====== 18 ноября ======

Кукловод сейчас напоминал себе гигантского паука: от его пальцев, лежащих на компьютерных клавишах, от каждого, тянулись нити, контролирующие жизнь всего особняка, и он сам – в центре, царь и бог этого микромира. Чувствовать, что от движения одного пальца зависит жизнь и смерть людей, было упоительно.

Управлять, контролировать, находиться на ступень выше и на шаг впереди – это ли не свобода? Если бы не часы, треклятый белёсый кругляш, отсчитывающий его время, было бы совсем замечательно.

За окном лил дождь: сильный, хлёсткий, скорее всего, холодный. Кукловод любил такую погоду: сила и мощь разбушевавшейся стихии заставляла его дрожать от возбуждения и желания действовать.

– Алиса, – хрипло проговорил он в микрофон, – ты снова ищешь моего внимания?

Джону эта странная женщина не нравилась. Кукловод испытывал к ней чуть меньше презрения, чем к остальным – у неё хотя бы хватало ума беспрекословно слушаться его приказов.

Тёмная фигурка на экране вперила обожающий взгляд в камеру.

– Учитель, – голос из динамиков был искажён, Джон никак не находил времени исправить их ещё и здесь. Кукловоду было безразлично, как слышать марионеток, главное – как они слышат его, поэтому даже не пытался заняться этим. – Учитель, почему вы не прикажете? Уже всё готово, и я точно знаю…

Старая песня. Смещение Джима. Одна из немногих здравых идей этой сумасшедшей: раз его почитатели были настолько глупы, чтобы собраться в стадо, пусть их хотя бы ведёт не мягкотелый гуманист. И Кукловод давно бы дал добро, но стоило ему раз попытаться, как его чуть не оттеснил Джон.

– Ты торопишься. И ты торопишь меня. Не самый благоразумный поступок.

– Но учитель…

– Нет. – Даже не дослушав, он пресёк её слабую попытку возразить. – Тебе нужно научиться терпению, Алиса. Если ты находишь свободу в пустых митингованиях, подумай о смене фракции.

Подействовало. Фигурка на экране покорно склонила голову и начала бормотать что-то об усвоенном уроке и мудром учителе. До сих пор верит в красивые сказки.

Кукловод мысленно поставил галочку – подбросить ей ещё одну записку с туманными фразами. Она обычно очень забавно находила в них смысл.

За спиной засвистел купленный недавно чайник. Отходить от мониторов не хотелось – как будто отрываешь себя от жизни – но голод давал о себе знать. Мерзкое чувство, особенно сопутствующая ему слабость, и всё же голод помогал чувствовать себя телесным. Не жалким придатком Джона, полипом на сознании, второстепенным малоправным «Я», а самостоятельным существом.

Когда он вернулся к мониторам, ситуация изменилась мало. Всё так же бубнила Алиса, всё так же пустовало большинство комнат – в подвале только обосновалась Нэт со своим верным спутником-паяльником. В прихожей стоял Джим, пялился в пустое пространство у лестницы, строчил в блокноте.

Строит новые коварные планы во имя его, Кукловода, излечения? Выискивает намёки на историю дома? Написал бы уже диссертацию, хоть какая-то польза от его трепыханий.

Арсень сидел у себя. Когда Алиса заткнулась и отправилась к себе, Кукловод увеличил картинку Арсеневской комнаты до полного экрана.

Куча исчирканных листков вокруг, резкие мазки набросков, на компьютере – открытый файл с первичным наброском. Арсень рисовал его, его самого, не Джона. Арсень хотел выразить на холсте Кукловода, а не Джона, не эту размазню, имеющую больше прав только в силу старшинства.

Кукловод судорожно увеличил изображение, оставив на экране только чиркающие по листку пальцы и сам листок, и жадно вперился в проступающие на бумаге черты.

Не так!

Нет!

– Что. Ты. Делаешь. – Голос почти дрожит от еле сдерживаемой ярости. – Ты рисуешь голову или тыкву?

– Накинь мне пяток лет рисовального опыта… – голос Арсеня почти бесцветен, будто он не здесь, эхо от самого себя. – Или свою фотографию.

– Место крепления твоих рук к телу я явно не исправлю, – Кукловод усмехнулся. У него появился шанс утереть нос Джону. – А фотографий не имеется. Но если тебе так нужна модель, это можно устроить.

Шарканье по листу карандаша прекратилось. Пространство перед листом опустело – Арсень опустил руки.

– Знаешь легенду? О строительстве одного собора, – в кадре снова мелькнула рука. Несколько штрихов, и прежний безвольно-вялый, потерянный в попытках найти нужные линии рисунок вдруг начал обретать чёткость. – Когда по приказу царя мастера его выстроили, царь приказал их ослепить. Чтобы не смогли повторить шедевр где-нибудь ещё. А мне чем, – ещё пара штрихов, резче, рваней – и на бумаге почти объём, почти ощутимость материи, – придётся платить, а?

– Не торгуйся, – Кукловод откинулся на спинку стула, держа перед собой микрофон. Его взгляд невольно оглаживал каждую линию проявляющегося рисунка: ЕГО руки, ЕГО плечи, почти ЕГО лицо. Действительно в чём-то похожее. – Я не предлагал тебе выбора.

– Я всего лишь спрашивал цену, торгами тут и не пахло. Но если ты не желаешь говорить, мне остаётся… – руки снова исчезли, открыв весь рисунок, – ждать развязки.

Наглец.

Кукловод выключил микрофон и только тогда позволил себе расхохотаться.

Или Джон совсем распустил марионеток своей мягкотелостью – внутренний двор вот открыл – либо Арсень помаленьку начинает показывать зубы. Впрочем, Перу и положено быть чуть выше других...

А руки на экране рисовали, проявляли его на бумаге, резали грифелем по чертам и линиям. Кукловод переставал слышать ливень за окном, тиканье часов, преследовавшее его ещё с тюрьмы, он жадно впитывал в себя – себя.

Может, если он воплотится нарисованным, голос Джона станет слабее? Не нужно будет крючиться в углу сознания, пока тот, руководствуясь сентиментальными порывами, будет поить подыхающего пленника, подбрасывать записки от имени заключённого, открывать, чёрт его возьми, внутренний двор? Если Кукловода станет больше в этом мире, станет Джона меньше?

Ливень за окном бил, полосовал струями по стеклу, заглушая почти счастливый смех раскручивающегося в компьютерном кресле человека.

====== 19 ноября ======

Это никогда не закончится. Я просто умру вот тут, среди пыльных книжек. Или нет, нет. Не так. Надо умереть там, где больше всего трагизма. В прихожей у двери. Или на кухонном столе. Или…

Третий день весь дом был во внутреннем дворе. Люди с ума посходили от радости, что кроме серых стен особняка с облезлой штукатуркой могут увидеть небо. Даже дождь их не смущает. В коридорах стояла тишина.

Группа особо упорных ковыряла ворота (Арсений иногда представлял, как это забавляет Кукловода), другие исследовали периметр вдоль стен и около фонтана в поисках подкопов или погребов. Были ещё те, кто штурмовал стены. Правда, охотников лазать на крышу после неудачной попытки Арсения и Джека изрядно поубавилось. В Подполье прокатилась новая волна сбора передатчиков. Самые шустрые с самопальными приборами забирались на деревья, махали руками, тянулись, едва не падая – бесполезно: сигнал не проходил. Не то его глушили кольцом сомкнувшиеся вокруг стены особняка, не то какая-то хитрость Кукловода. Но пока что энтузиазм держался.

А он искал. Сказки.

– Арсень, тут странный том с иероглифами, – флегматично пробормотали сзади. Арсений обернулся. Джим-подпольщик, умудряясь даже теперь жевать сухарь, протянул ему старую книгу в коричневато-серой обложке.

– Думаешь, оно? – Арсений рассеянно вытер кровь с ладоней о рубашку, прежде чем взять книгу.

– Ну… – Джим рассеянно посмотрел на заколоченное окно, потом на сухарь, подумал и вернул его в карман. – Тут иероглифы. Я в них не понимаю, в иероглифах, но ей же главное чтобы иероглифы? Наверно, скучает по своей Корее.

– Китаю, – машинально поправил Арсений, открывая корку.

– Китайская кухня на корейскую похожа, – флегматично кивнул подпольщик, – а вот японская сильно отличается. Это потому что климат другой. Но, с другой стороны, тоже вкусно. Вот однажды я был в ресторане…

Арсений не стал дослушивать.