Парадов радостно потер руки:

— И я, и я, и я того же мнения! — подтвердил он высказанную мысль цитатой из известного советского мультика.

В душе Литарского чувства не колыхнулись ни на долю ампера: в первый раз, что ли? Он даже подыграл остальным:

— Я счастлив, господа! А вы, неудачники, остались сегодня ни с чем.

Миревич молча написал задание, протянул конверт Стасу, а потом долго смотрел на горящую свечу, в которой медленно тлела слепленная из воска душа…

Несколько дальнейших дней происходило то, что ничего особенного не происходило. Вместе с опавшими листьями ежедневно падали листки календарей. После ноябрьских праздников всякие надежды на возвращение оттепели исчезли до далекой весны. Снег уже лежал всюду, укутывая землю в своеобразное белое полотно, местами порванное пятнами грязи. Серые пятиэтажки, как в той пословице, зимой и летом выглядели одним цветом. Появлялись снеговые шапки на козырьках подъездов, внося в дизайн унылых зданий больше художественного стиля, чем все прямоугольные замыслы их архитекторов. К весне на крышах опять вырастут ледяные бомбы, чем-то похожие на простые сосульки. И тогда крыши станут выглядеть как верхние челюсти неких мифических чудовищ. Но это все потом… когда планета Земля совершит минимум пол-оборота по своей орбите, а Солнце перестанет быть таким равнодушно холодным да вновь забурлит веселыми термоядерными реакциями.

Сейчас же Стас и Даша, взявшись за руки, медленно брели по аллее, разглядывая сквозь тучи голубые трещины неба. Маленькие сосенки, посаженные когда-то пионерами-энтузиастами, ровными шеренгами стояли по обе стороны аллеи. Их зеленые иголки воинственно торчали, как вызов всевластной зиме, даже не думая окрашиваться цветами холода. Хвойные деревья всегда в суровые месяцы казались живыми памятниками лета. Кое-где их ветви нагнулись под тяжестью снеговых шапок, но лишь до тех пор, пока помощники-ветра не сдуют хрупкие осколки стужи с их иголок. И тогда ветви вновь гордо распрямятся, показывая зиме свой несломленный дух.

— Ты на кого после школы поступать будешь? — спросила Дарья, она нырнула в теплый капюшон, откуда лишь изредка выглядывала, чтобы задать очередной вопрос.

— Не знаю, — Стас слепил снежок, запустив его в ствол ближайшего дерева. — Вообще-то, хочу астрономом стать, раз уж космонавтом не судьба. Но родители против.

— Всю оставшуюся жизнь глядеть на звезды? О-очень глобальная перспектива, — в ее голосе сквозил сарказм.

— Ты так говоришь, как будто астрономы только и делают, что лежат на диванах, лениво разглядывая небо. Они его изучают: светимость звезд, их рождение, смерть, взрывы сверхновых. Да хотя бы в нашей Солнечной системе для них работы непочатый край: составить подробную карту планет, исследовать их климат, ну а если где обнаружат жидкую воду — там и до открытия жизни недалеко. Уверен: тот, кто обнаружит даже самые примитивные организмы, сразу удостоится нобелевки!

— Через телескоп? — усомнилась Даша.

— Телескоп лишь первый шаг, не исключено — самый ответственный. Потом идет запуск автоматической станции, взятие проб грунта, далее обратный путь к Земле… короче, в этой последовательности нобелевская премия значится последним пунктом.

Немного помолчали, слушая хрустящий снег: как будто снизу кто-то его постоянно жевал.

— А космонавтом отчего ж не судьба? Сначала в летное, потом…

Стас угрюмо почесал лоб, повернувшись к ней лицом. Она лукава на него смотрела, спрятав голову в капюшон, как в скафандр с открытым забралом. Ее глаза поблескивали игривыми огоньками. Стас нехотя выдавил из себя:

— Не знаю, как сказать… а, ладно, с тобой буду честным. Короче, с некоторых пор я вдруг понял, что боюсь высоты.

После этих слов он попытался исчезнуть, стыдливо натянув шапку на глаза. В таких слабостях обычно не признаются противоположному полу, ведь после подобных откровений мужчины становятся как бы чуть менее мужественны. Хотя наверняка у каждого присутствуют свои фобии: кто-то темноты до сих пор боится, кто-то черной кошки, перебежавшей дорогу, есть среди парней и такие, кто испытывает панический страх перед бегающими тараканами. Но в присутствии девчонок они обычно все герои. Даша лишь пожала плечами:

— Главная твоя проблема, что ты девушек боишься.

— Ч-чего?

— За все время, которое мы знакомы, лишь один раз меня по-настоящему поцеловал.

Стас, пристыженный сильнее чем раньше, даже немножко покраснел:

— Ну вот еще! В этой области я д-довольно смел! Ты меня просто не знаешь!

— Тогда докажи, поцелуй прямо сейчас.

— Как? Люди ведь вокруг смотрят!

— О-о-о… Дон Кихоту нужно удобное время для подвигов, а еще удобный щит и удобный позолоченный шлем по размеру. Иначе никаких подвигов не будет.

Стас сам дивился своей робости, иногда излишняя застенчивость его просто бесила, как бы ни противоречивы были эти два чувства. Он остановился, сдернул капюшон с ее головы и быстро чмокнул в щеку:

— Довольна?

Она лишь сострадательно вздохнула:

— На тройку с минусом, Ромео, — и вновь надела капюшон, скрывающий ее истинные коварные помыслы.

Солнце застряло в щели между двумя тучами: наверное, поэтому вечер так долго не наступал. Потом оно желтой каплей все же медленно скатилось к далекому горизонту: туда, где находился отрезанный край земли, где все реки грохочущим водопадом исчезали в бездне космоса. Ну, скорее всего…

Вернувшись домой, Литарский еще около часа сумрачно размышлял: неужели его робость к другому полу так заметна со стороны? Ужас! Впрочем, как ни крути, оно недалеко от истины: многие его одногодки уже по нескольку раз заводили романы да расходились. Саудовская, вон, учится на класс младше, а уже пять парней поменяла. Парадокс вроде над ней постоянно подкалывается, но похоже, сам в ее сторону неровно дышит.

Тут произошла еще одна локальная катастрофа — время остановилось. Нет, с самим временем, конечно, все в порядке: встал казалось бы безотказный немецкий будильник. Стас его настойчиво тряс, переворачивал вверх ногами, стучал по корпусу — что в лоб, что по лбу. Сломалась заграничная техника, так что пришлось лезть за отверткой да разбирать его на запчасти, выворачивая наружу блестящие металлические кишки.

Потом прозвучал неуместный на данный момент звонок в дверь, открывать пошла Вероника.

— Дома твой надсмотрщик? — прозвучал голос всуе упомянутого Парадова.

— Стасик, это к тебе! — крикнула Ника и скрылась у себя в детской.

— Стасик… — с идиотской улыбкой на лице спародировал ее Алексей, когда открывал дверь комнаты. — А чего сам дорогих гостей не встречаешь?

— Вот, ремонтирую буржуйский подарок.

Алексей подошел ближе, покачивая вспотевшей головой:

— Ты же говорил, они вечные.

— Ошибался, значит. Намудрят эти капиталисты проклятые, чтобы пролетарский рабочий потом себе голову ломал. — Стас аккуратно прижал пальцами все детали, с ювелирной точностью подогнанные друг к другу. — Все! Наступает момент истины, осталось последнюю шестеренку вставить… только вот какой стороной — она вроде и так, и так подходит.

С легким щелчком шестеренка была успешно вставлена, а Литарский принялся тщательно привинчивать крышку.

— Дай-ка мне, у меня рука легкая, — Алексей взял будильник и завел пружину на несколько оборотов. Внутри пошло умилительное тиканье, секундная стрелка двинулась по разным секторам циферблата, а две другие стрелки чуть заметно дернулись. — Победа! Завтра школу не проспишь. А я вот шел мимо, думаю — дай загляну на огонек. Кстати, что скажешь насчет Карабаса? Он тебе странным не показался?

Стас перевел дух, когда увидел свои любимые часы снова в боевом строю, сел в кресло и смачно потянулся, зевнув при этом:

— Он и был всегда странным, не замечал? Детинушке уже пятнадцать, скоро паспорт получать, а он все в куклы играет.

Парадов приземлился в другое кресло с изрядно продавленным днищем, уютно в нем устроился, как в гнезде, да огляделся по сторонам. Плакат с фотонной ракетой, годами летящей по нарисованному космосу, висел чуточку криво. Неужели хозяин этого не замечает? Или, по его мнению, весь космос реально наклонен к земле?