По дороге на заседание суда Эваллё видел совсем немного: просторные коридоры, людей в незнакомой военной форме. Их с Михаилом вели долгими путанными переходами, отовсюду слышался шум, голоса, обвинительные крики, угрозы. Их продвижение, каждый шаг снимали на камеру. Скоро на лица надели маски; дальнейшее было как в тумане.

Место судьи напротив трибун занял Тарот’тэ. За судейские столы с ним поднялось еще четверо – все с папками в руках и наушниками.

– Отребье, пожирающее священную энергию! Смерти! Смерти! – заголосила худощавая женщина лет сорока пяти, до того момента она пристально вглядывалась в Эваллё, а теперь её прорвало.

– Противоестественное… – расслышал Холовора другой голос.

– Грязь! Они запятнали священную магию!

– Смерть отребью! Уничтожить!

– Смерть!

– Смерть!

– Стереть с лица планеты! – надрывались присяжные.

Омела поднялся из-за судейской трибуны. Четверо помощников у её основания, за высокими столами на постаменте, тотчас пришли в движение, взволнованно о чем-то переговариваясь.

Возвышаясь над трибунами, так чтобы всем были видны его бриллианты, он проорал:

– ТИШИНА в зале суда!

Эваллё трясло не столько от ожидания приближающейся расправы, сколько из-за реально ощутимого холода, казалось, даже проникающий в зал солнечный свет дрожит.

– Персиваль Михаил, вы признаете свою вину? – судье Тарот’тэ пришлось повысить голос, чтобы перекричать нарастающий гул.

Нет! – хотелось прокричать Эваллё, чтобы Михаил не соглашался с обвинением. Соглашаясь со всем, что им предъявит судья, они только ускорят конец.

– Вы признаетесь в том, что в течение полугода снабжали своего пациента священной энергией, преднамеренно крадя её из охраняемой чаши?

Нет! Нет! Эваллё еще сильней вцепился в столешницу, чувствуя, как немеют пальцы.

Омела присел на стул, по-прежнему глядя на Персиваля. Холовора тоже перевел взгляд на доктора.

В отличие от него, непрерывно крутящего головой, Михаил смотрел в стол, быть может, доктор ясно представлял, что их ждет в скором времени.

Однако Эваллё не понимал обвинение, не осознал важность совершенных преступлений, и он хотел еще хотя бы раз увидеть близких, которым, по словам Тарот’тэ, грозит неминуемая кара. Его обвиняли в немыслимых вещах! Да, он пил эту энергию, но остальные обвинения не могут быть правдой.

– Уничтожить поправших честь Первоистока! Стереть с лица этой планеты!

– Они достойны смерти!

Что? ЧТО они сделали?! В чем их обвиняют?!

Эваллё казалось, что он сейчас закричит. Он не понимал и половины из сказанного! Что есть Первоисток?! Неужели он настолько важен для этих алчных людей?! Где они находятся? Это место… Почему никто не объяснит, за что его постигнет смерть?

Почему они повесили на него обвинение в любовной связи с братом? Боже! Правой рукой Холовора вцепился себе в волосы, ощущая, как закладывает уши от истошных криков присяжных. Они приняли Лотайру за него, и теперь вся вина за то, что он не совершал, обрушится на его голову! Но этого не было! ЭТО ВСЁ НЕПРАВДА!

В голове расплывались мысли, голоса смазывались в один непрекращающийся вопль обвинения.

Какое ужасное ощущение… ведь он превосходно знал, что только ценой бесконечной разлуки, брат сможет жить нормальной жизнью, но, несмотря на это, перенес их с Маю в параллельное измерение в лесу, думая, что Вселенная после закроет глаза на его самоуправство и простит ему пустые надежды. Но камень, брошенный в воду, не пропадает бесследно. Теперь надежды разрушены, и трибунал знает про брата, совсем еще ребенка, которого начнет преследовать.

Краткая вольность стоила им будущего. Это его вина! Маленький брат… Он так любил Маю, и к чему же привела его любовь? К полному краху. Всей его семье грозит опасность из-за него.

– Чудовищно! Он пожирал энергию, чтобы творить свои мерзкие злодеяния! – вопила женщина с худощавым лицом.

– Повторяю, – пророкотал судья, – Персиваль Михаил, фатум Первоисточника, вы признаете свою вину?

У Эваллё подхватило сердце.

– Если вы не скажите ни слова в свое оправдание, трибунал расценит ваше молчание, как умалчивание и глубочайший стыд перед совершенными преступлениями, а также пренебрежение законом и глумление над господами присяжными. По нашим законам офицеры должны были расстрелять вас на месте, еще в аэропорту Нарита. Вы покрывали повстанческий лагерь, при этом исправно выполняли приказы высшего управления. Человек, к которому вы были приставлены в качестве охранителя, до недавних пор не существовал в нашей базе данных, а это означает лишь одно – кому-то на Земле очень нужно было, чтобы трибунал и верховное руководство не знали о существовании Холовора Сатина, отца подсудимого. Скажите суду, КТО платил вам, Персиваль Михаил, за молчание и опеку Холовора Сатина?

Эваллё, не веря своим ушам, смотрел на семейного доктора.

База данных? Охранитель? При чем здесь его отец?

– Говорите только правду, даже не думайте пытаться перехитрить суд, – предостерег Тарот’тэ. – Это лишь усугубит положение тех, кого вы покрываете.

Персиваль поднял лицо. На скулах задвигались желваки. Небритое лицо доктора осунулось, под глазами виднелись тени.

– До своей кончины опеку Холовора мне оплачивала его бабушка, Стефания Холовора. Сатин ничего не знает об этом. Я не говорил ему о своей миссии. Под видом семейного врача я на протяжении почти тридцати пяти лет выполнял функции его охранителя.

Омела начинал входить во вкус, приступая к допросу:

– Правда, что Стефания Холовора входила в ученый совет посольства людей на планете «Земля-для-жизни» и участвовала в проведении секретных научных экспериментов по выращиванию одушевленного оружия, известного как духи «кумо»?

– Это правда, – негромко ответил Персиваль, и споры в зале стихли.

– Правда ли, что вышеупомянутая Стефания Холовора, человек и ученый, работающая на Верховный Совет оракулов, перевезла и впоследствии скрывала Холовора Сатина на Земле?

– Да, это так.

– Знали ли вы, что объект эксперимента не подлежит транспортировке? И более того – Совет строжайше запретил вывозить объект эксперимента за пределы научной лаборатории.

Персиваль, сглатывая, кивнул в знак согласия.

– Отвечайте.

– Да, я прекрасно был осведомлен о мерах предосторожности проведения данного эксперимента, а также о профилактики возможных нарушений.

– Вы понимали, что тем самым навлечете на себя немилость Верховного Совета оракулов и гнев Первоисточника? – продолжал судья, переплетая пальцы рук.

– Да.

– И так же вы знали, что невозможен переход между планетами без специального разрешения, – более уверенно произнес Тарот’тэ. – Однако это вас не удержало, и вместе с преступниками вы переправили объект на Землю. Ответьте, господин фатум, вы были наделены правом пропуска, а также миссией доставить Холовора Сатина на Землю, в обиталище людей?

– Нет, такого разрешения я не получал.

– Как назывался проводимой Холовора Стефанией и Советом эксперимент? – внезапно спросил крайний слева помощник.

Повисла совсем уж гнетущая тишина, и только когда Тарот’тэ, согласный с заданным вопросом, махнул раскрытой ладонью, Персиваль заговорил.

– Эксперимент назывался «Оскель». Позже это имя было дано существу, полученному в ходе эксперимента, третьему известному миру духу кумо.

– Каково было состояние кумо по имени Оскель после завершения эксперимента? – спросил рядом сидящий помощник.

– Оно было великолепно. Работа была проделана безупречно, чем и обусловлен успех эксперимента.

Последние слова Михаила должны были значить что-то важное. В зале началось волнение, многие продолжали наблюдать за беседой доктора и помощников, но были и такие, кто спорил в голос.

– А теперь, уважаемые присяжные, я позволю себе ознакомить вас с ходом протекания эксперимента «Оскель», – Омела хлопнул в ладони, и огромные разрисованные абстрактными оранжево-коричневыми узорами двери раскрылись. В зал вошла женщина, в руках она держала два лазерных диска и пульт.