Переезд обходился дешево, а вот экипажи — дорого. На оплату всей дороги предлагалось затратить одну восьмую часть взятого с собой серебра. Впрочем, если включить все расходы и стоимость слуг, обратный путь обходился на одно вьючное животное во столько же, сколько путь вперед. Хотя путникам удобнее было ехать верхом на лошадях, коммерческий транспорт основывался на использовании верблюдов. Соблазненные составителями карт XIV века, купцы по пути в Катай нагружали верблюдов своего каравана тюками самой разной формы; каждый верблюд нес от четырехсот до пятисот фунтов, ему нужно было меньше корма, чем лошадям, и его копыта не тонули в песке[197].
Так как путь был очень долгим и трудным, купцам приходилось перевозить небольшое количество ценных товаров и держаться дорог между горами Тянь-Шаня и Куньлуня, где располагались поселения и оазисы, где можно было возобновить запасы пищи и встретить заросли дикого лука, «который лучше травы… и спасает от верблюжьей вони, которая чрезвычайно сильна»[198]. Ключ к использованию дорог через пустыню — вода, которая стекает с окружающих гор и пробивается на поверхность из подземных источников. Единственное заметное исключение, единственный водный путь, который и в центре Гоби остается на поверхности, — это река Эдзин-Гол, берущая начало в горах Наньшань и оканчивающаяся в болотистых озерах. Здесь для охраны путников возносил семидесятифутовые каменные стены с семьюдесятью башнями город Кара-Хото — Эдзина Марко Поло; этот город почти несомненно обязан своим существованием торговле, поскольку он слишком велик, чтобы снабжаться лишь тем, что позволяет выращивать Эдзин-Гол[199]. Но он не единственный: на пустынных участках Шелкового пути много городов-путевых станций, с пещерами, приспособленными для удобства путников, и с монастырями эпохи Тан. Постепенно, между 1878 годом, когда доктор А. Рейгель наткнулся на то, что счел остатками римского города, и началом Первой мировой войны, все эти города были обнаружены, раскопаны и нанесены на карты[200].
Наиболее известный их открыватель и исследователь — Оурел Стайн, Индиана Джонс эдвардианского периода. Он бродил по пустыням Центральной Азии, где стояли забытые крепости, а в черных степях между горами располагались путевые станции. В поисках сокровищ он дошел до Танхуаня. Здесь за тысячу лет до наших дней купцы укрывались от жары и холода в приспособленных для жилья пещерах. Ко времени появления Стайна купцы давно исчезли, но монахи остались; они присматривали за храмами среди голых скал и песков, где ветер гонял пыль. Когда Стайн подъезжал к этому месту, стало видно множество темных углублений, преимущественно маленьких… они неправильными ярусами покрывали поверхность скалы от подножия до вершины… Тут и там на поверхности скалы видны были лестницы, соединяющие пещеры… я сразу заметил фрески, которыми покрыты стены пещер на всю глубину, сколько видно от входа. «Пещеры Тысячи Будд» были населены… изображениями самого Просветленного[201].
Внутри, в запечатанном помещении, находились сокровища, которые искал Стайн, — тысячи буддийских рукописей и торговых контрактов, которые монахи считали слишком священными, чтобы их читать.
После долгих стараний Стайн договорился с одним более уступчивым монахом. Происходило это в жаркий безоблачный день, когда стражники спали, «усыпленные добрым дымом опиума». Монах набрался смелости, чтобы открыть передо мной грубую дверь… ведущую в углубление в каменной скале… При виде небольшого помещения у меня широко раскрылись глаза… В свете лампы, которую держал монах, стали видны груды набросанных без всякого порядка связок рукописей… В оставшемся свободном пространстве едва хватало места для двух человек[202].
На пещерных росписях Танхуаня изображены караваны в пути, поклонение купцов святыням и даже портреты оставшихся дома членов их семей. Истолковать рукописи оказалось труднее: Стайн был недостаточно хорошим синологом, чтобы их прочесть. Одиако постепенно они были расшифрованы, и стало ясно огромное значение этих пещер в мировой истории. Из рукописей видно, что Танхуань был большим перекрестком всего света, где встречались культуры Евразии, — местом, где, согласно одной из надписей на стене пещеры, «кочевники и люди Высокого Китая общались друг с другом», «горлом Азии», где дороги «к западному океану» встречаются, как артерии на шее[203]. Пещеры в скале были местом отдыха путников, прошедших тысячи миль; они соединяли Китай, Индию, Центральную Азию и то, что мы сегодня называем Ближним Востоком; они сливались с другими системами коммуникации, которые достигали Японии и Европы, пересекали Индийский океан до юго-восточной Азии, доходили до Аравии и восточной Африки.
Дорога, ведущая сюда из Китая, — так называемая «Извилистая дорога» — самая негостеприимная из всех, потому что проходила вдали от источников воды с гор, по пустыне, где были только барханы и камни, где «не видно людей, — как говорили погонщики караванов, — и где горька вода для питья»[204]. В середине XVII века, когда Китай начал завоевания на западе и по Гоби в глубины Синдзяна шли армии и караваны, был обнаружен более северный путь. Он начинался близ Пайлинь Мяо, где горы Ланшань отступают от изгиба Желтой реки и «сходятся все дороги Монголии»[205], и шел по предгорьям, где есть вода благодаря рекам, питающихся на восточном Алтае.
Путешествие проходило этапами, от яма до яма — то есть от одной военной путевой станции до другой; их разделяло около двух дней пути, там можно было сменить лошадей, а путники спали в козьих шкурах, вывернутых шерстью внутрь. Дорогу между станциями находили по верблюжьему навозу, который вдобавок служил топливом там, где не было зарослей тамариска. «Покажите мне верблюжий навоз, — говорил один из спутников Оуэна Лэттимора в его путешествии по Гоби в 1926 году, — и я дойду куда угодно»[206]. К западу от Эдзин-Гол лежал участок в четыре дня пути — участок пустыни, покрытой черным гравием; его приходилось преодолевать форсированным маршем при ограниченных запасах воды. Здесь верблюды гибли во множестве, поранившись о раскаленные камни; Лэттимор на всем пути видел много верблюжьих туш[207].
За исключением так называемого «Черного Гоби», в пути повсюду можно было возобновить запасы продовольствия, купив у пастухов-торгутов тощих овец: стоили такие овцы дорого, потому что их шерсть высоко ценилась. С 1690-х до 1770-х годов дорога через Гоби стала еще более трудной, потому что торгутов, которые весьма рационально охраняли и использовали ее, вынудили переселиться на далекие берега Волги. Однако китайцы быстро поняли, что Синьцзян можно успешно колонизировать и присоединить к своему государству, только если пустыня будет проходима. Поэтому они попросили торгутов вернуться на родину, предварительно в буквальном смысле уничтожив наследственных врагов этого племени[208].
После пустыни главным препятствием были горы: Тянь-Шань на юге и Алтай — севернее дороги к сердцу Монголии. Тянь-Шань, «Небесные горы», которые видны из пустыни Такламакан, одни из самых грозных на Земле: длиной 1800 миль, шириной 300 миль и высотой до 24 тысяч футов. Обрамленной ими среде добавляет своеобразие углубление среди гор — это Турфанская впадина глубиной в 500 футов ниже уровня моря. Оуэн Лэттимор в 1926 году попытался пройти Мертвой Монгольской тропой, но его остановили «дьявольские» ветры, «несущие снег, жесткий, как песок», в то время как тысяча верблюдов сжимает зубы от холода «с криком, пронзающим уши, как гвоздем»[209]. «До дней монголов, — объясняет в 1341 году пекинский епископ, — никто не верил, что земля за этими горами обитаема… но монголы, с Божьего соизволения, ценой огромных усилий, пересекли их… и я тоже»[210].
