Тому, что делали полинезийцы на юге Тихого океана, нашлась аналогия в северной части того же океана у алеутов. Их острова пользуются недоброй славой у моряков, вынужденных прибираться среди терзаемых бурями скал и заснеженных рифов. Для всех, кто не любит холод, мокрый снег и туман, не выносит страшных ураганных ветров, дующих в горах и истязающих море, местный климат становится настоящей пыткой. Перепад температур невелик, летом столбик термометра редко поднимается выше 50 градусов по Фаренгейту, зимой обычно держится в районе двадцати градусов. Природный комплекс — переменчивые скалы, действующие вулканы, ледяные горы, мили сверкающей окаменевшей лавы, а также отсутствие плодородной почвы — казалось, рассчитан на то, чтобы помешать любым попыткам человека поселиться здесь.

Даже сами жители островов относятся к своей родине неоднозначно: их легенды утверждают, что они пришли сюда из краев, где не бывает зимы и откуда их изгнала война. Однако острова не лишены привлекательности, которая сделала их родиной замечательно изобретательной древней культуры. Эта культура почти без изменений просуществовала тысячи лет; кое-где культурный слой под нынешними поселениями достигает двадцати пяти футов.

Алеутские острова протянулись в Тихом океане от Сибири до Аляски примерно вдоль пятьдесят второй и сорок третей параллелей; но по сравнению с негостеприимными материковыми землями они кажутся в высшей степени обитаемыми. Японское течение делает температуру относительно высокой. Противоположное течение приносит из Северного Ледовитого океана холодную воду, и это делает архипелаг местом встречи рыбы и китов, тюленей и морских львов, которые охотятся на рыбу: море вокруг Алеутских островов достаточно богато, чтобы прокормить прирожденных морских охотников; вероятно, во время первого контакта с русскими местное население достигало двадцати тысяч человек. Хотя земледелие здесь невозможно, у берегов растут съедобные водоросли, а на небольших участках, удобренных птичьим пометом, можно найти ягоды и травы. Они помогают сбалансировать рацион, обеспечиваемый морем, и составляют фармацевтическую основу знаменитой алеутской традиционной медицины. Когда в 1955 году Тэд Бэнкс с целью сбора образцов растительности прибыл на средний остров Атку и расположенный чуть западнее Умнак, вождь и старейшины показали ему, как собирать и готовить средства от мышечной боли, от ушибов, запора, внутреннего и внешнего кровотечения, боли в животе, боли в горле и одышки[778].

Хирургия алеутов, также знаменитая, в XIX веке вызывала восхищение у русских ученых-очевидцев. Работали хирурги каменными ножами, костяными иглами и нитями, сделанными из кишок и сухожилий рыбы и морских львов; с помощью таких инструментов они проводили операции, казавшиеся западным хирургам слишком рискованными. Они могли заставить легкое опасть, проткнув его костяной иглой. Практические познания в анатомии они получали тем же эмпирическим путем, что и традиционные европейские медицинские школы: расчленяли тела рабов и погибших в боях. При подготовке к мумифицированию они извлекали внутренние органы покойников[779].

Алеутское окружение требует уважения к себе: островитяне могли выжить, только сотрудничая с ним. Они не могли переформировать его, не могли задушить городами, вообще не могли добиться в нем никаких длительных перемен. Однако мумии демонстрируют попытку сделать хоть что-то постоянным и бросить вызов естественным процессам, остановив их. Мумии помещали в пещеры, а там, где пещер нет, в специально выкопанные ямы, иногда непосредственно под жилищами; мумии одеты и снабжены всем необходимым для дальнейшей жизни: их снабжали сосудами для еды и питья, оружием для охоты и выложенными костяными пластинами доспехами для войны. Трупы особо высоких особ даже подвешивали на крюки на стенах погребальных пещер, чтобы они казались сидящими, и смазывали жиром из человеческих внутренностей, что придавало им подобие жизни[780].

В середине XVIII века русские завоеватели принесли с собой все то, что обычно приносит всякий, кто считает себя выше своих жертв: порабощение, насилие над экологией, убийства ради забавы и ужас как метод управления. Первоначальные крайности завоевателей и первых эксплуататоров смягчила деятельность миссионеров и чиновников, но ничто не могло смягчить воздействие новых болезней, к которым у туземцев не было иммунитета. По официальным данным эпидемия 1838/39 годов уничтожила половину местного населения[781]. Покупка в 1867 году Аляски подвергла Алеутские острова новой волне грабежей, на этот раз американских, и воздействию другой чуждой культуры, навязываемой силой. В XX веке Алеутские острова стали полем битвы соперничающих империй: русской, японской и американской. После кровавых сражений Второй мировой войны то, что еще оставалось от традиционного островного быта, подверглось разлагающему воздействию западной культуры; что выразилось в культурном шоке, потребительстве и сексуальном влиянии американских солдат, которые везде оставляют свои обычные следы: венерические болезни, внебрачных детей, груды биологически неперерабатываемого мусора и жителей, привыкших к бесплатным раздачам и не способных позаботиться о себе. Традиционная экология изменилась под действием новой формы эксплуатации: в XIX веке русские ввезли выносливых пастбищных овец.

Такие яркие примеры нельзя оставлять без внимания. Но это случаи исключительные. То, чего достигли цивилизации, не питаемые внешними контактами, — островитяне, которые на большей части истории оставались наедине с морем, — превзошли в более благоприятных местах. Для того чтобы начать строительство островной цивилизации, наиболее пригодны узловые пункты морской торговли или по крайней мере такие места, которые тяжелым трудом можно превратить в перевалочный и складской центр.

Такой поразительный пример дают Мальдивские острова: поразительный, потому что непонятный, а непонятный отчасти из-за фанатичного «иконоборчества» обитателей островов, которые уничтожили множество памятников древности. Если бы не торговля, историк цивилизации во второй раз и не взглянул бы на них. Низменные, погруженные в море, избиваемые циклонами, они изнывают под тропическим солнцем: маленькие атоллы, которые неуверенно выныривают посреди океана, словно цепляются за жизнь, опасаясь утонуть. Островов в архипелаге сотни, но лишь один достаточно высок, чтобы почва там была незасоленной. Однако Мальдивы — идеальный торговый перевалочный и складской пункт на одном из древнейших морских торговых путей (см. ниже, с. 561–569).

Исчезнувшие древние строители, которых местные жители называют рединами, возводили храмы, чьи фундаменты до сих пор обнаруживаются при раскопках, и создавали культовые статуи, которые до нас не дошли, но которые, судя по народной памяти, испытали воздействие буддизма. Надписи на неизвестном языке используют символы, напоминающие индийские священные изображения: раковину и солнечное колесо Вишну, рыбу Шивы, свастику, двуверший трезубец Индры[782]. Мраморные плиты, покрытые рельефами, заставляют вспомнить высокие храмы с большими окнами и острыми крышами; возможно, именно так выглядели ранние здания[783]. Самые ранние датированные фрагменты относятся к VI веку н. э., но было бы удивительно, если бы буддизм не проник сюда гораздо раньше, принесенный попутными ветрами из Индии или Шри-Ланки. В XII веке появился ислам, но нельзя предположить, что уничтожение древностей началось немедленно или совершалось систематически: религиозный фанатизм по своей природе склонен к внезапным судорожным вспышкам и приступам ненависти и гнева. В середине XIV века Ибн-Баттута все еще считал Мальдивы «одним из чудес света»[784].