял, что несмотря на внешние улучшения, все ведет к наихудшему исходу. Без каких-либо действий с его стороны помощь ему не придет.
Он осторожно стянул с себя пиджак и, бросив его на пол, переложил на него Хибари. Нужно было воспользоваться своим положением, пока титул лорда с него не сняли окончательно.
- Стража! – позвал Мукуро, с силой ударив по двери кулаком. – Стража! – Голоса умолкли, и через пару секунд у зарешеченного окошка появился солдат. – Нужен врач, сию минуту.
- Это невозможно.
- Я все еще в статусе графа, разве нет? – вскинул брови Мукуро, бесстрастно глядя на него через железные прутья. – Мне нужен врач, - тщательно выделяя каждое слово, повторил он.
Солдат на мгновение замешкался.
- Секунду, - буркнул он и испарился.
Мукуро взялся за решетку, облегченно выдохнув сквозь зубы, и повернулся в сторону Хибари. Тот ворочался и скрипел зубами, сдерживая рвущиеся из горла стоны, и это было по-настоящему страшное зрелище. Он вспоминал его сильным, упивающимся сражениями и убийствами, вспоминал глаза, бросающие стальной отблеск, самоуверенную усмешку на губах и его кожу – молочно-белую как мрамор, которая сейчас больше напоминала лоскутное одеяло, и ему было так жаль, что эти перемены с ним произошли по его вине. Он полюбил его еще полным сил и энергии, готовым драться в любую секунду, но он продолжал любить и сейчас – несмотря на непоправимые изменения в его внешности и характере. Это не было поверхностным чувством, основанным на привлекательности, и он давно перестал в этом сомневаться.
Кея открылся ему, признал, что не сможет без него жить, и Мукуро очень дорого заплатил за то, чтобы услышать это от него. Ему пришлось отдать свою жизнь, свои принципы и отбросить в сторону главную цель в его жизни, и он только получил взамен что-то равноценное, что до самого конца будет вырывать их жизни и свободу зубами. Он все еще не насладился досыта, ему было мало одной жалкой недели.
Так что будь он проклят, если они не выберутся отсюда вместе.
- Вы что-то хотели? – вежливо спросили его, и он скосил глаза в сторону крохотного проема. Напротив окошка стоял командир отряда, что повязал их, и с выжиданием смотрел на него. Его лицо не предвещало ничего хорошего, но Мукуро имел дело и не с такими людьми.
- Без вашего решения ничего не делается? – криво ухмыльнулся он. Он ждал врача, а не своего главного на данный момент врага.
- Вы правильно поняли. Мне верно доложили, вы просите доктора?
- Если вы уже знаете суть проблемы, к чему дополнительные вопросы?
- Я пришел для того, чтобы объяснить вам, что врачебной помощи нет, и не предвидится.
- Тогда уж позвольте кое-что поясню я, - терпеливо произнес Мукуро, - Хибари Кея нуждается в помощи врача, и я прекрасно понимаю, что таковых среди солдат нет, но есть доктор среди моих людей. Дайте ей полчаса, и я более не потревожу ваш отдых.
- Хибари Кея не входит в круг моих обязанностей. Только вы один представляете для меня ценность.
Вполне ожидаемый ответ. Мукуро слегка приблизил лицо к решетке и дружелюбно улыбнулся. Командир подобрался, настороженно глядя ему в глаза.
- Если Кея умрет, - вкрадчиво произнес Рокудо, - я буду для вас потерян. Вы наверняка знаете мою историю и какие нежные отношения меня связывают с Хибари Кеей, поэтому будет неудивительно, что без него я в этом мире задерживаться не собираюсь. Я откушу себе язык и погибну от потери крови – никакой врач не спасет. Вроде бы меня обязательно Бельфегору живьем приказано доставить? Не хотелось бы мне оказаться на вашем месте, когда он узнает, что ему привезли лишь одну мою тушку. А теперь спросите себя еще раз: вы действительно хотите со мной торговаться?
