Аналогичная полуавтономная политика проводилась и в других республиках с большим или меньшим успехом — смотря по обстоятельствам. Ахундов и Мжаванадзе в Азербайджане и Грузии совершенно недвусмысленно проводили в своих республиках особую экономическую политику. Мжаванадзе к тому же очень много сделал для защиты грузинского языка и культуры. В Прибалтике первый секретарь КП Эстонии И. Кэбин и А. Снечкус в Литве укрепили базу своей власти, скорее заручившись поддержкой местных элит, чем прямым обращением к помощи службы безопасности. Под их руководством резко выросла пропорция местного населения в коммунистической партии, отчасти из-за того, что' многие русские, которые в конце 1940-х гг. явились в Прибалтику так или иначе в качестве оккупантов, теперь уехали из этих республик. Культурная жизнь стала более разнообразной: писатели, художники и музыканты могли более свободно обращаться в своем творчестве к национальным темам. Многие из них игнорировали “социалистический реализм” и совершенно порвали с ним. Пока в Москве Хрущев поносил абстрактное искусство, называя его “мазней ослиным хвостом”, Кэбин в Таллине дипломатично заметил, что он “не является специалистом в искусстве”. На время Эстония стала чуть ли не раем для абстрактного искусства и поп-музыки — возможно, что там они были более популярны, чем где бы то ни было в Европе, будучи символом сопротивления московской власти. В Литве в центре национального самоутверждения оказалась Католическая церковь.
По сообщениям разных источников, результаты переписи 1970 г. потрясли московское руководство, поскольку они со всей очевидностью свидетельствовали, что ожидаемое сближение народов идет очень медленно, если вообще идет. Количество межнациональных браков, уровень миграции из одних республик в другие и количество говорящих по-русски представителей других народов СССР было совершенно неудовлетворительным. В то же время демографический застой в России на фоне быстрого роста населения, особенно среди азиатских и мусульманских народов, показывал, что русские утрачивают свою ведущую роль. Правительство Брежнева для обозначения целей своей политики по-прежнему использовало термин “слияние”, но реально проводилась скорее политика “сближения”, т.е. никто больше не рассчитывал на скорое исчезновение идентифицирующих черт народов СССР. Ожидалось всего лишь более тесное сотрудничество между ними, а равно и знакомство с культурами друг друга и, соответственно, рост взаимных симпатий.
Перепись 1979 г. показала, что в этом направлении достигнуты некоторые успехи. Русский язык упрочил свои позиции второго языка всех граждан СССР, вне зависимости от их национальной принадлежности. Закон об образовании 1958 г. гарантировал родителям право самим выбирать язык, на котором их дети получат образование. Еще со сталинских времен в союзных республиках во все возрастающем количестве открывались русские школы и многие родители отправляли своих детей именно туда, считая, что беглое знание русского языка откроет им двери и будет способствовать успешному продвижению по службе в любой части СССР. Но в разных республиках положение было не одинаковым. В азиатских, например, владеющих русским языком было меньше, чем в других, но в 1970-е гг. число таких людей быстро возрастало. Заметный прогресс был достигнут на Украине (с 36,3% до 49,8%) и в Белоруссии (с 49,0% до 57,0%), на Кавказе и в Прибалтике, хотя Эстония была очень заметным исключением: здесь употребление русского языка сократилось с 29% до 24,2%. Молва считала Эстонию республикой, где русских ненавидят больше всего — данные переписи подтверждают это мнение. Однако и в Грузии существовало очень заметное недовольство растущим распространением русского языка. На съезде Союза писателей Грузии писатель Джапаридзе в 1976 г. протестовал против множащегося количества русских учебников и в средней, и в высшей школе. В апреле 1978 г. несколько тысяч человек вышли на улицы Тбилиси, протестуя против введения в конституцию Грузии новой статьи, которая уравнивала права русского и грузинского языков в качестве государственных. Власти отступили, и грузинский язык сохранил свое ведущее положение.
Разумеется, использование русского языка вовсе не вело необходимым образом к большей идентификации с русской культурой тех, кто говорил по-русски. Скорее это было показателем осознания своего бытия в более широком общественном, а не только в местном культурном контексте.
Только в одной сфере никакого сближения не было: во властных отношениях. Это отражал этнический состав Коммунистической партии. Великорусская нация и грузины были в партии представлены даже чрезмерно, по сравнению с их пропорцией в численности населения всей страны. Все же другие национальные группы имели явно недостаточное представительство — прежде всего это относится к народам Прибалтики, молдаванам, азербайджанцам и особенно к среднеазиатским народам. Еще заметнее были диспропорции в центральных органах партии. В 1976 г. 82% членов Центрального комитета составляли славяне (русские, украинцы или белорусы), при том, что от общей численности населения их пропорция составляла 73%. Политбюро же практически полностью состояло из русских и украинцев, с символическим представительством от Белоруссии, Латвии, Казахстана и Узбекистана.
Секретариат, который имел значение, возможно, даже большее, чем Политбюро, состоял исключительно из русских и украинцев. Именно Секретариат решал, кого можно назначить на руководящие должности, и фактически контролировал всю номенклатурную систему. Назначения на руководящие посты в союзных республиках в то время показывают, что политическое доминирование русских усиливалось. К 70-м гг. окончательно утвердилось правило, что первым секретарем союзной республики должен быть представитель местного населения, но второй секретарь и председатель местного КГБ должны быть пришельцами, т.е. именно русскими или украинцами. Второй секретарь отвечал за работу с кадрами, т.е. по поручению Секретариата в Москве контролировал номенклатуру.
В высших политических органах также явно преобладали славяне. Из 101 члена ЦК, которые были избраны туда между 1952 и 1976 гг., по меньшей мере 97 были славянами (78 из них русские), 1 армянин и, возможно, 3 еврея. Среди высших офицеров Советской Армии не было ни грузин, ни прибалтов, ни мусульман.
Само собой разумеется, что политическая система, где полностью доминировали славяне, создавала у многих представителей других народов впечатление, что их судьбами распоряжаются чуждые им пришельцы. В некоторых случаях система оказывалась неспособной противопоставить что-либо этим настроениям, и они, особенно с конца 60-х гг., выливались в открытую диссидентскую деятельность.
Среди некоторых народов диссидентское движение было особенно сильным. Украина избавилась от сталинских притеснений, полностью реализовав все возможности, которые предоставили ей успехи системы народного образования, достигнутые в годы правления Сталина. В конце 50-х начале 60-х гг. на Украине начался настоящий культурный расцвет, особенно в поэзии. Множество стихотворений распространялось самиздатом или декламировалось во время приватных собрании. Это настораживало власти, которые пытались предотвратить массовые празднества по случаю 150-летия со дня рождения Тараса Шевченко в 1964 г. Примерно в то же время странный пожар, случившийся в Академии наук Украины, уничтожил архивы независимого украинского правительства 1917–20 гг. В 1965 и 1972 гг. прошли аресты деятелей украинской культуры, историков, журналистов и тех, кто протестовал против имевшихся, по их мнению, утеснений украинского народа. Тележурналист Вячеслав Чорновил, подобно Гинзбургу в Москве, собрал все имевшие отношение к этим арестам материалы и отослал их генеральному прокурору Украины. После этого он сам был арестован и отправлен в трудовой лагерь.
Обвинительный акт, составленный в соответствии с принципами ленинизма, предъявил Москве литературный критик Иван Дзюба. Он распространил через самиздат свою работу “Интернационализм или русификация?”. Начав с нового утверждения ленинских принципов национальной политики, где он особенно подчеркивал “право наций на самоопределение”, Дзюба перечислил сталинские насилия, которые во многих отношениях были продолжены преемниками диктатора. Украина, как утверждал Дзюба, подвергается экономической эксплуатации, ее сельскохозяйственное достояние экспроприируется на нужды других регионов СССР. Публикации по литературе, истории и культуре Украины являются редкостью, республика наводнена русскими книгами. Украинский язык де-факто превращен во второстепенный. Те, кто требует употребления русского языка в судах, государственных учреждениях, институтах или на заводах на том основании, что не все знают украинский язык, не встречают сопротивления. Так, часто без применения прямого политического воздействия, осуществляется ползучая русификация. Дзюба призывал “вернуться к Ленину”, “преодолеть психологическую инерцию шовинизма, великодержавной идеологии, национального ликвидационизма, национальной грубости и бюрократической стандартизации”.
