- Что?

- Часть твоей души навсегда останется с нами.

Роберт непроизвольно шагнул вперед, и они обнялись. Два мира. Враги? Друзья?

Братья?

Али вернулся, когда совсем стемнело. В порту расторопный и смышленый юноша не сразу принялся исполнять приказание, сначала осмотрелся. У норманнского шнека действительно крутились какие-то по-европейски одетые личности со смутными лицами. Али несколько раз прошелся вдоль причала. Тут его и увидел знакомый купец, много раз бывавший в доме Тафлара. Договориться с ним о помощи оказалось очень просто: стоило только упомянуть имя абд Гасана. Али виновато посмотрел на господина, не превысил ли полномочий? Но тот только согласно кивнул.

Пробираться на подозрительную посудину юноше не пришлось. Капитана просто пригласили в лавку купца, а там, позванивая над ухом золотыми, вежливо попросили перевезти на Кипр - вы же все равно туда зайдете - одного человека. Рыжий детина с белесыми навыкате глазами взвесил кошелек в ладони, чуть задержал и положил обратно на стол.

- Сарацина не повезу. На Кипре свои порядки. Мне все равно кого возить, но не все равно, как меня встретят с таким грузом.

- Он - франк, - выговорил Али знакомые слова.

- Франк, говоришь? Не его ли дожидается галеас с дюжиной головорезов на борту?

- Мы не знаем, кого ждет венецианец… а если и не дождется, ты ведь не будешь в претензии? - дипломатично заметил купец и тонко улыбнулся.

Трудно сказать, что сыграло решающую роль: чистый, любезный сердцу каждого норманна звон серебра или возможность испортить настроение венецианцам, которые как лишай расползлись по всему миру. Порядочному торговцу ступить некуда!

- Мы отчаливаем на рассвете, только чуть разойдется тьма. - Решился капитан. - Пусть приходит в это время - и на корабль. Без звука. Я сам его встречу, Широченная поросшая рыжим волосом лапища сгребла деньги со стола.

Все уже было сказано, но как много осталось недоговорено, недоспорено. Теперь уже никогда…

- Нурджия целый день рыдает на женской половине.

- Мне жаль.

- Я отдал ее Абу Тахару. Он ведь таджик. Они одного народа. Абу несколько раз спрашивал о ней.

- Надеюсь, у него ей будет хорошо.

- Привыкнет.

- Передай ему привет от меня. Всю жизнь буду помнить.

- Он тебе тоже велел кланяться. Если бы ни очередные роды во дворце, сам бы пришел.

И уже перед рассветом, уже перед окончательным последним прощай:

- Рабан, я буду благодарен тебе пока жив. Ты открыл для меня иной мир, не измеримый нашими мерками. И, если случится нужда, знай, здесь тебе всегда будут рады.

- Прощай, Тафлар.

- Прощай, Рабан.

Уверенный боковой ветер, растрепал волосы. Кожа покрылась соленым налетом.

Уходящее в фиолетовую глубину солнце, последними, кровавыми лучами освещало плоский берег, ввиду которого пробиралось судно. Весла слажено и мерно шлепали по воде. Шаг, ещe шаг… Только сейчас Роберт в полной мepe ощутил, что это - шаги к свободе. Тоска и боль, накрывшие его в доме Тафлара, когда он ставил подпись под чудовищным, несправедливым приговором самому себе, отступали с каждым всплеском. И по мере их отступления крепла надежда, что можно все изменить. Он пойдет к королю. Он выяснит, что заставило того принять невозможное для Роберта решение.

- К ночи будем в Александрии, - прозвучал над ухом голос кормщика. - На берег пойдешь, или наоборот?

Рыжий, поперек себя шире морской бродяга нахально осклабился. Четыре года назад Роберт бы отреагировал на подобное мгновенно и до одури просто. Ведь любое пятно или подозрение тогда легко смывалось кровью. И ничего, что поверх вонючей, колом стоявшей рубахи, на кормщике надета куртка из буйволовой кожи с красными от заката, стальными бляхами. Табан разрубит и куртку, а случись под ней, и кольчугу.

Сегодня перед норманном стоял другой человек, которому ни лишняя кровь, ни эфемерная слава, ни выяснение, за кого его тут держат, были не интересны. Ступай себе с миром.

- Нет.

- Ха! Хотел бы я знать, от кого ты прячешься! - хозяин шнека не страдал излишней деликатностью. А может, прикидывает, подумал Роберт, кому меня повыгоднее продать? Это он - зря. Ладно, посмотрим.

Хелег-кормщик ушел по своим делам, так и не дождавшись ответа. А подозрительные, косые взгляды и его и команды чертили по непонятному франку всю дорогу.

В Александрии задержались недолго. С пестрого, копошащегося и гомонящего причала на борт осевшего под тяжестью товаров шнека, перекочевали какие-то мешки и свертки.

Двое гребцов закатывали по сходням последнюю бочку воды. Утром Хелег собирался, воспользовавшись устойчивым попутным ветром, сняться с якоря, и под парусом уйти в сторону Кипра. Роберт сидел в крохотном закутке, отгороженном от маленькой прокопченной и вонючей каюты капитана, дощатой переборкой. Давила духота. Блохи сновали по давно истлевшей подстилке, заменявшей пассажиру постель, живо напоминая о палестинских скитаниях, да и, чего греха таить, о родных пенатах. Невесело усмехнувшись, Роберт вспомнил, как первое время в доме Тафлара избегал бассейна. Сейчас не мешало бы сбросить пропотевшую камизу и окунуться. Изнежился, осарацинился. Ничего, обратно привыкну.

К закату погрузка была закончена. Сумрак позволил добровольному затворнику выбраться из своей норы. Разминая ноги, он прошел вдоль борта, подальше от капитанской берлоги. Оттуда доносился оглушительный храп рыжего Хелeгa. Предвидя бессонные ночи в открытом море, тот загодя отсыпался. Утром трубным ревом морского дракона он чуть свет поднимет на ноги заспанную команду. Ветер под хлопанье паруса погонит шнек с его пассажиром вперед, на северо-восток.

На корме команда колдовала над бочонком, по виду непохожим на местные бондарные изделия. Везли из дому, надо полагать, и до самого возвращения хранили. С громким хлопком вылетела затычка. Над палубой поплыл тяжкий дух прокисшего эля.

Сколько же он плавал? - прикинул Роберт. Его передернуло, команда же - наоборот - пребывала в полном восторге. Горько-кислая брага разливалась по разномастным плошкам.

Роберт счел за благо ретироваться. Хоть его и обходили стороной, но вдруг, кто-нибудь надумает угостить пассажира. Выпить-то он, конечно, выпьет, даже не поморщится, только не придется ли потом всю дорогу до Кипра осквернять пенные кудри Ньерда блевотиной? За такое и за борт могут выкинуть.

Уже совсем стемнело. Освещенной оставалась только кромка причала, да несколько факельных пятнышек плясали на воде в отдалении. Роберт не-то увидел, не-то почувствовал, как, переваливаясь на отливной волне, в бухту вползает знакомый галеас. Свернет к шнеку, стоявшему, кстати, совсем без огней, или пойдет к дальнему оконечью причала на свободное место? Или станет перебираться от судна к судну, вынюхивая и выглядывая? Однако тут даже до мозга костей сухопутный Роберт сообразил: так двигаться - непременно столкнешься с другим судном.

Венецианец на сугубый риск не пойдет. Между тем, галеас замер, дрейфуя у входа в гавань. Высматривает? Да что тут увидишь - темень египетская!

Загадка разрешилась просто: от стайки освещенных факелами лодочек, отделилась одна, подошла к судну, постояла немного, а потом резво двинулась к дальнему краю причала. Огромный галеас повлекся за юрким провожатым. Так неповоротливый крестьянский вол тащится за беспокойным маленьким пастушонком.

Устроившись подальше от гуляющей команды, Роберт до глубокой ночи наблюдал за берегом, но никого подозрительного не заметил. Нa корме затихали. Люди укладывались спать прямо на палубе, под лавками. Он тоже заполз в свой закуток.

Попытка заснуть под громовые раскаты капитанского храпа, казалась безнадежной.

Пробуждение прошло под оглушительный рев капитана и деловое подкрикивание команды. Так орать, по мнению Роберта, следовало только в случае, если на борт лезут вооруженные злоумышленники. Но ни звона сечи, ни смертных хрипов слышно не было, и он спросонок успокоился.

Грязь и смрад, царящие кругом уже не раздражали. Настроение улучшилось, а то что он увидел, выбравшись наконец на свет Божий, окончательно успокоило: ни берега, ни пестрой толпы, ни опасных соседей - кругом простиралось ослепительно синее спокойное море. Солнце поднималось над горизонтом, освещая тварной мир и даруя надежду.