– Кошмар. Растворимый… – стаканчик отправился в угол, к груде комков мятой бумаги, – кошмар. – Арсень сел на угол тумбочки. – Лишать меня сна и рекомендовать отвратительный кофе – часть наказания за незаконное… – он потёр левый глаз костяшкой указательного пальца, – посещение библиотеки?

– Нет, это всего лишь прелюдия, – Джон потянулся к кипятильнику. Растворимый или нет, но воспоминание о кофе вызвало странную ностальгию. Кэт любила кофе.

Купить кофеварку, что ли…

– Но ты действительно заслуживаешь наказания, Перо. Я не одобряю своеволия.

– Я тоже, – охотно согласился Арсень. – Когда не творю его сам, то очень не одобряю.

Джон слегка опустил голову и потёр переносицу. Его забавлял задиристый характер подпольщика, приправленный, в отличие от характера Джека, изрядной долей интеллекта и остроумия. Но если сейчас дать себе волю и ввязаться в перепалку, в заточении окажется уже сам Джон. И заслуженно.

– Рад, что у нас схожие взгляды. Итак, Арсень, с завтрашнего дня включительно ты не проходишь испытаний и не участвуешь в деятельности фракции. Никак. Помощь в паянии тоже считается.

Вот теперь он явно проснулся. Встрепенулся, выпрямился.

– Спрашивать, сколько это продлится, бессмысленно, я правильно понимаю?

– Отчего же? Человек имеет право знать, сколько ему предстоит страдать. – Джон тихо, но слышимо усмехнулся. – Три дня. Это не так много, чтобы ты сошёл с ума от ничегонеделания, верно?

– Да, три – это совсем не четыре дня, и даже не пять, – Арсень уставился на ковёр, дёргая шнурок толстовки, – а уж как на шесть-то не похоже…

Странно, но он выглядел растерянным. И бормотал скорей от растерянности, чем от желания препираться.

– Вполне соответствующее проступку наказание, – Джон с тоской чувствовал, что разговор закругляется. А поговорить хотелось.

Кукловод бессильно заскрежетал ментальными зубами от ярости. Он ощущал тоску Джона, ощущал, как тот расположен к марионеткам. Если он ещё и попробует выпустить Джека… А он явно хочет.

Отвратительно.

Зачем эта пискля, в таком случае, вообще затевала весь балаган? Зачем разговоры о свободе, зачем потраченное время?

– Ты можешь идти спать, – Фолл положил руку на выключатель динамика. Щёлкнул.

На экране Арсень несколько секунд посидел неподвижно, потом потряс головой, как мокрая собака, и залез под одеяло.

Джон ещё раз окинул взглядом мониторы… И всё-таки уступил место Кукловоду.

====== 3 ноября ======

– Не то… – бормотание сквозь зубы. Ластик проходится по краю, выправляя линию; отброшен. Большой палец направляет карандаш, усиливая нажим, штрих, зарождающийся ещё в движении запястья, ложится широко, ровно.

Арсений, чуть нахмурившись, отводит руку с карандашом от рисунка, нетерпеливо подтягивает пачку набросков. На одних размечена композиция, на других – наброски фигуры. Его первоначальный рисунок Кукловода покоится на стене, в четыре угла пришпиленный кнопками. Прямо на нём – пометы ручкой, что править.

– Не то всё… – Арсений, слегка закусив губу, вглядывается в рисунок.

Он разобрал детально, сверяясь с книгами, что исправить в отношении композиции, что сместить, какой угол освещения выбрать, как «отредактировать» положение. Всё должно было быть, как надо.

Но, чёрт возьми, не было, и всё тут!

В готовом цветном эскизе зияла отчётливая смысловая дыра.

Так уже бывало, когда он фотографировал. В самом кадре вдруг начинало отчаянно не хватать чего-то, или напротив, что-то мешалось, ворочалось, выталкивая собой из компоновки весь смысл и эстетику. Мучиться – если совсем уж не повезёт – с этим ощущением можно было часами.

Арсений скомкал очередной лист. Перегнулся через край кровати, нашарил в кармане сумки несколько жетонов.

Кофе из автомата отвратительный, зато за ним не надо далеко идти. А ещё там есть шоколадки. Одна по цене тридцати стаканчиков кофе.

Прихлёбывая сероватый едва тёплый напиток, Арсений вернулся на кровать. Хлебал кофе, полностью поглощённый мыслями о рисунке.

Шёл третий день его заточения.

В коридоре – тишина. Кажется, Джек без своей «правой руки» прекрасно обходится, как и вся остальная фракция. Дженни постаралась: рассказала всем, что у него «комендантский час», выписанный самим Кукловодом, и что ходить и тревожить всё равно бессмысленно. Как будто угадала, что ему нужен покой. Умница… А ещё сказала, что припрятала ту собранную Джеком штуковину, с Хэллоуина. И чтобы он потом забрал. Да только Джека где-то…

Вчера ненадолго заходил Джим, менял повязки. Перебросились парой фраз, док тоже спрашивал, не видел ли он Джека. Арсений не видел, да и разговаривать особо настроен не был.

Работа над рисунками отвлекала от мыслей о подпольщике. Даже сны с его участием сниться перестали.

Три дня он выходил из комнаты только утром – в ванную (обещал же Джиму начать обливаться холодной водой) и на завтрак (чтобы Дженни не подняла тревогу).

Всё остальное время…

– Не то. – Арсений бросил в угол ещё один осиротевший пластиковый стаканчик.

Убрать мусор

Мельком.

Схватил чистый лист бумаги, принялся черкать бездумно, почти не глядя. Клубок бесполезных линий.

– Надо было продлить твоё наказание ещё на несколько дней, – с потолка ядовитое. Динамики не хрипели, даже привычного гудения слышно не было.

Арсений не отозвался. Только на глубоком вдохе зажмурился, потирая лоб костяшками пальцев.

При звуке этого голоса – холодного, властного, он как наяву видел свою будущую… картину. Ту самую, в которой наскучивший игрой Кукловод развалился на диване, забыв о поникшей марионетке.

Что тогда не так?!

– Ты ведь настроен серьёзно, Перо? – продолжил маньяк с ледяной насмешливостью. – Такое рвение – и без соответствующего поощрения… Как бы не завяло.

Арсений, упершись ладонями в кровать, запрокинул голову. Теперь он видел камеру кверху ногами.

– Моё рвение поощрения не требует. Я стараюсь ради себя.

– Хочешь дружеский совет? Моим желанием поощрить не стоит пренебрегать точно так же, как выполнением инструкций, и воспринимать его следует в том же ключе, что и наказания.

Арсений хотел ляпнуть «что, впадать в депрессию?», но вовремя прикусил язык. Интуиция подсказывала, что сегодня лучше не вякать.

– То есть, как побуждение к определённому действию? – предположил он вопросительно.

Маньяк усмехнулся – на сей раз почти ласково:

– Как приказ, Перо.

====== 4 ноября ======

Очень сложная реакция – не должно быть никаких сквозняков. Сотрясений реактивов тоже по минимуму. Желательно.

Джим выбрал для неё самое спокойное время – раннее утро, специально для этого постарался побыстрее позавтракать, попросил Дженни не присылать к нему больных. Хотя бы часик. Разве что уж совсем тяжёлых.

Странного цвета водянистый газ уже практически синтезировался в одной из пробирок. Тяжёлый, густой – это почти идеальный результат для тех условий, которые здесь создаются. На просвет – густо-зелёный, слегка клубящийся поверху, с очень беспокойным поведением.

Джим приподнял колбу. Слегка взболтал.

Ещё не всё, газ должен быть полностью однороден.

Ждём.

Сейчас бы газету… – вздохнув, док с силой помял левое плечо. Болело со вчерашнего вечера, не ударялся, не отлёживал. Кто его знает. – Газету или что-нибудь почитать… полегче. Вот куда деть свободные пять минут?

Или уже четыре?

Нет, ещё нет.

Нельзя сесть и почитать – пропустишь время, газ загустеет. Нельзя выйти – широко открытая дверь вызовет сквозняк, всё будет насмарку. Ничего нельзя, кроме как сидеть и ждать.

Четыре минуты. Даже три с половиной.

Джим нетерпеливо постучал ногтем по циферблату наручных часов. Брат всегда восхищался его усидчивостью, Джим и был усидчив, когда дело не касалось химических реакций. Здесь он становился крайне нетерпеливым.

Две минуты.

Мерить шагами комнату, кидая взгляд на циферблат каждые несколько секунд – что ещё остаётся?