Наступило долгое молчание.

— Ну-с, для меня совершенно ясно, что он прекрасно потрудился над вами, — сказал наконец Скримджер, холодно взирая на меня сквозь очки в проволочной оправе. — Вы целиком и полностью человек Дамблдора, мисс Монфор-лʼАмори, так?

— Да, так, — ответила я. — Рада, что мы это выяснили.

И, повернувшись к министру спиной, я направилась к лифту в конце коридора.

— Тогда о карьере в Министрстве, — выкрикнул мне вслед Скримджер, — можете забыть!

Я летела по коридорам и уже через несколько минут сказала горгулье Дамблдора: «Шоколадные эклеры», и та отскочила, открыв мне путь к винтовой лестнице.

— Войдите, — ответил на стук Альбус. Голос его звучал устало.

Я толкнула дверь. Передо мной был кабинет отца, такой же, как и всегда, только черное небо за окнами было усыпано звездами. В кабинете Альбуса горели все лампы, на портретах тихо похрапывали в своих рамах прежние директора школы, Омут памяти стоял в полной готовности на столе. Ладони отца лежали по сторонам Омута, правая по-прежнему была черна, точно обугленная. Казалось, она нисколько не поправилась.

— Силы благие, Адрианна! — изумился Альбус. — Чем обязан столь позднему сюрпризу?

— У тебя есть что-нибудь выпить? — спросила я, подойдя к шкафу, открыв дверь и посмотрев внутрь шкафа.

— Много сейчас в Министерстве работы?

— Очень, — сказала я. — И ладно бы еще толк от нее был, а то ведь арестовали за последние месяцы троих, но я не уверена, что хотя бы один из них настоящий Пожиратель смерти. Стэн Шанпайк так до сих пор и сидит, — предупредила я.

— Я напрямую обращался к Скримджеру, пытался заступиться за Стэна… Все, кто его допрашивал, согласны с тем, что Пожиратель смерти из него такой же, как из этого мандарина…

— Однако наверху стараются создать видимость хоть каких-то успехов, а «три ареста» выглядят гораздо лучше, чем «три неоправданных ареста с последующим освобождением»… — Найдя бутылку с огневиски, я налила его себе в стакан. — Скримджер поступаете точь-в-точь, как Барти Крауч. Он и его люди так и не научились толково делать свое дело. А мы получаем либо Фаджа, который притворяется, будто все прекрасно, пока у него под носом убивают людей, либо его, который сажает в тюрьму не тех, кого следует, и делает вид, что все просто замечательно!

— Но ты же пришла ко мне не поэтому, — сказал Альбус и протянул мне мандарин. — Что такого случилось, что это не могло подождать до утра?

— Выходя из своего кабинета, я столкнулась с Скримджером, — сообщила я.

— Да? — удивился Альбус. — Он тобой недоволен?

— Он кое-что предложил мне, — вздохнула я и, сделав глоток, взяла у него мандарин. — Впрочем, ты прав, он недоволен мной. Однако я давно уже собиралась уйти из Министерства.

Альбус внезапно спросил:

— И что же он тебе предложил, дорогая моя?

Я усмехнулась:

— Он хотел, чтобы я докладывала ему обо всем, что твориться в Хогвартсе. — Очистив мандарин от кожуры, я съела пару долек. — Но я отказалась, тем самым поставив крест на своей карьере.

Альбус улыбнулся:

— Похоже, Руфус нашел все-таки возможность загнать тебя в угол.

— Он обвинил меня в том, что я «целиком и полностью человек Дамблдора».

— Как грубо.

— Разве это не так, отец? — заявила я.

Отец хотел что-то сказать, но промолчал. За моей спиной негромко и музыкально вскрикнул Фоукс, феникс отца. К своему большому смущению, я увидела вдруг, что в голубых глазах Альбуса стоят слезы, и торопливо уткнулась взглядом в сторону окна. Но когда он заговорил, голос его звучал твердо:

— Я очень тронут, Адрианна.

— Скримджер хотел узнать, куда ты отлучаешься из Хогвартса, — сказала я, все еще не отрывая глаз от окна.

— Да, ему очень хочется выведать это, — сказал Дамблдор, теперь уже весело, отчего я решила, что, может, уже стоит посмотреть на него. — Он даже пытался проследить за мной. В сущности, получилось довольно забавно. Он приставил ко мне Долиша. Это был недобрый поступок. Однажды мне уже пришлось оглушить Долиша заклятием, теперь я вынужден был проделать это еще раз, и с гораздо большим сожалением.

— Значит, он теперь решил попросить меня об этом, — уточнила я. — Раз уж у Долиша не получилось.

Альбус лишь улыбнулся, глядя на меня поверх очков-половинок.

— Мне придется уйти из Министерства, — отрезала я.

— Я думаю, что пока это не самое правильное решение, — сообщил Альбус и подал мне очередной мандарин.

— Что там с твоими поисками? — взяв у него мандарин, спросила я.

— Мне не удалось собрать большого количества воспоминаний о том, каким Реддл был во время учебы в Хогвартсе, — ответил Альбус, укладывая почерневшую ладонь на письменный стол. — Лишь немногие из тех, кто знал его в ту пору, готовы были хоть что-то о нем рассказать, в большинстве своем они оказались слишком запуганными. Все, что я знаю, было получено мной уже после того, как он покинул Хогвартс, и потребовало кропотливой работы: нужно было найти людей, которых можно разговорить хотя бы хитростью, отыскать старые документы, опросить свидетелей — и маглов, и волшебников.

Те, кого мне удалось склонить к беседе, рассказали, что Реддл был одержим своей родословной. Да оно и понятно — Реддл вырос в сиротском приюте и, естественно, стремился узнать, как он туда попал. Он тщетно пытался найти какие-либо следы Тома Реддла Старшего — на щитах Зала Славы, в списках прежних старост школы, даже в книгах по истории волшебства. В конце концов ему пришлось смириться с мыслью, что его отец никогда в Хогвартсе не учился. Думаю, тогда-то он и отказался от прежнего имени, выдумал лорда Волан-де-Морта.

— Вот, чем ты занят все время. — Я немного помолчала, размышляя, потом спросила: — Значит, если уничтожить все крестражи, Реддла все-таки можно будет убить?

— Думаю, это так, — ответил Альбус. — Без своих крестражей он превратится в простого смертного с изуродованной, ссохшейся душой. Не забывай, однако, что, хоть душа его и повреждена настолько, что ее уже не поправишь, мозг и магическая сила Волан-де-Морта остаются нетронутыми. Чтобы убить волшебника, подобного Волан-де-Морту, даже лишившегося крестражей, необходимы редкостное искусство и редкостное могущество.

— И что же это?

— Любовь, — произнес он.

— Выходит, пророчество, говоря о силе, которой не будет знать Темный Лорд, подразумевает всего-навсего любовь? — спросила я, несколько обескураженная.

— Да, всего-навсего любовь, — ответил Альбус. — Но только не забывай о том, что сказанное в пророчестве лишь потому исполнено значения, что им его наделил Волан-де-Морт. Он выбрал Гарри, потому что он представляет для него наибольшую опасность, а сделав это, сам же его в такого человека и превратил!

— Так ведь оно все к тому же и сводится…

— Нет, не сводится! — теперь уже нетерпеливо оборвал меня Альбус. — Ты придаешь слишком большое значение всему этому!

— Прости, — ляпнула я, — прости, но ты же сам говорил, что пророчество означает…

— Если бы Волан-де-Морт ничего о пророчестве не узнал, могло бы оно сбыться? Значило бы хоть что-нибудь? Конечно нет! Ты думаешь, каждое предсказание, что хранится в Зале пророчеств, непременно сбывалось?

— Но ведь ты сам сказал мне, — возразила сбитая с толку я, — что одному из них придется убить другого…

— Адрианна, так ведь это лишь потому, что Волан-де-Морт совершил серьезнейшую ошибку, начав действовать, полагаясь на слова профессора Трелони! Волан-де-Морт сам создал худшего своего врага, как делают и все остальные тираны! Ты хоть представляешь, до какой степени боятся тираны тех, кого они угнетают? Каждый из них сознает, что рано или поздно среди множества их жертв наверняка появится тот, кто восстанет против них и нанесет им ответный удар! И Волан-де-Морт ничем от них не отличается! Он вечно настороже, вечно высматривает того, кто бросит ему вызов. Он услышал о пророчестве и начал действовать, и в итоге не только сам подобрал себе врага, который способен прикончить его, но и снабдил этого врага смертоносным оружием!