========== Глава VI. Пока живой ==========
Ветер поигрывал жалюзи, в комнату пробивался теплый свежий воздух, благоухающий цветами. За дверью замерли шаги, послышалось глухое шуршание колесиков по ковру, тележку развернули и постучали в дверь. Он давно уже проснулся, лежал и слушал звуки с улицы, смотрел на пыльный свет, пробивающийся через щелки вертикальных жалюзи. Подхватив со спинки стула рубашку, поднялся с кровати. На ходу застегивая пуговицы, вышел в коридор. Повернул ключ.
– Доброе утро. Ваш завтрак, – похожая на бразильянку девушка вкатила в номер тележку и выставила поднос с завтраком на стол, заваленный газетами и рекламными листовками.
– Благодарю, – отозвался мужчина.
Она смотрела на него и улыбалась.
– Сегодня обещают отличную погоду. Удачного вам дня, господин, – горничная быстро оглядела чистую просторную комнату с несобранной постелью и загороженными окнами.
– И вам.
Девушка задержалась ровно на столько, чтобы успеть окинуть его с ног до головы оценивающим и немного рассеянным взглядом. Наверное, она ждала от него продолжения.
– Если понадоблюсь, вы знаете, где меня найти, – медленно обернулась, увозя тележку.
– Беспокоить не буду, обещаю, – он подошел к окну и раздвинул жалюзи.
Девушка, похоже, приуныла, догадавшись, что здесь получила от ворот поворот. Он сжал кулаки, сминая жесткую ткань жалюзи.
– Вы можете идти, – процедил он сквозь зубы. Она каждое утро намеками давала понять, что он ей нравится, источала любезность, флиртовала. – Отвратительно! – выпалил он, когда дверь за горничной закрылась. Эти «вчерашние школьницы»… его тошнит от них! Они вешаются ему на шею, их интересует только секс, им плевать с высокой колокольни на человека. Ну разве они не омерзительны?! Он не тот, на кого можно выплёскивать свою похоть, он всего лишь человек. Не машина. Ему не интересны люди, не способные оценить его душу.
Люди, которые видят только внешнюю оболочку, – бездарные слепцы.
Сатин коснулся волос, за полгода они немного отрасли. На стене, заклеенной однотонными бледно-голубыми обоями, висело зеркало без рамы. Он уловил собственное отражение. Уперевшись ладонями в края зеркала, он вгляделся в свои глаза и поджал губы; сколько раз он просыпался и смотрел в зеркало, ожидая увидеть живое доказательство своего упадка, но нет, он выглядел великолепно, как всегда. Свидетелей его уродства осталось так мало…
– Такие люди есть, – перевел взгляд на пейзаж за окном: вырезанный из темного дерева столик с сиденьями, бесконечное поле растений, цветочные клумбы, песчаные дорожки, которые так или иначе должны привести к океану. Каким ветром его забросило на Гонолулу? Он не любит жару, и никогда не любил, ему нравится снегопад и вечнозеленые растения, он ненавидит насекомых. Сатин усмехнулся, каким он стал, оказывается, категоричным… Но теперь всё в порядке, и он обхватил пальцами левое запястье.
На улице одиночество казалось особенно глубоким, пока он был один – слонялся по улицам, вечером бродил по пляжу или заходил в первый попавшийся кинотеатр, умирал со скуки в гостиничном номере, сидел в саду среди растений и загорал под палящим солнцем. Водительских прав у него не было, но один раз прокатиться на машине всё же удалось.
Здесь та же тюрьма только со вкусом Гавайев, не больше и не меньше. Раньше он и не предполагал, что поездка к океану будет сродни заключению в камере, но он не мог просто так выйти и заявить о себе, не мог связаться с семьей, дома к телефону никто не подходил.
Прячась от солнца под навесом, Сатин разрезал апельсин на дольки. Наверное, жизнь состоит из сплошных случайностей, он уже не знал, во что верить, он решил плыть по течению, а там авось куда-нибудь да выплывет, ведь кто-то берёг его до этого момента, просто об этом он раньше не знал, не верил в того, кто постоянно находился рядом. Он принципиально не верил чужим словам, но когда в голове звучит настойчивый мужской голос, а тебя ежедневно шпигуют снотворным и обезболивающим, чтобы ты не умер от разрыва сердца, принципы как-то сами собой разлетаются к чертям собачьим.
И, правда, зачем он на Гавайях? Чтобы увидеть плакат с народной певицей? Он уже минут двадцать разглядывал этот плакат, пока сидел тут и ел фрукты.
Просто цепочка совпадений.
Фото-сессия для музыкального журнала на фоне пальм и песчаных дюн. Сатин пришел туда к вечеру. В нем пробудилось любопытство… Каково будет после полугода тюремной жизни вновь окунуться в музыкальный бизнес? Понравится ли или вызовет негативные чувства? Хотелось посмотреть издалека. Машины и трейлеры расположились полукругом посреди песчаной равнины, в отдалении была установлена площадка для съемок, где сновали стилисты и фото-художники. Проходя мимо, Сатин наблюдал за их приготовлениями, опустив солнцезащитные очки на кончик носа. По пляжу под сенью пальм гуляли парочки и компании девушек. В середине площадки в полном одиночестве стояла гавайская певица, уперев руки в боки, она смотрела на океан за спиной Сатина. Её чешуйчатое ультра-яркое красное платье переливалось в заходящем солнце. Возможно, она замерла, позируя для камер, или у них просто был перекур, не двигаясь, она смотрела далеко вперед.
Сатин дождался окончания съемок, он никуда не торопился, его нигде не ждали. Минут двадцать пять сидел под деревом на обрывке травы, проросшей прямо среди песка; скинул шлепки, и к обнаженным подошвам пристал теплый немного колючий песок, пошевелил ступнями и зарыл ноги немного глубже, кожи коснулся влажный прохладный песок, мельче и гуще, чем тот, что на поверхности. Подвернул черные джинсовые штаны, оголив смуглые колени, прижался затылком к стволу мангового дерева, где-то недалеко кричали чайки; здесь, в Гонолулу – вечное лето, вечные бары и вечный песок в сандалиях.
Опустив локти на колени, Сатин резко выпрямился. Он долго смотрел, но никак не мог поверить своим глазам. Вскочив на ноги, он сделал два шага вперед. Засунув правую руку в карман, а левой придерживая на плече огромную белую сумку, от съемочной площадки беспечной походкой шагал парень; смотря себе под ноги, он низко наклонил голову, и челка скрыла лицо, летние кроссовки месили песок. Подняв лицо, парень прищурился, ветер растрепал прилизанные с одного боку волосы, бросив челку в глаза, паренек аккуратно смахнул её двумя пальцами, но пряди снова упали на лицо. Холовора сглотнул. Парень шел в сторону ближайшего бара, Сатин был уверен в этом: он уже успел изучить все рестораны и пабы в радиусе нескольких миль; Сатин не сомневался в намерениях парня заглянуть в бар, потому что прекрасно знал его привычки.
Пытаясь скрыть смятение, облизал пересохшие губы и потер лоб, оставив на нем песочный отпечаток. В груди будто разверзлась воронка. Он застыл на месте, хмуря лоб и щурясь от яркого впечатления, как от сильного солнца.
Парень оторвал взгляд от земли и встряхнул черными волосами, на мгновение легкий ветерок смахнул пряди, пробежавшись по них серебристой волной, обнажил смуглое лицо с широкими выпуклыми скулами. Сомнений не осталось, Сатин еще крепче сжал губы. Отвел глаза.
Китаец обошел фургон, скинул с плеча глэмовскую сумку и, придерживая её на бедре, полез в карман за сигаретами. Вышагивая в своих больших белых кроссовках, он взметал песок; достав помятую пачку, закинул сумку обратно на плечо и той же беззаботной походкой устремился в местную пивнушку.
Сатин не пошел за китайцем, он не смотрел на удаляющуюся фигуру… Он не знал, как теперь относиться к Тео. Сатин оказался шокирован этой встречей, когда он перевел взгляд на фургон, то китаец уже скрылся из виду, только продолговатые следы кроссовок продолжали выделяться на идеально ровно расчищенном песке, подтверждая то, что прямо сейчас Тео здесь в Гонолулу.
*
– Мы скоро закончим наше исследование… – доносится из-за двери тихий металлический голос. Сатин успел выучить некоторые слова, но применить на практике новые умения у него еще не было возможности. Он смотрит в потолок и проговаривает только что услышанное, пытаясь говорить с той же интонацией, повторить, скопировать голос хирурга, произношение. Под потолком вращаются лопасти вентилятора, под их тихое жужжание глаза закрываются сами собой, он слышит, как лопасти вспарывают воздух, тихонько свистят, вспенивая острый медицинский запах.
