Желань давно думала об этом, таила в глубине сердца, потому что такое не говорилось вслух, особенно среди греков. Но потом она собралась с духом и обхватила светлую голову господина обеими руками, отстранив от себя. Она посмотрела ему в глаза – он плакал.

- Но разве… Разве вы не задумывали это с самого начала? – тихо спросила славянка. – Убийство императора? – прошептала она.

Патрикий покачал головой. Потом опять припал к ней на плечо.

- Это была самая крайняя мера, - прошептал Фома Нотарас. – Метаксия всегда стояла за убийство и подталкивала к этому меня, хотя я воспрещал ей… Она не понимала, сколько сил приложил император, а с ним и его советники, чтобы установить мир с католиками! Я люблю итальянцев не больше, чем она, – но смерть Иоанна Палеолога уничтожит последнюю гармонию в империи и надежду, что мы противостоим османам. Иоанн - миротворец, Феодора; быть может, именно потому, что стар… Но этим-то он и хорош для нас!

Феодоре стало очень страшно. Она ощутила, будто их маленький элисий вдруг превратился в болото, в котором они топили друг друга вместо того, чтобы вытягивать. Господин сжимал ей руки и задыхался, пытаясь совладать со своими чувствами.

- Но ведь Иоанну уже и так недолго осталось? – прошептала славянка. Фома засмеялся.

- Иоанну, пожалуй, осталось недолго… Но мы еще слишком молоды, чтобы умирать!

- Нас… Нас казнят за это, если раскроют заговор… да? – прошептала Феодора. – О чем же тогда думала Метаксия?

Фома пожал плечами с отвращением.

Он высвободился из объятий наложницы, но по-прежнему сжимал ее руки. Патрикий смотрел в сторону.

- У нее собственные счеты с католиками, - сказал он. – Это семейное дело.

Он улыбнулся.

- Итальянцы тоже мстят за весь род – и всему роду своих врагов… Но разве сейчас такое время?

Желань прижала руку к груди.

- А мне кажется, тут другое, - прошептала она. Кашлянула и закончила в полный голос:

- Мне кажется, Фома, что Метаксия хочет захватить власть в империи. Предупредить приход законного государя. Сейчас она еще может успеть… пока Константин ничего не знает, не правда ли?

Патрикий смотрел на нее онемев. Желань кивнула.

- Да, да… Уж я-то догадываюсь!

========== Глава 13 ==========

Пока ехали до дому, они молчали – у обоих накопилось слишком много слов и мыслей; патрикий, морща белый лоб, выстраивал какие-то государственные соображения, которые наложница не смела нарушить слишком поздним вмешательством. Этот Новый Рим строился без участия - и без расчета на таких, как она.

Но когда они вернулись домой и остались одни в тишине своей спальни, Феодора насмелилась открыть рот.

- Фома, думаю, Сотир солгал нам.

Патрикий посмотрел на нее так, точно впервые увидел. Потом рассмеялся.

- Наивное дитя… Конечно, солгал!

Она покачала головой.

- Солгал в том, что Метаксия могла уехать куда раньше, - ответила славянка. – Он сказал, что не знает, куда она уехала, чтобы тебя отвлечь – чтобы ты не задумался, когда это было, а сразу поверил, что только четыре дня назад…

Ромей, глядя на нее, просветлел - и тут же помрачнел лицом.

- Ты права, - сказал он. – Конечно, именно так они с моей сестрой и сделали.

Потом взялся за лоб, и лицо его исказилось. Он стиснул зубы.

- Проклятье… Проклятье! Как теперь опередить ее!..

- Ты ничего еще не знаешь наверняка, - напомнила Феодора. – Ведь так?

Она помолчала, подбирая слова с величайшей осторожностью.

- Думаю, тебе конечно, следует уведомить Константина о том… что сочтешь нужным сказать, - продолжила славянка. – И ведь тебе нужна военная помощь.

Она даже похолодела, произнося такие слова. Патрикий смотрел на наложницу, точно не верил своим глазам.

Потом губы его искривились.

- Дитя, что ты понимаешь? – спросил ромей. – Ты думаешь, что сейчас можешь изменить судьбу империи… или потягаться со мной или моей сестрой в управлении государством? Разве я говорил тебе что-нибудь до сих пор?

- Я никогда и не притязала на власть, - возразила Феодора.

Она приблизилась к господину и притянула его к себе – так, как он обнимал ее в пути. Они опять обнялись.

- Ты не говорил мне ничего о том, что происходит, не потому, что думал, будто я глупа, - прошептала славянка. – Ты думал… что мне, рабыне, не может быть дела до судеб вашего Рима… и не верил мне.

Нотарас застыл в ее объятиях. Он и теперь ей не верил. Быть может, прежде он даже подозревал в ней убийцу, подосланную сестрой…

Несчастные владыки мира!

Желань обняла его крепче.

- Я, конечно, не знаю того, что известно тебе, - продолжала шептать она, - но знаю, что мятеж, затеянный Метаксией, добром кончиться не может, и не только потому, что такое воцарение противно закону и Богу… Твоя сестра хочет не продлить жизнь Византии – а потешить душу перед тем, как умереть вместе с последним Римом: как умер первый!

Нотарас вздрогнул и отстранился от наложницы.

- Что ты сказала?

Феодора улыбнулась с глубокой жалостью.

- Ты разве не видел, дорогой господин, сколько в твоей сестре отчаяния? У нее душа кричала, когда она смотрела на нас…

- Я не видел, - сказал патрикий. – Я был счастлив и слеп.

Он закрыл лицо руками.

- Господи!

Феодора взяла его за голову и поцеловала в лоб.

- Тебе нужно отдохнуть… поразмыслить. Но непременно отдохни. Если мы потеряли уже столько дней, несколько часов ничего не решат.

Феодора попросила домашнего врача приготовить для господина успокоительное питье. Она научилась делать его и сама, как и некоторые другие лекарства, но еще не решалась предлагать такую помощь хозяину.

Но сейчас врач неожиданно предоставил ей все сделать своими руками – как и отнести питье патрикию.

- Господина исцелит любое средство, полученное из твоих рук, госпожа, - сказал грек.

Феодора хотела напомнить, что она никакая не госпожа, а рабыня из тавроскифов, - но врач молча смотрел на нее своими добрыми проницательными глазами, и она поняла, что слова не нужны.

Она взяла поднос и отнесла в библиотеку – Нотарас расположился там, на мягком ложе, на котором нередко читал. Как будто не хотел отрываться от срочных дел даже на время отдыха.

Господин быстро сел при ее появлении. Он странно посмотрел на славянку.

- Ты приготовила питье сама?

- Да, - ответила она и улыбнулась. – Сама.

Он выпил.

А потом вдруг взял у нее поднос и поставил на столик; притянул ее к себе и уложил рядом, лицом к лицу.

Феодора удивилась, встрепенулась – но хозяин покачал головой.

- Нет… Просто полежи со мной.

Он прижал ее к себе и закрыл глаза. Они долго лежали так, чувствуя друг друга всем телом, ощущая, как сила одного перетекает в другого.

Потом ромей прошептал:

- Когда я был ребенком и моя семья гостила у Василия Калокира… когда я не мог заснуть… Метаксия приходила ко мне и лежала со мной, как ты сейчас. Она прогоняла прочь незнакомые тени.

“Он называет ее сестрой – хотя они не в таком близком родстве, - подумала Феодора. – Неужели его это совсем не смущает? Ведь он спал с ней, обладал ею, в самом деле?..”

- Она старше тебя? – спросила славянка.

- Да, - ответил Нотарас со вздохом.

Он не захотел больше говорить об этом. Через какое-то время Феодоре показалось, что хозяин заснул; но тут он вдруг шевельнулся и спросил:

- Ты хотела бы подарить мне ребенка?

Феодора встрепенулась и села, почти оттолкнув его. Она уставилась ему в глаза с таким выражением, что ромей только горько усмехнулся.

- Понимаю.

Он снова уложил ее с собой, и на несколько мгновений наложница испугалась. Но патрикий только гладил ее, ласкал, как будто запоминая. Пробрался рукой под тунику и нижнюю рубашку и отодвинул набедренную повязку.

Феодора затаила дыхание; но ее только ласкали и больше ничего – пока она не почувствовала, что теряет власть над собой, пока ее не затрясло от желания. Потом хозяин вдруг быстро встал.