К игре присоединился целый клан барабанов, резких, молниеносных ударов, а после – затишье и продолжительный свист, как бег по лесу, как охота, как любовная игра.

Вдруг танцор подкосился, взметнул руками, нагибаясь корпусом вперед, и тут же отшатываясь назад, на полусогнутых, размахивая руками, завертелся и замедлился, начиная вращать корпусом.

Фрэя вылупилась на японца.

Танец-игра. Или этот танец что-то значил? Например, легенду.

На площадь вышел второй танцор, тоже в маске, в синем кимоно с белыми узорами.

Вокруг них собралась громкая предостерегающая мелодия. Она создавала накал и исчезала, чтобы пустоту заполнил тихий посвист флейты, переходящий в трель и далекие барабаны. То взрываясь боем, то отступая.

Первый танцор резко рванул корпусом по кругу, запрокидывая голову назад, вбок, вперед, отмахиваясь руками, падая на землю. Другой вторил ему, постепенно приближаясь.

Второй обхватил пальцы, руки, отклонился в сторону, прижимая японца в белом. Первый закинул ногу ему на бедро и ловко перескочил через спину, вновь оказавшись на земле. Они держались за руки, когда музыка исчезла и разразилась снова. Флейта как чей-то неутомимый голос, кричащий в бамбуковом лесу. И его эхо – глухие барабаны.

Первый медленно повернулся к ним спиной. Его тело находилось в постоянном танце, руки черпали воздух, взметались в стороны, как распятые. Второй бросился на землю, но танцор в белом его ухватил у самой земли.

– Это рассказ о двойственности человеческой души, пожираемой внутренним демоном, – сказал Лотайра. – Человек в белом – светлая половина, человек в синем – темная. Он думает, что преследуем злыми силами. Силы загоняют его в лес. Там его подстерегает множество смертельных ловушек. Но добрая половина, обуреваемая противоречиями и злом, борется.

На фоне стынущей флейты, холодеющей мелодии, запела капель, вздох флейты, как напев, барабаны создавали иллюзию дождя, сначала тихого, потом ливень, тум-тум-тум по земле.

Фигуры на площади бросились друг на друга, как враги, после как нежные любовники, и снова ливень, и легкие стройные фигуры разлетелись прочь.

Два удара гонга, струны и два удара, флейта. Стук барабанов не прекращался, пропали струны, но разгоняла мрак флейта, и все в едином порыве заставляло сердце биться сильнее. Неожиданно танцор в белом упал, держа руку у сердца, сначала осел на колени, после лег на правый бок. Японец в синем кимоно бился в танце, как в агонии, повалился поверх первого, погребая того под своим телом. Мужчина в белом вздрогнул, вновь затих, второй постепенно ожил, принимая плавные фигуры, сидя на коленях. Ни один из них больше не поднялся. Мелодия замолчала, а танцоры так и остались лежать на площади, один обнимая другого.

Раздались аплодисменты.

========== Глава XVI. Лебединая песня ==========

Деревья меняют листья,

Змеи меняют кожу.

Приходит циклон и ветер,

Меняет свое направление.

Как плавно перетекают

Друг в друга зыбкие формы.

Похоже, ты и не заметил,

Как совершил отречение…

И стоит лишь отвернуться,

А небо уже другое.

И все, что казалось бесспорным

Поставлено под сомнение.

А нимбы бледнеют и гаснут

И трепет по капле уходит

Осталось совсем немного

И ты совершишь отречение…

А есть ли на свете цветы, что не вянут,

Глаза, что на солнце глядят и не слепнут?..

И есть ли на свете те дивные страны,

Где нимбы не гаснут, где краски не блекнут?…

Как медленно и незаметно

Смещаются стороны света.

Моря, острова, континенты

Меняют свои очертания.

И каждый импульс подвержен

Невидимым превращениям.

И каждому атому счастья

Отмерен свой срок заранее.

А есть ли на цвете цветы, что не вянут?

Глаза, что на солнце глядят и не слепнут?..

И есть ли на свете те дивные страны,

Где звезды не гаснут, где краски не блекнут?..

(Flёur – Отречение)

Вдвоем они шли по коридору. Приглушенный свет играл на бумажных гофрированных обоях. Они оказались в той части дворца, куда Фрэю еще не водили, однако здесь держался прежний сладковатый запах, словно кто-то разлил кокосовое молоко. Коптили настенные лампы. Здесь было темнее, чем в крыле, отведенном Лотайре, или в покоях принцессы. Темнее, даже узоры на стенах были сотканы, казалось, из тончайших паутинок мрака. А в воздухе, между тем, становилось всё холоднее. Рисунки темно-зеленых зарослей на стенах будто живые.

Хоть дворец и не имел второго этажа, то, что открывалось глазам, казалось просто необъятным, а ведь здесь проживало всего несколько человек. Теперь вся эта роскошь в полном её распоряжении, только девушка не чувствовала себя от подобной мысли радостнее.

– Хочешь что-нибудь? – вдруг спросил Моисей, и Фрэя оторвалась от созерцания коридоров.

Икигомисске раздвинул сёдзи, пропуская её в очередной коридор с подобными сёдзи в конце.

Если она попросит выпить, то будет потом вялой, но с другой стороны, если много выпьет – перестанет чувствовать боль. При этой мысли её начало трясти, ноги и так совсем не слушались, даже язык стал деревянным.

– Может, выпьем для начала… – вопрос больше походил на утверждение, Моисей любил задавать вопросы, на которые ей было нечего ответить. Интересно, как он догадался, о чем она думает?

Неожиданно её осенило.

– Я хочу ещё раз услышать твой, другой голос.

– А… ты помнишь, – себе под нос пробормотал Икигомисске, открывая перед ней двери.

Фрэя зашла в просторную спальню.

– И какой будет твой отрицательный ответ?

– Ты права – нет.

Только она собиралась возразить, как, точно предугадав её намерение, Моисей заявил:

– Даже, невзирая на то, что ты – моя жена, я не могу позволить тебе услышать тот голос. Ты не забыла, кто ты и кто я?

– Я стольково о тебе не знаю…

– Не хочу, чтобы ты слышала, – ожидала услышать у него строгую поучительную интонацию, возможно, с легкой издевкой и ощущением собственного превосходства, но нет – ответ Икигомисске был прост и лаконичен, как дважды два. – Это не пойдет тебе на пользу.

Поскольку она стояла столбом и не спешила сдвигаться с места, Моисей сам подошел к ней. Дрожь не проходила, колотило непонятно – от холода или от ожидания, скоро начнут подгибаться коленки. Да она сегодня вообще вся нервная.

Пока японец снимал с неё цветное кимоно, разглядывала вышитое полотно за спиной Икигомисске и вновь лес, на этот раз – у подножия горного водопада, который в силу своего размера не поместился на вышивке. Искусно сделанное изображение можно перепутать с реальностью.

Во рту пересохло, и вдруг стало неимоверно душно.

– Я помогу тебе снять это, – Моисей положил руку на пояс оби. А ей что делать? Просто смотреть и ждать? Может, закричать?

От него пахло талым снегом, хвоей – как обычно. Такой запах должен иметь северный лесной ветер.

– Ты снова ходил в город? – спросила девушка, когда Икигомисске начал медленно развертывать пояс. С одной рукой делать это было сложно. – Я сама справлюсь, – Фрэя отняла его руку от пояса. По правде сказать, она имела весьма смутное представление, как надо снимать кимоно, не говоря уже о том, как надевать.

– Нет, я не отходил от дворца. С мелкими поручениями в город всегда засылают подручных, – не мешая ей разбираться с поясом, принялся вынимать заколки из волос, зажимая их в кулаке. – С нынешней ночи ты имеешь право распоряжаться здесь по своему усмотрению. Твоё слово – моё. Ты можешь присутствовать на заседаниях, выносить приговоры, или находиться среди артистов, никто не будет тебе препятствовать.

Всё это хорошо, но почему у него такой невеселый голос?

– Ты пройдешь везде, ссылаясь на меня, но я по-прежнему не советовал бы тебя сбегать.