- Ты эту храмину сбереги, - сказал московит сурово. – Ее строить долго, а сгубить – плевое дело! Укрепляйся сейчас на годы вперед!

Он помолчал.

- И по-новому укрепляйся – старое время кончилось!

“Фома!

Если бы ты знал, как я устала от тебя… Сколько можно лгать ребенку? И какая правда лучше, и какая ложь?

Я не спрашиваю, почему ты не хочешь отдать мне Варда, - но подумай, сколько он уже понимает. Моего греха сын не видит, и никто из наших в здравом уме ему не скажет. Детей оберегают от куда худших зол, чем это, - неужели я должна напоминать тебе?

Подумай, муж мой, что ты подвергаешь Варда такой же опасности, как и себя! Ты не даешь ему учиться; а Метаксия говорит, и я в этом совершенно согласна с нею, что этих упущенных детских лет потом ничем не восполнить.

Я пишу и с горечью думаю о Лаконии, где такие союзы, как наш с Метаксией, были узаконены: как между мужами, так и между женами*; и Лакония порождала лучших воинов на свете. Дело не в том, каков любовный обычай, - вернее сказать, далеко не только в этом: нравственность ребенка складывается из всего, тебе ли этого не понимать! Вы, ромеи, примерили на себя столько нравственных образцов! И не может быть одного образца на все случаи.

Господи, и зачем я сейчас перед тобой распинаюсь… Ты ведь все равно не послушаешь. Неужели ты вынудишь меня отобрать сына силой? Я смогу, если захочу! Тебе мало той войны, которая нависла над всеми нами, - которая только ненадолго отодвинулась?

Я взываю к твоему разуму и сердцу, Фома, - пожалуйста, привези Варда назад; или это может очень плохо кончиться для нас всех.

Я тебя всегда любила. Не делайся мне врагом!

Желань Браздовна”

“Salve vobis*, сколько вас там ни есть, мои отважные спартанцы!

Я тоже всегда тебя любил, дорогая супруга. Если бы ты знала, как приятно наконец получить твое полное внимание! Сколько раз я говорил тебе, что нельзя пренебрегать святостью брака, - как и своим законным мужем!

Нет, я не отдам тебе сына сейчас.

Надеюсь, ты понимаешь, что дитя нельзя увезти силой? Ты нанесла Варду уже достаточно душевных ран, как и его отцу!

Будь покойна насчет его воспитания. Вард не скучает - и тело, и ум его в развитии. Я занимаюсь с ним гимнастикой, так же, как делала ты, - и малыш столь же охотно учится по-латыни, как учился у вас по-гречески; а если бы ты видела, как он слушает истории римских императоров, которые я читаю ему вечерами! Ты бы ни за что не захотела отобрать сына у меня.

Я вынудил тебя с моей сестрой по-настоящему познакомить Варда с отцом, чтобы вы перестали наконец кормить его завтраками и сказками. Может, я и не лучший из отцов, - но ведь и ты, надеюсь, не назовешь себя лучшей из матерей?

Как-то мы с тобой спорили, какая мера лжи допустима с нашим сыном; и я согласен, что ложь необходима. Но Вард должен чувствовать отцовскую любовь – и уверяю тебя, что он получает ее в избытке, и мы с ним прекрасно ладим.

Я знаю – ты спросишь, скучает ли он по матери и сестре? Конечно, скучает. Теперь я вижу, какой ты была матерью все то время, что не пускала меня к сыну: тебя он поминает через слово. И теперь настал мой черед лгать Варду о тебе, как ты лгала ему обо мне. Думаю, ты признаешь, что это справедливо.

Теперь я спрошу тебя со всею серьезностью: когда ты намеревалась рассказать сыну о своей связи с Метаксией? Не можешь же ты промолчать всю жизнь! А если ему расскажут об этом чужие люди?

Я пока молчу; но, как ты верно заметила, Феодора, Вард сознает все больше вокруг себя. Ты не забыла, что две недели назад ему исполнилось пять лет? Мы с ним отпраздновали его рожденье без тебя!

Больше года прошло с того дня, как пал Константинополь, - и совсем, совсем скоро наш Вард поймет, что это такое. Не понял бы и других ужасных вещей.

Нет, дорогая, я не угрожаю тебе – я только сокрушаюсь и тоскую. Если бы ты вернулась домой! Как у нас теперь хорошо! Нет больше Олимпа, и твоей статуи тоже нет, - но в остальном дом таков же, как в наши с тобой лучшие времена. Приезжай, и мы с сыном встретим и обнимем тебя на пороге.

Сейчас еще не так опасно ехать – бои переместились куда-то на восток: кажется, в Каппадокию?

И потом – ты ведь теперь настоящая воительница, подобно Метаксии? Я действительно хотел бы полюбоваться твоим искусством. Вард мне рассказывал, как ты стреляешь.

Приезжай – и оставайся так надолго, как долго желаешь быть со своим сыном. Я никакой силы к тебе не применю.

Фома”

Феодора скомкала письмо и, бросив его в угол, заплакала, не обращая внимания на Феофано, которая была в этой же комнате.

- Я так и думала, что этим кончится!

Феофано, приблизившись, обняла ее за плечи и неверяще заглянула в глаза:

- Он так-таки отказывается вернуть сына?..

Феодора кивнула.

- Вот слизняк! – топнув ногой, в ярости воскликнула лакедемонянка. – Как он не понимает, что мальчик в опасности вместе с ним?..

Феодора развела руками.

- Я так и чувствовала… Фома теперь отыгрывается на мне за все прошлое.

Она тяжело вздохнула.

- Придется ехать.. Не наездишься так-то!

Феофано поджала губы.

- Наверное, придется… Но я ему это припомню! – снова в ярости воскликнула царица. – Он сейчас заманивает тебя ребенком, как трус и подлец, - потому что больше нечем!

- Вы все так делаете, и я от вас научилась, - заметила с грустной усмешкой Феодора. – И ведь Фома прав… по крайней мере, отчасти. Но теперь не об этом речь. О сыне надо думать.

Она положила руку на плечо своей царственной подруги.

- Если я уеду – ты сбережешь Анастасию?

- Конечно, - ответила Феофано.

Она немного подумала.

- А дочь ты с собой не возьмешь?

Феодора мотнула головой. Этого еще не хватало – ей бы одного ребенка вызволить!

Они обнялись.

Погладив подругу по голове и поцеловав, Феофано произнесла:

- Давай-ка посмотрим, что у меня есть против зачатия.

- А у тебя осталось еще что-нибудь? – безрадостно спросила Феодора. – А как же твой Марк? Я думала, ты давно уже все извела!

Феофано рассмеялась.

- Нет, не извела… Я счастливая женщина! Я слишком давно потеряла способность рожать; и мой Марк мне не муж и не может требовать! Мы оба этим счастливы, признаюсь тебе, - брак редко когда не убивает любовь!

Она посмотрела в глаза подруге долгим взглядом, положив горячие руки ей на плечи.

- Возвращайся домой, а лучше всего привези с собой сына.

Феодора улыбнулась.

- Как повезет!

Она пошла собираться в дорогу, и улыбка ее скоро истаяла: московитка предвидела, сколько еще предстоит боев.

* Притом именно в такой форме, как у Метаксии и Желани: благородная женщина, покровительствующая младшей. Плутарх сообщал, что лакедемоняне “придают такое большое значение любви, что девушки становятся эротическими партнерами женщин из благородных семей”.

* Привет вам (лат.)

========== Глава 101 ==========

“Я залью кровью весь мир, лишь бы ты меня полюбил!”

(Фильм “Гладиатор”. Коммод – своему отцу, императору Марку Аврелию, перед тем, как задушить его.)

Феодора вступила на землю, которую помнила разоренной, - она сошла с коня и направилась к дому плечом к плечу с верными охранителями: и все трое товарищей, далеко не робкого десятка, с замиранием сердца озирали залитые солнцем луга, тенистый сад и работников, любовно трудившихся на полях и весело переговаривавшихся среди яблонь и маслин. Гостям за каждым кустом, между ветвей каждого дерева чудились духи – ведь эта земля, живая и наделенная собственной страстной, страждущей душою, как все греческие земли, еще помнила тех многих, кто погиб здесь совсем недавно!

В стороне от дороги дети играли в мяч; и вдруг, увидев гостей, удивленно замерли. Мальчишка лет семи, с мячом в руках, смотрел на хозяйку как на диво.