Изнемогающий от тревоги Данте всё также сидел у забора. Он уже был готов покусать конвой, чтобы попасть в башню. Но, наконец, главный вход открылся. Данте встрепенулся, вскочил на ноги. Уже стемнело, поэтому юноша ни сразу увидел, кто вышел из жандармерии. Но когда Ламберто поравнялся с оградой и угодил под свет фонаря, Данте чуть не рухнул. Один! Один, без Эстеллы. Значит, Эстелла осталась в тюрьме! Не может быть!
Данте кинулся к Ламберто так резко, что чуть с ног его не сшиб.
— О, Господи Боже, как вы меня напугали! — воскликнул Ламберто, признав Данте. — Это вы бежали за нашим экипажем? Зачем, можно спросить?
— Я хочу узнать что с Эстеллой. Что случилось? Где она? — Данте было всё равно, что этот сеньор о нём подумает. Его трясло как в лихорадке, и он был на грани истерики.
— Она осталась там, — печально объяснил Ламберто, указывая на здание жандармерии.
— Как это осталась там? Это же тюрьма!
— Это не тюрьма, это жандармерия. Тюрьма в другой башне, по соседству. Там сидят осуждённые, а здесь арестованные.
— Это я и без вас знаю! — не сдержался Данте. — Значит, они её арестовали?
— Именно.
— И вы им позволили? — скрипнул зубами Данте. — Почему вы им позволили? Эстелла не может там оставаться даже на пять минут! Это ужасное место! Как вы не понимаете, сеньор? Вы же обещали её защитить! Какого чёрта вы тогда с ней поехали?! — Данте кричал во всё горло.
— Не надо кричать, успокойтесь. Я сделал всё, что мог сделать в данный момент. Всё довольно сложно. Эстеллу обвиняют в убийстве.
— В убийстве?! — у Данте чуть глаза из орбит не вывалились. — Что за бред? Она не может никого убить, она не способна на такое!
— Но убила, — вздохнул Ламберто.
— То есть как это?
— Эстелла призналась, что убила человека в целях самозащиты. Он на неё напал, и она порезала его осколком зеркала. А он взял и умер.
На Данте будто небо рухнуло. Они с Ламберто стояли друг напротив друга: потрясённый Данте не мог сосредоточиться и лишь нервно вздрагивал, а Ламберто внимательно его рассматривал. Они были почти одного роста и телосложения (Данте чуть выше и тоньше в кости), оба с аристократичными чертами и изящными манерами, и с длинными волосами. Но у Данте они были до поясницы, жгуче-чёрные и растрёпанные, а у Ламберто каштановые, чуть вьющиеся, они были заплетены в косу и доставали до лопаток.
— Я вот не понимаю одного, — хитро сощурился Ламберто. — Какое вам дело до Эстеллы? Эстелла — замужняя женщина, а вы ей никто. Что вам надо от неё?
Данте промолчал, стоя столбом, и тогда Ламберто спросил:
— Пойдёмте отсюда? Вас подвести?
Данте отрицательно мотнул головой и Ламберто, пожав плечами ушёл. Данте остался один.
Небо почернело, звёзд и луны сегодня не было, и город накрыла тьма. И тишина. Тишина, как в склепе, даже совы не ухали. Изредка перекрикивались между собой конвоиры и слышался хруст камушков под их тяжёлыми сапогами.
Данте сел на траву, обхватив голову руками. Что же делать? Как помочь Эстелле, как? Она не выдержит в тюрьме ни дня. Надо что-то придумать, надо её оттуда вытащить. Он единственный, кто может ей помочь, остальным наплевать. Даже этот её добренький дядя Ламберто, которого она всегда нахваливала, пошёл домой, преспокойно оставив её в тюрьме, и даже глазом не моргнул. Он не знает как там жутко, потому что не был там. Зато Данте испытал это на своей шкуре. Правда, он был в соседней башне, в подземелье для особо опасных преступников. Но это не существенно. Даже если Эстелла попала в лучшие условия, она этого не вынесет.
Она слишком нежная для такого испытания. Ему, с детства видевшему самые дурные стороны жизни, до сих пор снится эта мерзкая башня с крысами, пауками и летучими мышами, и каждый раз он просыпается в холодном поту.
Данте в отчаянье прижался щекой к обручальному кольцу.
— Эсте, Эсте, родная моя, всё будет хорошо, — шепнул он. — Хоть ты и не видишь меня, но моя душа с тобой. Я что-нибудь придумаю. Если надо будет, взорву эту тюрьму к чёртовой матери, но всё равно тебя вытащу отсюда. Хоть ты и не любишь меня, но ты не сможешь мне запретить любить тебя. А я всегда буду тебя любить, сколько бы времени не прошло.
Данте плакал как маленький мальчик, горько, навзрыд, и слёзы его, попадая на кольцо, впитывались в него. Оно в ответ чуть вспыхивало. Данте мысленно представлял, как он обнимает Эстеллу, как греет её в своих объятиях и баюкает её, оберегая от любых бед.
В конце концов, его осенила идея. Идея дикая и лишённая какого-либо смысла. Скорее, это был порыв отчаявшегося влюблённого сердца. И Данте принял странное по сути решение, от которого ныне зависели целых две жизни: его и Эстеллы.
====== Глава 18. Навстречу мечте ======
Дрожа от страха и холода, Эстелла смотрела, как догорает свеча на стене. Камера — тесная комнатушка без окон, с решётчатой дверью и с лавкой-кроватью в углу. В этом жутком месте Эстелле и предстояло провести ночь. А может и не одну. Поначалу Эстелла находилась в оцепенении, но осознав ситуацию до конца, расплакалась. Плакала и плакала до изнеможения. Укрыться было нечем (ей даже простынку не выдали) и Эстелла дико замерзла в своём тонком шёлковом платье. Обнимая себя за плечи она залезла с ногами на лавку, но заставить себя лечь на голую доску не могла. Уткнулась лбом в колени и зарыдала громче. Ну она же просто защищалась! Тот человек хотел её изнасиловать. За что ей это? Она-то думала, дядя Ламберто что-то предпримет, а он бросил её здесь одну.
— Данте... Данте, родной мой, как ты мне нужен сейчас, если бы ты знал, — эти слова сами сорвались с языка. Эстелла прижалась к обручальному кольцу губами — оно было мокрое и солёное. Что это? Данте плачет?
Кольцо и правда источало слёзы, а Эстелла вдруг ощутила тепло. Оно расползалось по телу, словно Данте был рядом, согревал её в объятиях. Однажды она уже испытывала подобное и тоже благодаря кольцу.
Эстелла с отчаяньем следила, как фитилёк свечки сползает по стене и гаснет, а камера погружается во тьму. Наконец, девушку сморил сон. Эстелла свернулась клубочком на лавке. Ей теперь не было холодно, и даже жёсткость доски она не почувствовала, будто лежала на перине, а нежные руки Данте ласкали её, защищая от невзгод внешнего мира.
На следующий день Ламберто опять явился в жандармерию. С ним пришли Маурисио и два адвоката. Они долго бесновались, вопили и скандалили в кабинете у комиссара, но ушли ни с чем. Комиссар Ласерда только посмеялся, заявив, что ни капли их не боится: Эстелла сама призналась в убийстве и дело он закрывает.
Обезумевшая от страха и унижения Эстелла уже на второй день была без сил. Гадкую тюремную баланду в рот она взять не могла; четыре каменных стены, отсутствие света и воздуха — всё это довело её до изнеможения. Она лежала на лавке, глядя в одну точку и мечтая умереть. А в сознании всплывал образ Данте. Данте. Он не выходил у неё из головы ни на секунду.
Но на третьи сутки ситуация вдруг кардинально изменилась. Явился конвоир и повёл едва живую Эстеллу в кабинет комиссара. Усадив её на стул, ушёл.
— У меня к ва-ам только один вопро-ос, — промяукал комиссар иным, чем всегда, тоном. — Сколько ударов оско-олком вы нанесли жертве?
— Я же сказала вам — один, — Эстелла держалась как могла, хотя у неё был озноб и она едва зубами не стучала. Похоже, простудилась в этой дыре. — Тот человек напал на меня, я разбила зеркало, схватила осколок и пырнула его в... ну... вы понимаете, туда... ниже живота, — Эстелла покраснела. — Один раз чикнула, он упал и начал стонать. Я бросила стекляшку и убежала.
Комиссар пару минут сидел задумчиво, стуча кончиками пальцев друг об друга.
— Вы свободны, марки-иза, — объявил он, наконец.
— Что? — Эстелла выпучила глаза. Уж не ослышалась ли она?
— Вы свободны, — повторил комиссар Ласерда. — Мы не мо-ожем вас больше заде-ерживать. Появились другие улики и другие подозрева-аемые.
— Какие другие?
— Вот вы говори-ите, что ударили жертву оди-ин раз, а ран на его теле две. Одна в области паха, втора-ая в районе печени. Получается, что следом за ва-ами пришёл кто-то ещё и добил жертву, — сегодня комиссар говорил с Эстеллой почтительно и как-то виновато.
