Порою Феодоре казалось, что такой брак, истинно римский, - основанный на одном расчете, разграничении супружеских прав и постоянном приятии лжи друг друга, - есть лучшая форма брака. Но понимала, что сама никогда не смогла бы так жить… как не смог бы и Леонард Флатанелос, о котором Мелетий очень волновался и которого, похоже, искреннее всего любил.

Подруги спрашивали его, как он оценивает положение Стамбула – и что для турок будет означать удар по обеим столицам. Мелетий Гаврос оставался для них главным осведомителем, по-прежнему держа в Городе своих шпионов.

- Константинополь как был плохо защищен со всех сторон, так и остается, - говорил киликиец. – Для турок Константинополь был больше… трофеем, мои госпожи, чем источником богатства или надежным укреплением, где можно обосноваться. Да и где османы могут надежно обосноваться, в такое неспокойное время?

Мелетий усмехнулся. Седовласый киликиец посмотрел на Феофано и приложил руку к груди.

- Только в сердцах верующих и обольщенных, моя василисса. Самое надежное основание империи – в людских сердцах.

Лакедемонянка улыбнулась.

- Ты хороший политик, я всегда это знала, - сказала она. – Но сейчас предпочла бы говорить не с политиком, а со стратегом, имея на руках карту… а, ведь я рассуждаю совсем не о том.

Феофано махнула рукой и наморщила лоб.

- Город уже взят, и, конечно, итальянцы и не думали отбивать его – тем более, что вся остальная Фракия давно уже живет под турками! Сфорца, подученный советниками, разумеется, думал… пошатнуть основание империи в людских сердцах, - усмехнулась царица. – Укусить султана почувствительнее, и напомнить порабощенным христианам о силе христиан свободных!

Мелетий Гаврос поклонился.

- Восхищаюсь твоей мудростью, василисса.

Феофано вздохнула, ужасно сожалея, что не может своими глазами видеть, как продвигается армия Сфорца, - что не может ехать с ними.

- Они, наверное, захватят немалую добычу… важных пленников! – сказала лакедемонянка.

- С Божьей помощью, - едва заметно улыбаясь, согласился хозяин.

Он сощурил свои светлые глаза, погладил седую бородку.

- На самом деле вернуться с победой Сфорца весьма возможно… турки бывают неистовы в бою, как дикари, но в мирное время расслабляются, порою непозволительно. Греческие государства никогда так не жили. И теперешним итальянцам расслабиться не позволяет ни вера, ни положение.

Мелетий усмехнулся, сделав глоток из своего серебряного кубка.

- Все время собачиться с братьями-христианами во многом полезно.

Все трое рассмеялись.

Они еще некоторое время молча пили вино, несколько приободрившись, - хозяин и гостьи улыбались друг другу, но были мыслями уже далеко от общей беседы. Наконец Мелетий встал, слегка поморщившись, - его точил какой-то непонятный недуг, а может, и не один. Извинившись делами и нездоровьем, он предоставил гостей самим себе. Киликиец знал, что женщины ничего не ждут так, как возможности остаться наедине.

Феофано, нахмурившись, проследила за тем, как их могущественный друг уходит, время от времени то придерживаясь за стену, то берясь за голову. Она посмотрела на Феодору – московитка отвернулась, ничего не говоря. Обе подозревали, что на Мелетии наконец сказались его пристрастия к мальчикам: от кого-нибудь из фаворитов, которые пользовались еще чьей-нибудь милостью, киликиец мог получить очень неприятный подарок.

Что ж, мужеложство редко бывало красивым и здоровым пристрастием – вырождаясь в порок всегда, когда переставало быть потребностью в мужской любви, овладевавшей другой сильной душой, готовой к смерти.

Феофано допила свое вино и протянула руку подруге через стол. Феодора погладила обожаемую смуглую руку: сильные пальцы, недавний ожог, оставленный продернувшимися поводьями.

- Ты знаешь, чего я больше всего боюсь? – прошептала московитка. – Что это турецкий шпион… все-таки турецкий шпион, который был в числе матросов Леонарда и предал его…

Феофано пожала плечами.

- Каким образом?.. Хотя могло случиться всякое: тот, кто хочет навредить, найдет случай, ты права.

Она посмотрела на подругу.

- Но даже если так, дорогая… комесу было бы лучше попасть в руки турок, чем в руки добрых католиков. Представляешь, что будет, если его захватят испанцы? С турками договориться легче – им захватывать и отдавать обратно христианских пленников привычно, не делая большого различия между католиками и православными. Если, конечно, Леонард попался не Ибрахиму-паше. Хотя даже в этом случае турки могут долго торговаться и отдать его, если наши итальянцы их прижмут…

Феодора закрыла лицо руками.

- В Стамбуле?

Феофано усмехнулась.

- Ты думаешь, что многое изменилось с тех пор, как город перешел к султану? Мелетий прав. Они плохо укреплены и уже расслабились…

Феодора посмотрела на нее, охваченная новой тревожной мыслью.

- Но ведь у итальянцев, кажется, была договоренность с султаном… мир?

- У Сфорца никакой договоренности не было, - хладнокровно ответила спартанка. – И даже если бы была, заключать и нарушать взаимные договоры обычное дело между турками и христианами.

Она усмехнулась ярким ртом.

- Ты знаешь, что нынешний валашский князь Дракула… да, Влад, у которого ваше славянское имя… недавно потребовал себе в помощь у султана турецкую армию, чтобы отвоевать свой престол у соперника-венгра? Князь жил у султана в плену, ну, или воспитывался с детских лет, турки учили его в своей школе… а заняв трон, Дракула продолжил воевать с османами с прежней свирепостью.

- Не может быть, - сказала изумленная московитка.

Хотя почему же не может? Это византийский… ромейский – римский образец правления, который переняли уже и русские люди; и, конечно, этот образец давно переняли те, кто взял у греков Христа, подобно русам. И сами турки многому научились у греков.

Вернувшись домой, Феодора направилась туда, где началась галерея фамильных портретов… она и Леонард, и рядом Вард, которого Беллини успел написать перед тем, как хозяин дома вновь предался власти Посейдона.

Московитка несколько раз перевела взгляд с изображения прекрасного критянина на портрет сына: Вард казался родным сыном комеса. Она опустилась на колени, глядя в проникновенные карие глаза могучего человека, который столько дал ей и столько обещал.

- Пожалуйста, вернись… хотя бы ради Варда, - прошептала рабыня Желань.

Скоро до Рима докатились слухи, что под стенами Стамбула стала итальянская армия. Градоначальник был застигнут врасплох… Сфорца долго вел с пашой переговоры, но чего добился – в Италии не узнали; потом к туркам подошло подкрепление, и итальянцы отступили. Что делалось западнее и глубже в турецких владениях, в Эдирне, было совершенно неизвестно.

Через восемь месяцев после того, как армия Сфорца выступила в поход, греки, оставленные в Венеции для безопасности еще Леонардом, увидели, что на горизонте показалась итальянская флотилия.

========== Глава 163 ==========

Спрыгнувшего на берег Сфорца, в черном бархатном плаще, в отделанной куньим мехом шапке, узнали сразу. Когда герцог поднял руку, чтобы откинуть с лица прилипшие темные волосы, блеснул рыцарский доспех – наручи, отделанные золотом.

- Герцог! Вы живы, слава богу! – воскликнул один из встречающих. Сфорца быстро повернулся, нахмурил брови… и узнал грека. Целая толпа греков высыпала, чтобы встречать его: людей довольно потрепанного вида.

Могущественный итальянец улыбнулся, посмотрев поверх их голов. Потом опять взглянул на того грека, который первым обратился к нему.

- Да, я жив, - сказал он. – А кто ты такой? Я тебя знаю?

Грек отступил и поклонился; вместе с почтительностью в нем проявилось нетерпение и достоинство, скрытое до поры до времени.

- Я служу Леонарду Флатанелосу, и мой господин оставил меня здесь для наблюдения за морем, - сказал он. – Должны ли мы понимать… что вы вернулись с победой? И где наш комес?