Данте встряхнулся, словно мокрый щенок, — струи воды полетели в стороны. Ночной холод продирал до костей. Какой он идиот, надо было хоть раздеться прежде, чем лезть в воду!

Данте определил: сейчас около пяти утра. Дрожа от озноба, он встал и огляделся. Оказалось, что вылез он на другой берег. Ориентироваться на местности Данте умел превосходно, но сейчас он был близок к обмороку. И юноша побрёл вдоль реки, опустив голову и пиная камушки и ракушки.

Рассвет шатром укрыл землю. Утреннее небо оттенком напомнило Данте персик. Он заметил вдали одинокий силуэт. Это была женщина — очень полная негритянка. Сидя на коленях, она вынимала разноцветное белье из корзины и полоскала его в реке, стуча камнем и посыпая песком.

Когда Данте приблизился, женщина подняла голову, вытирая пот со лба. Сердце юноши ёкнуло. Это оказалась Руфина. С минуту она зыркала на Данте широко раскрытыми глазами, потом вскрикнула, прижав пальцы к губам:

— Боже ж ты мой!

— Руфина... — Данте кинулся вперёд, зацепился ногой за ветку и кубарем свалился Руфине под ноги.

— Осторожней, чего ж ты творишь, ты ж ведь убьёшься! Мальчик мой, Данте, это ты! Не могу поверить! И откуда ты тута взялся? — Руфина, обхватив юношу за голову, прижала его к своей безразмерной груди.

— Р-руф-фина... — заскулил Данте, точно зверёк, которому отдавили хвост, — он был на грани нервного припадка.

Глаза Руфины заволокло слезами, но это не она топилась пару часов назад, потому вела себя более адекватно.

— Мальчик мой, чего с тобой такое? Почему ты плачешь? Успокойся. Чего же ты весь мокрый-то? Ты в реку свалился что ли?

Данте выдавил некое нечленораздельное мычание.

— Какой же ты стал взрослый, мой дорогой мальчик. Как же я рада тебя видеть! Совсем ты позабыл старушку Руфину, — женщина гладила юношу по лицу, вытирая ему слёзы.

— Я... я не хотел... — пролепетал Данте. — Я... всегда всё делаю не так... только порчу людям жизнь... Прости меня, Руфина...

— Не мели всякую чушь! Чего это за самобичевания? — проворчала Руфина. — Я тебе говорила раньше-то, могу и сейчас повторить: нельзя доводить себя до такого состояния. Ты нормальный, полноценный человек, не урод, не дурачок и не прокажённый. Чего ты делаешь с собой? Ты ж попадёшь в Жёлтый дом! Смотри, ты и говорить внятно не можешь. Куда это годится? Ну всё, всё, успокойся, мой хороший... — Руфина, раскачиваясь из стороны в сторону, прижимала к себе измученного юношу.

Сейчас Данте это и было нужно: чтобы его приласкали и пожалели. Дрожь в теле ослабела, уступив место дикому изнеможению, и Данте, убаюканный монотонным покачиванием, почти отключился. Руфина выжимала ему волосы, а затем принялась выжимать и бельё, складывая его обратно в корзину. Безумная боль стучала у Данте в висках, разрывая мозг на кусочки. Прикрыв глаза, юноша привалился спиной к дереву.

— Мальчик мой, тебе плохо? — обеспокоенно спросила негритянка. — Ты весь зелёный.

— Нет... всё... в порядке, Руфина, — еле слышно промямлил Данте.

— Чего-то не заметно. У тебя такой вид, будто за тобой гнались ягуары.

— А... нет... отсюда далеко до города, Руфина? Где мы находимся?

— До «Ла Пираньи» рукой подать. Почему ты спрашиваешь? Тебе надо в город?

— Угу. Я теперь там живу, — Данте понемногу обретал способность говорить внятно.

— Деточка, как же ты там оказался-то? — удивилась Руфина.

— Это долгая история...

— Тогда пойдём-ка. Надо мне уж возвращаться в поместье да завтрак господам готовить, а то они меня поедом съедят.

— Они живы и здоровы, да?

— Ещё как! Жрут, богатеют, жиреют и всех презирают. Ничего не меняется. Да и как же оно изменится-то, если в головах и в сердцах и нет ничегошеньки у них, окромя злости?

Данте и Руфина ещё с полчаса шли по открытой пампе. Данте нёс корзину с бельём, стараясь не спотыкаться, а Руфина его разглядывала.

— Какой же ты стал красавец-то, — сказала она. — Девчонки-то поди вешаются тебе прямо на шею. У тебя, наверное, и невеста уж есть?

Раненное сердечко Данте защемило с новой силой — он тут же вспомнил об Эстелле.

— Н-н-нет... — он беспомощно захлопал глазами. Руфина заметила в них слёзы.

— Я чего-то не то ляпнула что ль?

— Н-нет, всё нормально...

Они остановились у ворот с надписью «Эстансия «Ла Пиранья»». В горле Данте встал огромный ком, когда он увидел знакомые места и окна дома, где жил раньше. Вспомнил, как пас овечек и козочек, вспомнил маленькую гончую собачку — его верную помощницу, а ещё подвал с крысами и несколько лет издевательств и унижений семейства Бильосо и соседских детей, своё одиночество и неприкаянность, смерть Ветра... Не забыл, нет. И никогда не забудет. И не простит.

— Руфина, извини, но дальше я не пойду.

— Понимаю, ты не желаешь с ними встречаться, — Руфина выхватила корзину у юноши из рук. — Деточка, но мне бы хотелось видеть тебя-то, пускай бы и изредка.

— Я живу в гостинице. Она называется «Маска». Это там, в центре, на Бульваре Путешественников. Ты можешь навещать меня в любое время, Руфина. Хозяин очень хороший. Ты же понимаешь, сюда я не приду, не могу...

— Да, но как же я пойду в гостиницу-то? — всплеснула руками негритянка. — Да что люди-то обо мне подумают? Старуха притопала в гостиницу к молодому мальчику. Скажут, совсем бабка из ума выжила.

— Ничего никто не подумает! Плевать на всех! Ты мне как мать, ты заменила мне мать, Руфина!

— А как же та, другая? — недоверчиво пробурчала Руфина.

— Какая другая?

— Та женщина, что тебя воспитывала эти годы, разве ж она тебе не как мать?

Данте опустил глаза.

— Я тоже хотел в это верить, но для них я так и остался чужим.

— Как же так-то, ведь они забирали тебя с такой поспешностью, с уверенностью? Я думала, раз ты не приезжаешь в гости, значит, у тебя всё хорошо. Чего ж произошло?

— Ничего страшного. Просто это я такой. Мне тяжело ладить с людьми, я их ненавижу, я им не верю. Иногда я и сам с собой не могу поладить, что уж говорить об окружающих?

— Бедный мой мальчик, чего ж ты у меня такой несчастливый? — Руфина всмотрелась в бездну сапфировых глаз. Сейчас в них не было блеска, лишь глубокая печаль.

— Всё будет хорошо, Руфина, не переживай. У меня девять жизней, как у кошки. Заканчивается одна и начинается другая.

После прощальных объятий Руфина заковыляла к дому с корзинкой наперевес. Данте, проводив взглядом её спину, развернулся и тихонько побрёл по дороге. На душу камнем легла невыносимая тяжесть. Она сдавила грудь и юноша хватал губами воздух, чтобы не задохнуться. Данте чувствовал себя совершенно больным, будто по нему потоптался табун диких лошадей.

К счастью, когда юноша ввалился в «Маску», сеньора Нестора в холле не было. Пошатываясь, Данте вскарабкался по лестнице, добрался до комнаты, открыл дверь и.... застыл на пороге.

Ящики комода были выдвинуты, все вещи, включая одежду и книги, раскиданы по полу. Даже матрац стащили с кровати. Взъерошенная Янгус, сидя на жёрдочке, молча таращилась на хозяина круглыми бусинками глаз. Данте проморгался.

— Янгус, милая, что здесь случилось? — выдавил он потрясённо, подошёл к птице и, гладя её по грудке, внимательно осмотрел на предмет ранений. Не обнаружив повреждений, с облегчением перевёл дух. Янгус потёрлась головой о его пальцы. Раскрыла клюв — в ладонь Данте упал перстень с изумрудом.

— Зачем ты вытащила перстень, он ведь был в комоде?! — поразился Данте. — Здесь что — воры побывали?

Данте прошёлся по комнате, но не увидел ни одной пропажи. И деньги были на месте, их не тронули.

— Не понимаю... Если это воры, почему они ничего не взяли? А если не воры, то кто тут шарил? И как сеньор Нестор это позволил? Я ничего не понимаю...

Янгус издала горловой звук, похожий на тарахтение. Данте, сжимая перстень в руке, чувствовал, как камень вибрирует, и тут его осенило.

— Кто-то искал перстень! Поэтому ты его забрала, да? — Данте уставился на Янгус. Птица снова затарахтела.