— Только Лилище не говори? Замучает вопросами.
— Слезай и рассказывай.
Альбус затряс головой, капли с его волос полетели во все стороны, блестя на солнце, как искры фейерверка:
— Ни за что! Она... она... очень красивая. И всё понимает, я таких никогда раньше не встречал! Мне... пап... всё равно, мальчишка она или девчонка! Вот! У нас свидание, через два часа на пирсе. Мне ещё подстричься надо.
— Ну... вот же... — мудрый родитель не знал, что сказать. — Целовались? — вдруг ляпнул он.
— Ага! Ага! Так дашь? Мы же с Джеем всё на ремонт потратили. — Альбус просто лучился от счастья.
— Двести баксов хватит? — реабилитировал своё любопытство Поттер. — Возьми там, в бумажнике... И...
Альбуса уже не было ни на балконе, ни в комнате, и только с лестницы эхом прозвучало:
— Спасибо, я в одиннадцать как штык!
*
Наконец Джей слегка опомнился: время-то к обеду! Отец удивится, почему он до сих пор в постели, или Лили сунет свой любопытный нос. Его как кипятком окатило. Лежать под одеялом было жарковато: это вам не Альбион с его умеренным климатом и мягкой погодкой... тьфу, о чём это он? Что за глупости лезут в голову? Почему-то вспомнились родные дожди, серое небо, захотелось луж под ногами, навесить на скорую руку зонтик и бродить, ни о чём не думая, по осеннему Лондону... Может быть, не в одиночку бродить... Через две недели начало занятий в Аврорате, он увидит друзей, Бетти... Нафиг? Ну нафиг это всё? Шагать 1 сентября по плацу в парадной мантии, махать на показательных выступлениях палочкой, гарцевать на метле, зубрить заклинания, разучивать новые щиты, новые контрзаклятия, новые инструкции и правила... Сотни книг, лекции, практика в Визенгамоте и Министерстве, и так каждый день, каждый день. Зачем, когда тут такое?! А Ким улетит, его не будет рядом. И останется только вспоминать. Его глаза чернющие, лучистые, волосы, голос колдовской, приятный до мурашек, руки такие уверенные, такие нежные, его... О, Мерлин, о таком разве вспоминают?
С опаской поднявшись, Джей и правда испытал... э... неприятные ощущения... в самых неподходящих местах! Но на то он и аврор, хоть и будущий: быстро соскочив с кровати, заперся в ванной и применил по списку №2 неотложные меры по самоосмотру, экспесс-колдодиагностике и экстренной коррекции самочувствия. Короче, подлечился. Посмотрел в зеркало на свою морду — бриться не стал.
Про Гуля, вот странно, ничего такого не думалось, плохого там или противного. А думалось тревожное... Но и это ерунда, можно пока в задницу засунуть... Вот бля! Ну, в смысле, не это на повестке дня; на ней, родимой, был незаметный выход к столу, или... э... успешно организованное отступление... Куда-нибудь, где его не достанут семейным вниманием, не пристанут с расспросами бдительные, всё подмечающие, чуткие родственники, не потащат в зоопарк, на Променад или в музей Наследия изучать американскую историю и культурные традиции, будь они неладны!.. Так куда отступать-то? Например... на яхту, точно! Вот там можно успокоиться и обстоятельно подумать о Киме... Мартинсене. О чертовом Киме Мартинсене и вообще о главном: что делать с этим всем вкупе и по отдельности?
Сбежать хотелось прямо сей миг. «Стоять, курсант!» — скомандовал себе Джеймс и вытерся. Сделал несколько дыхательных упражнений; отец говорит, что ему это серьёзно помогает, а вот Джею чего-то не очень: сразу вспомнилось «драконье» дыхание Кима прямо ему в ухо, в затылок, в шею, в поясницу, и его собственные рваные вдохи-выдохи, от которых болело между рёбер и содрогалось всё тело... Блин! Не от этого содрогалось-то!..
Джеймс стиснул зубы и выпрямился.
— Отца не проведешь, — вслух сказал он, растерянно присев, и тут же вскочил с бортика ванны, зашипел от укола боли. Значит, и глубже, совсем внутри непорядок... Ну, не к колдомедикам же обращаться... Да ладно, в океанской водичке всё пройдет! От этого ещё никто не умирал. А вот отца не провести — значит надо его обойти широким флангом.
Решив так, Джей Эс в непонятном самому себе настроении (хотелось себя пожалеть, отругать, набить кому-нибудь рожу, что-то сломать, а лучше взорвать, от бессилия что-либо изменить, но в то же время внутри крутилось непривычное ликование и странная радость, смерчик счастья, разраставшийся с каждой минутой) вылез из почти вентиляционного, очень узкого, окошка ванной и крикнул, так чтобы слышали домашние, загоравшие на террасе:
— Народ! Я на яхту! Курить не буду, вернусь к ужину!
Джеймсу Сириусу Поттеру (“Джей Эс”, — хриплый шёпот Кима, казалось, теперь всегда будет звучать у него в ушах!) стоило подумать. Серьёзно, без истерики, обо всём. Он взял до вечера тайм аут.
*
Сай захлопнул за Вантуле дверь и даже закрыл на замок — хотелось тишины и покоя. Последние месяцы он всё чаще и чаще чувствовал себя как выжатый лимон. Это была не усталость, не сплин, Сай понимал, что выкладывается по максимуму (да, так и надо! как же иначе!), очень много отдаёт, всё, что может, а взамен получает немного меньше. Ледяное сердце не умеет гореть любовью, оно способно только медленно таять... Он посидел немного, расслабившись, с закрытыми глазами. Стёр с лица грим, вызвал по личной связи Валдиса из секьюрити, чтобы тот пригнал такси, и, переодевшись, поехал домой... ну, в штаб-квартиру Кrom fendere. Прибыв раньше остальных, заперся у себя в номере, навёл Заглушающие. Веселиться не тянуло, вообще не хотелось никого видеть, разболелась голова, мышцы крутило — или перестарался на прощальном концерте, или отходняк после вчерашнего.
Он устроил камелии в большой напольной вазе и ещё раз прочитал гаррину записку.
— Да уж, записка из букета! Вы подумайте, какая романтика. Почерк Поттера. Мотель “Даун Велли”. Мотель, значит... Значит, всё же просто трах? Получается так. Ну, что же, трахнемся, почему нет? Утешим служивого.
Он выпил пару обычных таблеток от головной боли и лёг спать. Спал спокойно, без единого сновидения.
*
Наутро, отказавшись от похода на пляж и нагло не приняв никакого участия в сборах, просто сунув Мати ключ от своего номера, Сольвай расположился в наушниках и с батареей колы в полутёмной студии, среди снующих техников. Ребята отправились за покупками, только Свечка остался руководить демонтажем новенького, приобретённого буквально на днях на калифорнийский гонорар и опробованного на вчерашнем пати оборудования.
Сай открыл дневник и начал писать размашистым почерком, изредка отвлекаясь и нажимая клавиши не отключенного ещё синтезатора. Проработал он так долго, но конечного «щелчка» так и не услышал: не клеилась тема, что-то было сырым, не срасталось...
Недописанную песню перегнал на диктофон, чтобы ещё раз послушать в такси или потом, при перелёте: транспорт, шумная толчея безликой толпы деловых пассажиров были для него удачным фоном для творчества, в котором рождались интересные музыкальные идеи и точные слова. Он всегда так делал, чтобы прокачать стихи и мелодию в разном настроении... А вот с теперешним настроением творилось то же, что и с песней — полный покой. Он сошёл на Сая незаметно, в соответствии с состоянием заторможенности, знакомом своей преддепрессивной пустотой, и с легким бесшабашным пофигизмом. Ни злости, ни волнения... Хорошо это или плохо?
Ну-ка соберись...
Неповоротливый и ленивый на вид, величественный, как гора, чёрный, он показался из-за дерева. Скорпиус шёл за ним, раненым, а он лёг на свой след, развернувшись навстречу. И стремительно бросился в атаку. Скорпиус рванул от вепря через кусты, зацепился ногой о корягу и рухнул... с операторского крутящегося кресла на пол. — Ни хуя себе! Заснул.
Он поднялся, быстро снял наушники и, потирая затекшую шею и ушибленный локоть, выключил пульт, собрал своё барахло, засунул за пояс дневник. Попытался сориентироваться, который час... Рабочие уже ушли, и на всей вилле остались только двое из охраны на нижней террасе и Джимми, читающий в гамаке у бассейна. Сольвай проскользнул незамеченным в свой сьют и успокоился: солнце не опустилось ещё до того края карниза, который отмечал начало седьмого — стало быть, сейчас часов шесть с минутами, нормально, есть время собраться и вызвать такси.
