- Эй, ты где там? – в доме было темно и пусто, но она не сомневалась, что Войцех никуда не делся. Он был голоден и безумен к тому же. Моника поставила сумку на стол, вытащила из нее пару пакетиков на всякий случай и с опаской стала подниматься наверх.

Дверь была приоткрыта всего на дюйм, лунный свет сочился в узкую щель. Она толкнула дверь, и ее взгляд тут же натолкнулся на горящие глаза Малкавиана.

- Привет!

- Привет! – Войцех улыбнулся и затормошил лежащий рядом с ним сверток, - Мелисента, Моника приехала, выгляни поздороваться. Вы вообще знакомы?

- Войцех, твою мать! – возмущенно заорала Моника, увидев выглянувшее из-под одеяла девичье личико, - я тут как дура мчусь на край света, даже не поохотившись, а ты… Какого черта?

- Мелисента, это Моника. Она Бруха, поэтому ждать от нее хороших манер не приходится. Но вообще-то она славная девчонка.

- Я думала, - сердито ответила Моника, игнорируя Мелисенту, - что ты тут страдаешь, убиваешься и подыхаешь с голоду. А у тебя такой вид, словно эта девица нашла способ заставить тебя кончить раза три.

- Пять, - Мелисента сообразила, что сболтнула лишнее, ойкнула и снова спряталась под одеяло.

- Моника, познакомься, - это Мелисента ап Фионнбар, Принцесса Дома Фионна.

Тирада, вырвавшаяся у Моники, напомнила Войцеху о фельдмаршале фон Блюхере.

- Всегда знала, что психам везет, - сказала Моника, забираясь в кабину джипа, - Кадиру отзвонись.

- Телефон дай, - ответил Войцех, сытый и довольный, как слизавший хозяйскую сметану кот, - мой Фьялар отобрал. Во избежание искушений.

Искушение невинно опустило глазки.

Моника протянула Войцеху свой ай-фон, и тот, еще не забиравшись в салон, набрал номер Шерифа.

- Кадир, это Войцех. Можешь отозвать своих псов, охота отменяется. Что? Нет. И нет. И тоже нет, раньше, чем спросишь. Почитай свои правила еще раз. Там прямым текстом написано «Скот», смертные. Я думаю, что обращение фейри – не лучшая идея. Именно то, что слышал, дружище. Так что оставь мою девушку в покое. Если тебе не нужны проблемы с Домом Фионна. Так я и думал, спасибо.

- Поехали, - бросил он Монике, возвращая телефон.

Мелисента задремала у него на плече, убаюканная мерным покачиванием машины. Моника высадила их у дома Войцеха, вручила сумку, предварительно забрав из нее пару пакетиков для себя «за труды», и уехала, оставив их вдвоем.

В квартире все еще царил разгром после ночной попойки, кровавое пятно на полу засохло, огурцы в вазочке завяли и скрючились. Войцех поморщился, и кинулся убирать со стола, виновато оглянувшись на Мелисенту. Но девушка только рассмеялась.

- Не стоит, - она решительно забрала у него из рук стопку грязной посуды и поставила ее обратно на стол, - я сама уберу, когда ты уснешь. У меня будет куча времени.

- Я думал, тебе нужно домой, успокоить родителей, - сказал Войцех.

Мелисента покачала головой, и он прикусил губу, поняв, что обидел ее.

- Прости. У меня в голове до сих пор туман. Конечно, мы пойдем вместе.

Девушка улыбнулась.

На уборке Войцех, все-таки, настоял. Он не хотел, чтобы она видела его днем, когда во сне он ничем не отличается от свежего трупа. Отскреб с паркета кровавое пятно, пока Мелисента мыла посуду и перетряхивала изрядно забитый неиспользуемыми продуктами холодильник. Тщательно запер ящик с пистолетами и предоставил все остальные сувениры и безделушки, отмечавшие вехами его долгую не-жизнь в ее полное распоряжение. Мелисента ахнула, разглядывая цветные переливы стекла работы Галле, провела пальцем по изумрудному шелку уральского малахита, и совсем разомлела при виде портрета Войцеха работы Мухи изображавшего его в виде Адониса с венком хризантем на светлых волосах.

Он показал ей свою главную сокровищницу – самую большую из трех комнату, библиотеку. Мелисента восхищенно скользила взглядом по золотым обрезам, сафьяновым и коленкоровым переплетам, тисненым кожаным обложкам.

Но когда он открыл глаза, она лежала рядом, обнимая его и улыбаясь светло и радостно.

- Ты был здесь, - шепнула она, - даже если спрятался очень глубоко.

Войцех крепче прижал ее к себе, и его пальцы потеплели, касаясь ее щеки.

- Идем, - сказал он, легонько отстраняя ее от себя, - чем скорее мы это сделаем, тем лучше.

- Что «это»? – недоуменно подняла бровь Мелисента.

- Увидишь, - он поцеловал ее в лоб, - идем.

В маленькой гостиной зудела доживающая последние часы лампочка, царапая по без того взвинченным нервам миссис Джон Браун, в девичестве Мелиссы Алгаври. Ее муж, который был обязан ее всю жизнь носить на руках после того, как она отдала ему предпочтение перед всеми многочисленными поклонниками, в последнее время вдруг решил проявить характер. И не в чем-нибудь, а в отношении этой беспутной девчонки, их дочери. Он не только отказался искать адвоката, но даже посмел ткнуть жену носом в Википедию, где черным по белому значилось, что возраст сексуального согласия в штате Нью-Йорк – семнадцать лет.

- Значит, ей придется сказать на суде, что согласия не было, - заявила миссис Браун, заедая плохое настроение очередной мармеладкой, - я не знаю, с каким из этих типов она связалась, но у их продюсера наверняка отыщутся денежки, чтобы прикрыть скандал.

- Лисси, - мягко начал муж, - а если это не то, что ты себе придумала, и девочка влюбилась?

- Когда сама себе на жизнь начнет зарабатывать, тогда пусть и влюбляется, - заявила Мелисса, - а пока я решаю, согласна она или нет.

- Для начала ее надо найти, - напомнил Джон, - ее нет дома со вчерашнего дня. Я волнуюсь.

- Тем больше поводов искать адвоката, - довольно заметила женщина, - совсем стыд потеряла.

- А я думаю, что твоя пощечина послужила причиной.

- Меньше думай, больше слушай, что я говорю…

Дверной звонок прервал поток ее красноречия, и миссис Браун, запахнув на пышном теле выцветший сатиновый халат в китайских драконах, гордо прошествовала к двери.

- Явилась, - едким тоном заявила она, увидев в дверях блудную дочь.

- Добрый вечер, миссис Браун, - раздался голос из-за спины Мелисенты, и только сейчас Мелисса разглядела спутника дочери.

Дыхание миссис Браун на мгновение остановилось. Парень был похож на ангела с картин эпохи Возрождения, фарфор, лазурь и золото. Голубой замшевый пиджак, ладно облегающий изящную фигуру, нисколько не нарушал этого сходства.

- Разрешите войти?

Она молча кивнула, плотнее запахивая халат, и отступила в сторону. Мелисента, одарив мать очаровательной улыбкой, провела своего спутника в гостиную.

Мелисса, на ватных ногах, последовала за ними.

- Прошу прощения за столь поздний визит, мистер Браун, - сказал ангел, - и позвольте представиться – граф Войцех Шемет. Я хотел бы поговорить о карьере вашей дочери.

Мелисента с удивлением взглянула на него.

- Ты еще здесь? – с притворной строгостью сказал Войцех. - А ну, марш в свою комнату, вещи собирать.

Мелисента присела в шутливом реверансе и выскочила из гостиной.

Мистер Браун в задумчивости поглядел на гостя и жестом указал ему на диван.

- Рад знакомству… Ваше?…

- Просто Войцех, - усмехнулся Шемет, - думаю, знакомство будет долгим. Я прошу вас подготовить для Мелисенты документы о сдаче выпускных экзаменов экстерном. Через неделю наша группа едет в тур, и я собираюсь предложить ей место помощника гримера на время поездки.

- И ради этого ей стоило пропадать из дому больше, чем на сутки? – сердито спросил мистер Браун.

- Уверен, что стоило, - усмехнулся Войцех, - но по возвращении, если ваша дочь забудет все нанесенные ей в этом доме обиды и оскорбления, она, возможно, сообщит вам дату свадьбы.

Мистер Браун улыбнулся, и, подмигнув Войцеху, пожал ему руку.

В коридоре раздался громкий шум. Миссис Браун, сползя по стенке, грохнулась в глубокий обморок.

========== 40. Мейплвуд, штат Нью-Йорк, Норвик ==========

Лес Норвику не понравился. Как обычно. Душное и влажное переплетение мха, свежей травы, прелой прошлогодней листвы. Земные запахи, тяжелые и мрачные. Даже луна, нестерпимо яркая и круглая, зацепившаяся за переплетение черных ветвей, не разгоняла эту густую темноту. Он всегда любил море и свежий запах хвои от продуваемых всеми ветрами сосен на скалах фиордов. И смоляной чад факелов над пенными рогами тинга. Электрический день, яркие брызги неона на влажном после дождя асфальте. Лес пах дикостью и первозданной простотой. Море, вечно изменчивое, как музыка, и загадочное, как кеннинг, – вот стихия настоящего скальда. И город, шумный и живой даже ночью, – для того, кем он стал теперь.