- Мой император, - сказал Леонард. – Я не стану оправдываться!

Константин отвернулся, грива золотых волос рассыпалась по широким плечам.

- Вам это и не удастся! - сказал он. Казалось, Константину очень больно сейчас: и Леонард понимал его. Он сам только что испытывал такую боль, не сравнимую ни с чем.

Леонард распрямил плечи.

- Убей меня, - с жаром сказал он; Константин Палеолог обернулся к нему с изумлением. – Да, порази меня своим мечом! – продолжал комес, в своем безумии переходя на “ты”: он видел, что меч висит у императора на защитном поясе из бронзовых пластин, под домашним платьем. – Но тогда ты этим мечом отрубишь себе правую руку!..

Константин молчал, глядя на него широко раскрытыми глазами. Леонард продолжал:

- Ты видел, что у самых твоих покоев католики помочились под ноги победоносному императору, чье изображение украшает коридор? Ты дожидаешься, пока его обмочат от шлема до сандалий?..

Рука Константина дернулась к мечу; Леонард только сильнее выпятил грудь.

Император стиснул зубы и, схватив себя за волосы, крикнул:

- Что же мне делать?..

- Поверить своей судьбе, если не мне, - сказал комес; он скорбно свел брови. – Василевс, твой всемогущий рок отдал тебе в руки настоящего изменника. Это мой родич, но тем больше я страдаю! Разве ты не видишь?

- Мой рок поистине всемогущ - и неотвратим. Я знаю, куда он ведет меня, - сказал Константин с блеском в глазах.

Император перекрестился. Потом вдруг подошел к Леонарду и положил ему руки на плечи.

- Прости, если я обидел тебя, - прошептал он. – Ты этого не заслужил!

Леонард улыбнулся; они соприкоснулись горячими лбами.

- Может, и заслужил… но я нужен тебе и Византии, - сказал комес.

Они все еще стояли так, сплетенные в объятии, – точно два противника, замершие посреди борьбы, или старых друга: мужчины всегда бывают и теми, и другими сразу!

- Ты помнишь этого древнего полководца на стене? У него рот отверст в крике, - прошептал Леонард. – Наверное, он кричал: вперед, империя! Те времена давно забылись. А мы с тобой, мой василевс, можем лишь сказать: империя, стой! Держись!..

Константин посмотрел ему в глаза – потом схватил своими сильными руками за голову и поцеловал в лоб. А затем крепко обнял.

- Ты лучший друг, который у меня когда-либо был, и лучший воин и советник, - прошептал он. – Прости меня!

Выпустив комеса из объятий, он сказал, справившись с волнением:

- Никифор посажен в дворцовую тюрьму. Ты можешь допросить его один на один – это твое право. Я верю, что ты ничего не утаишь от меня.

“Как ошибаешься”, - горько подумал Леонард.

Он поклонился.

- Государь, выдал ли тебе Никифор каких-нибудь сообщников? Я должен знать это, прежде чем допрашивать его, - прибавил комес, видя, что глаза василевса опять сверкнули гневом.

Константин медленно отошел и сел в кресло; когда он расправил свою багряницу, развернулось преискусное полотно: вышитый золотом святой Георгий, поражающий дракона.

- Да, Никифор выдал мне одно имя, которое я слышал и раньше, - медленно сказал император. – Феофано, благородная греческая госпожа, ныне скрывающаяся в Морее, - так он признался. Как та императрица, которая прославилась беспутными деяниями пять столетий назад…

Он посмотрел на комеса и провел рукой по аккуратной бороде.

- Кто такая эта Феофано? Тебе известно что-нибудь?

Флатанелос перевел дух. Неужели Никифор решил молчать – решил спасти Феофано? Ведь ее настоящего имени не знает даже он, Леонард.

Нет, едва ли: скорее Никифор хочет потянуть время, измотать императора догадками, да и саму Феофано, которая, конечно, узнает, что Никифор схвачен… Неизвестно, что хуже: сразу пасть замертво или жить годы в страхе!

- Нет, император, я ничего не знаю, - сказал он наконец.

Константин отвернулся; казалось, подозрения опять одолели его.

- Тогда иди. Допроси своего родича сейчас же! - приказал он. – Тебя проведут к нему.

Василевс хлопнул в ладоши, и явился тот же стражник, который угрожал Леонарду у дверей в его опочивальню. Он вопросительно посмотрел на императора.

- Отведи комеса в темницу, туда, куда помещен изменник, - приказал Константин. – Я повелел ему допросить Никифора Флатанелоса, на что он имеет самое большое право – и как родственник преступника, и как слуга священного престола, усерднее всех участвовавший в его поимке!

Стражник низко поклонился – теперь им обоим. Потом почтительно показал Флатанелосу вперед: очевидно, эскувит уверился, что комес полностью оправдан.

Они быстро миновали коридор с оскверненным изображением императора, и, пройдя еще несколько коридоров, – ободранных, захламленных, как задний двор, и провонявших, как отхожее место, - при свете чадящих настенных факелов стали спускаться вниз по лестнице, куда свет уже не достигал: в холод и темь.

Эскувит остановился и вынул один факел из каменного кольца.

- Сюда, господин, - сказал эскувит, показывая светильником в сторону; комес увидел решетку, тяжелый замок… солому и черную человеческую фигуру, скорчившуюся на ней. Фигура тут же распрямилась, потом человек встал: неуклюже, как будто тело затекло от долгой неподвижности. Леонард встретился лицом к лицу со своим родственником.

Никифор Флатанелос мало изменился – разве что сильнее загорел, кудри отросли, да на лице, которое он всегда гладко брил, выросла черная щетина. Теперь он только больше походил на старшего, Леонарда.

Но глаза были как у затравленного зверя – голубые глаза, которые успели очаровать стольких женщин и мужчин…

- Господин, я оставлю тебе факел, - сказал стражник.

Леонард покосился на него – он еще не забыл оскорбления.

- Благодарю.

Вручив ему факел, эскувит поклонился и быстро взбежал по лестнице.

Леонард медленно приблизился к решетке – его родич попятился назад, точно боялся огня, хотя решетка разделяла их.

- Что ты скажешь мне, брат? – тихо спросил Леонард. Он взялся одной рукой за стальной прут. – Подними лицо, не будь трусом!..

Никифор медленно поднял глаза – и улыбнулся: хищной, нечеловеческой улыбкой. Он тихо засмеялся.

- Я умру… но не думай, что я боюсь! Я радуюсь твоей судьбе - и судьбе этой проклятой шлюхи, которая будет вечно гореть в аду!

- Тогда какого наказания ты ждешь себе? – спросил Леонард, не отводя глаз от его лица. – Ты ведь не думаешь, что меньше грешен? Или ты думаешь, что пойдешь в чистилище, куда женщину не пустят… у католиков, кажется, вера удобнее?

Он помолчал.

- Или ты хочешь в Магометов сад, к гуриям и мальчикам, где тоже не мешают жены, - как, успел выхлопотать себе пропуск?..

Никифор дрогнул и на несколько мгновений отвел взгляд.

- Ты боишься, - сказал Леонард. – Беспутный!

Никифор вдруг приблизился к нему вплотную; Леонард дрогнул, но не отступил. Никифор схватился за решетку, и их пальцы почти соприкоснулись. Они стояли и ощущали горячее дыхание друг друга у себя на лице.

- Я боюсь, - вдруг прошептал доместик схол. – Я всю жизнь боялся и бегал от смерти! И ты тоже это делаешь, но не признаешься себе!

Леонард улыбнулся. Сейчас он очень любил этого человека и очень жалел его.

- Прости меня, - сказал он брату. Голубые глаза расширились, и Никифор показался совсем мальчиком.

- За что?.. – спросил он.

- За все обиды.

Факела не хватало, чтобы осветить все; и Никифор не успел даже вздрогнуть, когда Леонард ткнул между прутьями кинжал: тот упруго вошел в живое тело. Никифор вскрикнул, забился на лезвии, как рыба на остроге, а когда Леонард выдернул кинжал, тяжело повалился на пол.

Лицо Леонарда исказилось при виде трупа, он отступил и покачал головой; потом вдруг осел на холодный пол и зарыдал: сухо, без слез.

Когда немного погодя комес поднимался по лестнице, он был мертвенно спокоен. Стражник, ждавший наверху, заметил странное и быстро спросил: