Действительно, когда оркестр заиграл первые аккорды вальса, маркиз Маурисио Рейес подошёл к девушкам, отвесив поклон.

— Позвольте пригласить вас на танец, сеньорита.

Эстелле пришлось идти танцевать. В конце концов, она сама дала маркизу карт-бланш. И всё из-за Мисолины. Всегда всё из-за Мисолины. Желание утереть нос сестрице превышало допустимые пределы в душе Эстеллы, и она ещё и построила Маурисио глазки, когда они, вальсируя, проплывали мимо Мисолины, в этот раз не приглашённой никем. Маркиз танцевал недурно — ни разу не наступил Эстелле ни на ногу, ни на платье. Он был высок и строен и вблизи выглядел симпатичнее, чем издали. Маурисио улыбался, отвешивая Эстелле комплимент за комплиментом, но собеседником оказался посредственным. Он рассказывал исключительно о своём происхождении и титулах, о том, сколько акров земли он купил в прошлом месяце и какой у него счёт в банке.

И ещё он переборщил с парфюмом. Эстелла не любила резкий запах душистой воды, даже очень дорогой, и тут же вспомнила о другом запахе — мяты и свежей травы, запахе свободы и вольной жизни, исходящем от волос и кожи Данте.

После трёх, дозволенных этикетом, танцев маркиз отвел Эстеллу на место и с поклоном удалился.

— Ну как? — поинтересовалась Сантана.

— Ужасно! Зануда редкостный, — поморщилась Эстелла. — Начал перечислять, сколько у него земли и денег на счёте. Идиот! Вероятно, не знает, о чём ещё поговорить с девушкой.

— Тогда пиши-пропала, — хихикнула Сантана. — Если начал сразу с этого, значит, хотел, чтобы ты оценила его как выгодного жениха. У него на тебя явно далеко идущие планы. Не удивлюсь, если вскоре придёт свататься.

— И будет послан к чёрту на рога!

— Зато погляди какая рожа у Мисолины!

Выражение лица сестрицы Эстеллу позабавило: Мисолина надула губы и наморщила нос, и при этом сжимала веер в руках так, что едва не вырывала из него перья.

Довольно вздёрнув нос, Эстелла прогуливалась по зале. Проходя мимо сестры, она нарочно зацепила её подолом платья и (в поисках куда-то исчезнувшей бабушки) добралась до угла, где сидели местные сплетницы.

— Фу, какой позор! А ещё дочка алькальда. Нарядилась, как публичная девка! — услышала Эстелла шёпот за спиной.

— Кто ж надевает красное на бал?

— А декольте-то, декольте! Какой стыд! Я б на месте её матери вырвала бы ей все волосы!

— А я бы и вовсе отказалась от такой дочери. Таких исправит только монастырь или могила.

Эстелла резко обернулась, встретилась взглядом с очень немолодой худосочной женщиной и прошипела:

— Хорошо, что вы мне не мать, а то я бы сослала вас в Жёлтый дом!

Все тётки, как по команде, открыли рты. Вот кошёлки!

Эстелла отошла от старух. Да, декольте у неё было знатное, так что в поклонниках она недостатка не испытывала. Девицы заранее распределяли свои танцы между кавалерами, дабы не остаться в одиночестве, но все эти договоры и распределения полетели в тартарары из-за Эстеллы. Молодые люди, позабыв о своих обещаниях, покидали невест и, выражая Эстелле восхищение, приглашали её на танец. По этикету отказаться Эстелла могла лишь после третьего танца с одним и тем же кавалером. Четвёртый танец допускался, но между сосватанными женихом и невестой. Согласие девушки на четвёртый подряд танец с одним партнером осуждалось, но если уж такое случалось, то мужчина на следующий же день обязан был просить её руки.

Через два часа безостановочных вальсов, кадрилей, котильонов и ригодонов [2] маленькие ножки Эстеллы, обутые в серебристые туфельки, с непривычки заныли. Да и девицы, что подпирали стенку, косились на неё, сжимая губы в ниточки. А девушка чувствовала себя тропической птицей, угодившей в курятник.

Бал закончился скандалом. Во время кадрили лямки, держащие корсаж Соль, вдруг лопнули и её объёмная грудь вывалилась из декольте. Девушка едва успела её подхватить. Прикрываясь юбкой, под всеобщие смешки, она умчалась в верхние комнаты. Сантана, в обязанности которой входило следить за гостями, отправилась помогать Соль в починке платья. Мужчины хихикали, обсуждая анатомические подробности оконфузившейся девицы, а женщины все, кроме Эстеллы, накинули шали — мало ли что. Теперь на Эстеллу смотрели с ненавистью: да как она смеет продолжать щеголять открытой грудью. Эстелла же была спокойна, точно объевшийся кроликами удав — корсаж её сидел как влитой, словно был вживлён в кожу, а Соль сама виновата — нельзя с такой большой грудью надевать хлипкое платье.

В итоге, вечер был испорчен и гости кучками, по трое-четверо, стали разъезжаться по домам. Эстелла оглядывалась в поисках родных, но увидела только Мисолину в обществе Диего, что таскал для неё бисквиты со стола, и бабушку. Берта заметила внучку и, переваливаясь из стороны в сторону, подковыляла к ней.

— Ох, и устала же я! Ноги прям, как каменные.

— Я тоже. Бабушка, не пора ли нам домой? Уже так скучно, и смотрите, все разъезжаются.

— Я б с удовольствием. Только мы ж наверняка поедем все по отдельности. У Арсиеро и твоей матери переговоры с местными землевладельцами.

— Ах, да, я слышала краем уха: городские власти хотят выкупить землю под какое-то строительство, но её владельцы упираются. Они никак не могут договориться, а всё из-за жадности. Хотя меня эти дела не касаются. Я бы поехала домой.

— Тогда захватим Мисолину и поедемте втроём.

— А дядя Эстебан?

— Ммм... — Берта замялась, — у него дела тоже. Он приедет... потом.

— Дядя странный в последнее время. Уходит, приходит, исчезает. Вы вот тоже бегали где-то, бабушка, я ведь вас давно ищу, — Эстелла хитро сверкнула глазами из-под ресниц.

— Да? Нет, нет, я никуда не бегала! Тут я была, дом рассматривала. Не хотелось слушать сплетни, знаешь ли.

Эстелла фыркнула. О, да, местные кумушки сегодня ей все кости перемыли. Наверное, бабушка от их бреда и сбежала. И всё от того, что у неё самое красивое платье на балу. Ну не могут люди завидовать молча!

Спустя пятнадцать минут, Эстелла, Берта и Мисолина вышли из гостеприимного каменного домика, утопающего в зарослях диких орхидей — любимых цветов Амарилис, и оглядывались по сторонам, ища свободный экипаж.

— Боже, какая ж темень! — всплеснула руками бабушка. — Как же мы, три одинокие женщины, поедем по такой темнотище? Нас ведь и убить могут! Столько случаев, когда на экипажи нападают грабители.

— Нет, я не поеду! Нам нужен сопровождающий, — захныкала Мисолина. — Я боюсь темноты и боюсь грабителей. Давайте подождём маму и Арсиеро. Или дядю Эстебана. Бал ещё не закончился. Зачем мы так рано уходим?

— Рано? Уже час ночи! — возмутилась Эстелла. — Подумаешь, грабители, я хочу спать!

— Дамы, вы не заблудились? Позвольте вам помочь, — раздался мужской голос позади.

Эстелла закатила глаза — это был маркиз Маурисио Рейес.

— О, весьма великодушно с вашей стороны было бы нам помочь, — жеманно протянула Берта, с любопытством разглядывая молодого человека. — Мы никак не можем найти свободный экипаж.

— А что ж, столь прекрасные дамы совсем одни поедут по такой темноте? Как можно? — недоумевал Маурисио.

— А что вы прикажете нам делать, маркиз? — не очень-то вежливо спросила Эстелла.

— Ах, сеньорита Эстелла, это вы? Какая неожиданность! — Маурисио как-то неумело изобразил удивление.

Эстелла вздёрнула бровь. Конечно, так она и поверила, что он подошёл помочь одиноким дамам! Наверняка решил продолжить знакомство. От внимания Эстеллы также не ускользнуло: в светло-голубых глазах Мисолины впервые светилась не злость, а что-то иное. Она глупо улыбалась, глядя маркизу в рот.

Маурисио, отыскав свободный экипаж, помог всем троим дамам забраться внутрь и сел с ними. Кучер тронул вожжи, и экипаж растворился в ночной тьме.

К вечеру следующего дня Данте уже готов был выть и бросаться с кулаками на стены. Какое-то странное, щемящее чувство в груди не покидало его с момента прочтения письма. Юношу насторожило его содержание, да и подружка Эстеллы категорически не понравилась. Данте сделал вывод, что доверять этой особе нельзя.