Хотя первые строители города предпочитали стиль миссий, подделки под кирпич-сырец или викторианскую готику, сегодня большая часть монументальной архитектуры повторяет геометрическую решетку и по вертикали, словно в стремлении колонизировать пустое небесное пространство. Но пустыня никогда не уходила далеко, и новая чувствительность к окружающей среде заставила строителей пригородов в последние годы пересмотреть свои взгляды и шкалу ценностей. С 1938 года Фрэнк Ллойд Райт сделал Финикс своей зимней базой. Стиль, который он выработал для строений в прериях, — стиль исключительно горизонтальный — оказался еще более chez soi[171] в пустыне. С шестидесятых все хотели иметь дома, сливающиеся с природой, и с тех пор большинство сооружений строятся в расчете на незаметность среди кустов и скал. Сооружения известного архитектора Эдварда Б. Сойера младшего кажутся омытыми струями песка в пустыне, с трубами, изогнутыми, как кактусы[172]. На разных уровнях Финикс и побеждает пустыню, и покоряется ей. Прочность цивилизации во враждебной среде зависит от умения поддерживать равновесие между этими двумя стратегиями.
Недалеко — по американским стандартам — от Финикса герой Эрики Вагнер мог в одной из своих машин проехать на берег реки Сан-Педро и увидеть памятник одному из предыдущих усилий оставить в пустыне знак человеческого вызова. Каса-Гранде — пятиэтажное здание из кирпича-сырца. Когда оно было построено шестьсот лет назад, его окружали массивные внешние стены и лабиринт небольших строений. Этот форпост — последний аккорд долгой истории попыток создания монументальных строений и сосредоточения населения там, где сегодня пустыня. Этот проект или серия проектов охватывал территорию нынешних штатов Аризона, Колорадо и Нью-Мексико на плоскогорье между верховьями рек Сан-Хуан и Джила.
Во времена великих строителей, в одиннадцатом и начале двенадцатого веков, земля здесь, вероятно, была не столь неприступной и суровой. Иногда река Солт-ривер разливалась — хотя недостаточно регулярно, чтобы создать аллювиальные почвы. Возможно, и осадков было больше, но дополнительное орошение было совершенно необходимо, чтобы выращивать урожай в летние месяцы, когда не дождешься и капли дождя. Если удавалось доставить на поля воду, можно было уверенно выращивать хлопок, кукурузу и бобы, не опасаясь резких скачков температуры, которые случаются на больших высотах. Для этого использовались длинные оросительные каналы; однако очевидно, что все более сухой климат начиная с двенадцатого века держал ирригационную систему в постоянном напряжении. Вначале правители реагировали занятием новых местностей, более амбициозным строительством и более строгой организацией труда. Но периодическое сокращение культурных областей и реорганизация поселений свидетельствуют о неуклонном упадке, перемежающемся кризисами.
По юго-западную сторону водораздела, в долине реки Джила, в области распространения культуры, которую археологи называют Хохокам, почти повсюду, куда бы ни вели каналы орошения, есть насыпные курганы и нечто вроде помещений для игры в мяч. Это следы более древней цивилизации в менее неблагоприятном окружении: определенно следы культуры, испытавшей влияние Мексики, управлявшейся элитой и полной сложных ритуалов. Археологи Северной Америки обычно противятся искушению классифицировать все по степени сходства с мексиканскими предшественниками; но здравый смысл позволяет представить, как идеи перемещались с юга на север по течению Рио-Гранде или по тропам через Каса-Гранде в Чиуауа. Здесь найдены предметы торговли ацтеков (чуть более позднего периода, чем города пустыни), здесь делали украшения на экспорт и выращивали попугаев ара, перья которых высоко ценились, в Мексике.
Это маршрут, по которому продвигалась цивилизация кукурузы, хлопка и некоторых зерновых; вероятно, приемы возделывания этих растений перемещались вместе с ними; далее следовали политические решения, необходимые для возделывания культур, — обществ сотрудничества, в которых сильное правление — обязательное условие для существования орошения. Конечно, некоторые политические решения и особенности оросительной техники могли возникнуть в традиции Хохокам независимо, без влияния с юга. По аналогии с лучше документированными обществами Мексики курганы Хохокама можно считать платформами для зрителей, где встречались правители и простые жители, а места для игры в мяч — аренами для демонстрации воинского мастерства. Относительно существовавшей до прихода испанцев игры в мяч рискованно делать обобщения: ее правила и функции различны в разных местах и существовали во многих вариантах. Но где бы в нее ни играли, она всегда была аналогией с войной[173]. И никогда — «спортом», предназначенным для развлечения зрителей и самих участников; скорее это была возможность проявить мужество и способствовать формированию класса воинов — скорее турнир, чем футбольный матч.
К северу от области Хохокам и по соседству с ней располагается культура, в некоторых отношениях производящая еще большее впечатление, с несомненными признаками государственности, политического единства, установленного на значительной площади — более 60 тысяч квадратных миль от Сан-Хуана на севере до реки Малая Колорадо на юге и от Колорадо до Рио-Гранде. Эти признаки — разветвленная сеть дорог, иногда до тридцати футов в ширину; дороги расходились во все стороны от нескольких центров у большого каньона реки Чако. Существование такой разветвленной и сложной сети дорог можно объяснить только двумя причинами: либо наличие какого-то неизвестного нам ритуала, требовавшего тесной связи между поселениями; либо тем, что дороги использовались для передвижения армий. Дороги соединяли поселки, очень своеобразные и богатые. Обычно поселение строилось вокруг площади неправильной формы; ее обступали большие круглые помещения и лабиринт маленьких прямоугольных строений, и все это — окруженное циклопическими внешними стенами. Главные здания каменные и выложены тесаным камнем. Крыши из гигантских сосновых стволов с ближайших гор — ошеломляющая демонстрация богатства и власти в безлесной пустыне. Политическое единство обеспечивалось или навязывалось массовыми казнями, о чем свидетельствуют пугающие груды костей жертв; кости расколоты, раздроблены, словно на пиру каннибалов. Но, подобно многим другим чересчур честолюбивым строителям пустынь, народ каньона Чако, по-видимому, перенапряг свои силы. Эра строительства внезапно и быстро завершилась в середине двенадцатого века, когда продолжительная засуха сделала жизнь невозможной[174].
Эксперимент Чако окончился неудачей, и жители ушли далеко от полей, в горы, где можно было защитить свои убежища в скалах. Культура Хохокама реорганизовалась и просуществовала еще около ста лет. Но пустыня не всегда так легко уничтожала человеческие поселения. В подходящей среде эти поселения могли расцветать снова и снова, даже в эпоху доиндустриальной технологии. Дж. П. Набан, этноботаник, изучавший одну из самых сухих пустынь на Земле, обнаружил, что общины папаго в Соноре, как только позволяет погода, переходят к аграрному образу жизни, используя лужицы воды на поверхности для выращивания быстро созревающих бобов[175]. Подобные эксперименты могут привести к сложной постоянной сельскохозяйственной культуре того типа, что неоднократно встречается в прошлом и сегодня удивляет нас в сухих мрачных местностях.
Остатки самой поразительной такой культуры можно найти в Северной пустыне Перу, которая узкой полосой тянется вдоль побережья океана и за которой встают Анды. За исключением непредсказуемых лет, когда Эль-Ниньо устраивает наводнения, здесь практически не бывает дождей, кроме соленого шершавого дождя песка, выпадающего почти каждую ночь. Естественно, здесь почти ничего не растет, кроме кактусов — того типа, что изображались на древней керамике, обломки которой можно по-прежнему откопать в пыли; но в прочих отношениях это очень странная пустыня. Хотя она лежит всего на пять градусов южнее экватора, здесь прохладно средняя температура всего 60 градусов по Фаренгейту — и влажно из-за приходящих из океана туманов. Равнину пересекают небольшие реки, и в первые века нашей эры у рыболовов побережья была возможность орошения.
