Я попыталась вскрикнуть, но голос был сорван и превратил звуки в глухое завывание. Сивый стоял позади меня и громко смеялся.

— Адрианна, — донесся до меня голос позади, — сегодня ты мой ужин…

Я затряслась от нахлынувшего страха.

На какой-то момент времени я провалилась, мое сознание покинуло меня, но медленно, очень нехотя вернулось, тем самым говоря: «ты не бойся, я с тобой». Ладоней не было, было только тепло, оно шло откуда-то изнутри. Оно касалось моей души, и опять ничего не было, только пустота, как в бесконечном космосе, только пустота — и все.

Время имеет начало и не имеет конца, у него нет начала, но есть конец, что такое время? Сплошная прямая между двумя точками, или бесконечная от одной точки к этой же самой? Что такое время? Кто знает. Может, мы всегда возвращаемся к начальному пути и, в сущности, никуда и не идем, у него нет ничего впереди, но и нет уже ничего позади. Проклевывается цветок, опадает листва, планета делает оборот вокруг своего светила, а звезда медленно и в то же время с бешенной скоростью мчится во вселенной. Взрываются галактики, превращаясь в ничто, из этого ничто возрождается новая жизнь. Время стоит, ему ничего не подвластно, ему все равно, что происходит и где, оно само за себя.

«Тебе нужно встать и убраться отсюда!» — Эти слова словно вымели из моей головы другие мысли.

Приоткрыв глаза, я увидела Сивого, который ковырялся в камине.

Сфокусировав все свои мысли, я отправила в него невербальное заклятие «Петрификус Тоталус» — и тут же Сивый рухнул на пол. Глубоко вдохнув, я попыталась встать.

Весь мой левый бок заливала кровь, ощупав рукав, который больше всего остального был пропитан темной кровью, я поняла, что на руке большая рана.

Мы прокладываем свой путь лишь, чтобы вновь увязнуть в грязи. Ненависть. Недоверие. Я чувствовал себя жалкой и грязной. Подавленной. И все же люди, набредая на что-то поистине чистое, смывают с себя грязь потоками слез.

Кровь, да и сам запах ее, я с детства не переносила, поэтому смотреть на рану спокойно не могла, стиснув зубы попыталась разорвать рубашку. Я обнажила предплечье, на котором отсутствовал немалый кусок плоти, словно отхваченный ножом и скривилась от увиденного.

Пока Сивый был в отключке, я забрала у него свою палочку. Закусив губу и стараясь не смотреть на истекающую кровью рану я прошептала заклинание, кровь остановилась.

Больно. Ужасно больно. Но нужно терпеть, стиснув зубы, и продолжать жить. Продолжать дышать. Продолжать верить в то, что я выберусь из этого ада.

А потом, захлебываясь от рыданий, я слился со своей болью, мы с ней — одно целое, мы пульсируем вместе, в такт бешеному ритму сердца, которое, кажется, сейчас выпрыгнет из заполненной болью груди.

Я едва-едва добралась до лестницы. Трясущимися руками открыв входную дверь, я стиснула зубы от боли, что разрывала мучительными ударами голову, и упала на пол.

Мне осталось мало времени. Я прошла долгий путь. Путь зачастую мрачный, но на этом пути я смогла по-настоящему узнать Северуса. Мы поддерживали и несмотря на все зло, мы любили друг друга. Мы страдали вместе, когда это было необходимо. И нам удалось сделать невозможное, хотя некоторые пытались нам помешать, делая ужасные вещи. Время почти истекло, и я знаю, что это очень трудно, но я не должна сдаваться.

«Когда я обнаружил ее на полу, то в сердце все сжалось. Я хотел поднять ее, но она еле стояла на ногах. Абсолютно беспомощная, вся в слезах и крови.

— Анри… господи… — Я поднял ее и мы тут же левитировали.

В тот год она потеряла все. Сначала погиб Альбус, потом ее объявили в розыск, и последним ударом стала смерть ее родных.

Чем больше в своей жизни ты заботишься или беспокоишься о чём-то, тем сложнее это терять.

Не хотел я, чтобы Анри слышала, как будут заколачивать гроб. И тут я был прав. Пока ты этого не слышишь, человек кажется тебе живым. А вот как услышишь… Да, это самый страшный звук на свете — звук конца…

— Анри! — я крепко сжал ее тело. — Только не умирай, Анри! Только не умирай!

Она умирала у меня на руках, но я не мог позволить, чтобы единственный человек, которым я всем сердцем дорожу, ушел.

Я отправился в свой дом в Паучем тупике. Там уж точно ее искать никто не станет.

Ворвавшись в гостиную, я аккуратно положил ее на диван. Большая рана на предплечье Анри сильно кровоточила.

— Анри! —Я снял с нее остатки одежды. Ее тело все было покрыто кровью, мелкими порезами. Я, скинув свой сюртук, упал на колени перед ней и, наставив палочку на глубокую рану прошептал несколько раз „Вулнера Санентур“, пока рана окончательно не затянулась.

— Очнись, прошу тебя, девочка моя! Не оставляй меня! Не уходи, Анри!

В воздухе чувствовалось напряжение. Она мягкая, тёплая, почти невесомая. Её духи — это сладкое обещание. И на глазах у меня выступают слёзы. Я говорю ей, что всё будет в порядке. Что я спасу ее от того, чего она боится, и увезу её очень-очень далеко. Я говорю ей, что я люблю её…

Анри потеряла много крови и была очень в тяжелом состоянии. Я побежал в свой подвал, но экстракт бадьяна я там не нашел, хотя перерыл все свои запасы.

Я не мог позволить, чтобы она умерла. Мне пришлось оставить ее на пару часов, нужно было вернуться в школу и сварить экстракт бадьяна.

Я перенес ее в спальню, убедившись, что она уже стала дышать намного ровнее, левитировал в Хогвартс.

Я вернулся ближе к ночи. Услышав крики, я рванул в спальню. Анри бредила и кричала:

— Нет! — вырвалось у нее. — Нет!

Подлетев к ней, я увидел, что ее рана вновь открылась.

Его голос сорвался, когда я капнул пару капель бадьяна ей на рану, постоянно кричал ее имя, пытаясь пробудить ее сознание. Рана затянулась, но у Анри был жар, она все так же бредила и что-то шептала.

Я убрал с ее лица волосы и стал перевязывать ее предплечье бинтом.

— Северус. — Она бредила.

— Слава Мерлину. — Я выдохнул.

— Северус, — снова повторила она.

Ее голос был очень слабым. Наконец Анри приоткрыла глаза цвета темного изумруда. Они мало что выражали. Она загребла ослабевшими руками одеяло и еле произнесла:

— Северус…

И из ее глаз покатились слезы.

Я одной рукой обнял ее и прижал к себе, другой рукой стал гладить по щекам, волосам, подбородку, шее.

— Моя дорогая, жизнь моя. Я думал, я тебя потеряю. Я думал, он убил тебя. Я думал… О, Анри! Ты жива. Не плачь, дорогая, все кончилось. Ты в безопасности. Все в порядке.

Я стал целовать ее в щеки, в шею, в лоб.

— Тебе сейчас нужен отдых, — нежно сказал я и, укрыв ее, оставил отдыхать.

Ей причиняли боль… Ее избивали до крови, но в то же время она становилась всё сильнее и сильнее!»

Я услышала далекий щелчок, кто-то был рядом, я слышала, как кто-то прошел совсем близко, и ощутила слабый ветерок, создаваемый его движением. Глаза не хотели открываться, как будто я находилась в глубоком сне и веки не намеренны были мне подчинятся, они дивили вниз, они как будто склеились. Я попыталась еще раз их приоткрыть, но они не поддавались, моя власть над ними была почему-то прекращена, веки даже не шевелились. Я еще раз попыталась это сделать, но ничего не получалось, и тогда я оставила эти безнадежные попытки.

Кто-то прошел совсем рядом, я его ощутила, походка была очень плавной, осторожной, как будто этот некто боялся потревожить меня. Еле уловимый шум одежды, я затруднялась определить, где я нахожусь, — да и важно ли это? — мне было все равно. Мысли так же блуждали где-то очень далеко, как будто мое сознание перенеслось отсюда в мое далекое прошлое, я пыталась понять, что там, во мне, происходит. Но мысли скользили как что-то гладкое и неуловимое, я не могла на них сосредоточится, они все убегали от меня и убегали.

Чья-то теплая рука коснулась моего лица, это робкое прикосновение было нежным. Теплые ладони обхватили мои щечки, голова выпрямилась, шея приподняла подбородок. Ладошки заскользили дальше вдоль волос. Я почувствовала, как волосы зашуршали между пальцами, как они потянулись за ними.