Ей вдруг стало все равно, в каком городе и в каком окружении она окажется, - только бы поскорее позаботиться о себе и детях!

Потом они наскоро поели и долго сосредоточенно собирали свои вещи. К счастью, за ночь ничего не пропало. Уложив книги, одежду, немногие мелочи, приобретенные в пути, в плотные сумки, подруги вышли – Феофано, оглядевшись, стала громко скликать остальных.

Все собрались вокруг нее, как стадо вокруг пастыря. Феофано и Феодора первыми направились наверх; подождав у лестницы, приняли детей.

Комес подошел к ним через несколько минут.

- Как вы быстро! – с улыбкой сказал он. Оглядел людей зоркими глазами. – Все здесь? Превосходно!

Взял за руку жену и помолчал немного; все его подопечные не сводили с героя глаз.

- Если нам ничего не помешает, берег покажется менее, чем через час. Не теряйтесь, - предупредил Леонард. – Лучше все пройдите в беседку, места хватит!

- Да, - сказала Феодора.

Он улыбнулся ей.

- Еще немного терпения, любимая. Уже совсем скоро… но сейчас я должен идти.

Кивнул жене и широким шагом враскачку ушел.

А Феодору охватило предчувствие, что именно сейчас беда и случится: слишком гладок был их путь до сих пор.

Все направились в беседку и расселись где пришлось – на скамьях ли, на подушках ли, или просто на голых досках; беглецы так устали, что не замечали уже ничего вокруг, думая только о земле, ждавшей их впереди.

Феофано, усевшись немного в стороне от всех, время от времени бдительно оглядывала их, хотя тоже казалась утомленной. Гречанка заметила, что таким же неустающим взглядом посматривает на товарищей и Евдокия Хрисанфовна.

Против ожиданий Феодоры, ничего не случилось – комес пришел спустя совсем короткое время и громко объявил, чтобы остальные вставали и выходили на палубу. Берег уже виден! Они доплыли еще быстрее, чем он рассчитывал!

“И Валент даст о себе знать быстрее, чем мы рассчитывали… И ведь Леонард дал слово каторжникам отпустить их! Когда-то он снова сможет выйти в море?”

Феофано стояла, приобняв Феодору за плечи, и они вдвоем смотрели на приближающийся итальянский Царьград – как когда-то вдвоем прощались с Царьградом изначальным. Комес опять подошел к ним. Но заговорил он только со старшей, как будто это была особенная минута, предназначенная только для царицы.

- Божественная Феофано, - сказал Леонард Флатанелос. - Добро пожаловать в Венецию!

Он улыбался с ласковой насмешкой над их положением, но в его обращении к лакедемонянке не было никакой насмешки. Феофано склонила голову.

- Благодарю тебя, критянин.

А Феодора подумала, глядя на них обоих, что этим двоим никогда не сделаться римлянами… так же, как Фома Нотарас был римлянином всегда.

* Парисатида — дочь персидского царя Артаксеркса III, третья жена Александра Македонского, после бактрийской княжны Роксаны и дочери побежденного Дария III Статиры. Статира была убита Роксаной; великую царицу через четырнадцать лет после гибели Александра казнил один из военачальников и преемников царя, Кассандр, а судьба Парисатиды неизвестна.

* Диадохи – др.-греч. “преемники”: военачальники Александра.

========== Глава 128 ==========

Они долго еще оставались на палубе “Эрато”, даже когда галера причалила и была пришвартована, - сбившись вместе, беглецы как-то обессмыслились, словно потеряв свое значение каждый в отдельности; или поглупели, превратившись в толпу, которая шагу не может ступить без слова вождя. А таким вождем сейчас был один Леонард, который один все здесь знал. Даже самые смелые и сильные мужчины отряда ничего не могли бы поделать без флотоводца.

Конечно, хорошо знали Венецию люди с “Киприды” и экипаж “Эрато”: но главою их, который вел переговоры с самыми высокими итальянскими господами, решая все судьбы, тоже был Леонард. И поэтому отряд двинулся в путь только тогда, когда комес посадил на лошадь свою жену и вручил поводья Артемидору: Софии тоже пришлось идти пешком, разделяя участь мужа, и она весьма недовольно посматривала с земли на скифскую полонянку.

Правда, возмущение ее скоро уступило место страху; София жалась к мужу, женщины и дети отряда жались к мужчинам. Феодора и Феофано, - две амазонки, - единственные из всех женщин ехали верхами, точно принцессы. Феофано, как и московитке, пришлось сесть боком, потому что многие видели их и их посадку; ее коня вел под уздцы Марк.

Это был не мусульманский город, и верховые мужчины, окруженные богато одетыми, но пешими женщинами, вызвали бы изумление. Леонард и без этого негласного рыцарского правила не мог изменить себе - так же, как на Крите, не мог малодушничать, пряча и унижая своих знаменитых спутниц: к тому же, Феофано и Феодора, как и мужчины, взяли к себе на седло детей.

“Но ведь, конечно, здесь немало блестящих женщин – таких, которые не стыдятся выставляться, знатных женщин и куртизанок, - думала Феодора. – Чем мы особенные? Может быть, мне вовсе не о чем беспокоиться?”

Пока, наверное, беспокоиться было не о чем: но ведь они собирались остановиться в Венеции не на один день и не на два! Скоро многие венецианцы начнут говорить о гостях города – особенно те, кому нечем больше заняться!

Тут Александр, которого она везла, посадив перед собой и придерживая одной рукой, вдруг заплакал – Феодора ощутила с испугом, что он весь горит, и не от жары.

У мальчика началась лихорадка. Счастье, если это просто дорожная усталость; ведь могло быть что угодно!

“Я с ним никуда больше не поеду и не побегу”, - подумала Феодора.

Сколько лет еще пройдет, прежде чем ее дети научатся жить сами! Сколько раз они могут до этого погибнуть!

И как легко могут погибнуть, только вступив в жизнь взрослых… Такую жизнь…

- Леонард! Долго еще? – окликнула она мужа со своей лошади. Может быть, ей не стоило привлекать внимание: но московитка не могла дольше терпеть.

Критянин, обернувшийся к ней с тревогой со спины своего белого ахалтекинца, так же громко ответил:

- Нет, недолго! Свернем вот в эту улицу, и будет наш дом! Я выбирал дом ближе к морю!

Потом он вдруг пришпорил коня и быстро подъехал к Феодоре. Тихо спросил, заглянув ей в лицо:

- Что случилось?

Феодора показала ребенка – он продолжал хныкать. Леонарду сквозь шум толпы этого не было слышно.

- Может быть, он болен! Он, как и Фома, слаб здоровьем…

- Не так уж Фома и слаб, - заметил красавец комес, улыбнувшись почти неприятно.

Потом взгляд его стал озабоченным и сочувственным: благороднейший критянин твердо вознамерился стать отцом этому чужому младенцу, сыну врага и соперника. Хотя Александр Нотарас почти наверняка унаследовал не только наружность, но и характер своего родителя…

Они завернули в улицу, в которой было гораздо тише, чем в порту и в приморских кварталах. Похоже на итальянский квартал в Константинополе, подумал Микитка, который шагал пешком, держа за руку Мардония. Совсем как там!

Феодора спешилась первая; она прижала к себе своего несчастного ребенка. Потом она встревожилась за остальных детей. Здоровы ли сыновья Евдокии Хрисанфовны? Нужно будет сразу о них позаботиться…

Ведь это единственные русские дети во всем их отряде, неожиданно поняла Феодора. Ее собственные дети – не русы, а греки, все трое; даже все четверо, считая и оставшегося в Византии Льва! Ведь принадлежность к роду считается по отцу!

Вот почему женщин даже в войнах редко убивают – они становятся собственностью вражеского племени, увеличивая его численность и обновляя его кровь… Даже если победители добры…

Но Евдокия Хрисанфовна просто устарела для того, чтобы достаться грекам в жены или наложницы: и поэтому осталась русской женой и матерью русских детей… И кто из них двоих счастливее, и кто правее?

Подошел Леонард: он отлучался, чтобы поговорить со слугами в доме.

- Все хорошо, я предупредил слуг… Идем быстрее, - велел он жене. – Сразу займешься ребенком, а потом вы сможете вымыться.