– Я терпел, – Джим вовсю старался, чтоб его голос был спокойным, – около полутора минут. – Он вильнул струёй, делая обманный манёвр, и снова направил её на Арсеня. – К тому же, это полезно.

Ручка душа стала совсем холодной, но зрелище того стоило: голый подпрыгивающий Арсень. Док уже с трудом сдерживал смех.

– Вот заболею... простыну... будешь знать, – подпольщик подхватил свои вещи, тоже уже наполовину мокрые, и с ними ретировался к двери, принявшись там одеваться. – Никакой ванны, один сплошной постельный режим...

– Я буду знать, – подтвердил Джим, выключил душ и, плюхнувшись в ванну, от души расхохотался. – Давно я так не делал… хотя, Тони тоже не нравилось. И Джеку.

Док возвёл глаза к потолку – там поблёскивали мельчайшие водяные капельки. Красиво.

Арсень уже наполовину оделся.

Вода в ванне была холодной – туда тоже изрядно попало. Нащупав рукой пробку, Джим осторожно вытащил её из дырки.

Арсень кое-как натянул сырую майку, накинул на плечи толстовку и пятернёй не то пригладил, не то попытался расчесать мокрые светлые пряди.

– Знаешь, я теперь назло тебе буду обливаться холодной водой, – сказал с деланной сердитостью. – В следующий раз хрен ты меня на этом подловишь. – Подпольщик мотнул головой, как сделала бы отряхивающаяся собака. – Короче, пойду. Кто куда, а я на охоту за горячим чаем.

– Обливайся, – док кивнул, – вещь хорошая. Или ты думаешь, я от хорошей жизни тут не простудился ещё ни разу? Кстати, а повязки всё-таки смени, я тогда серьёзно говорил. Попроси Дженни.

Арсень только отмахнулся, выходя. Дверь за собой прикрыл, не за ручку, несмотря на то, что шипов тут не было. На косяке остался смутно-размазанный след крови.

Док неодобрительно покачал головой и с сожалением вылез из ванны. Нужно было одеваться, идти к себе, там переодеваться в сухое… Вещи они как стянули у входа, так они скопом и намокли.

И всё-таки, подобный способ агитации за обливание ему нравился. Жаль, с Джеком не сработает.

Тиканье часов... ночью оно становится особенно громким. Джону нравится слушать эти резковато-глухие звуки, они как будто отсчитывают такты его мысли.

Кукловод их слушать ненавидит. Каждое назойливое тик-так под аккомпанемент собственного эха, в окружении молчащей повсеместности напоминают ему о том, что время уходит. Оно просыпается песком сквозь его судорожно скрюченные пальцы, не удержать, не сохранить, и уносит с собой драгоценные алмазные крупинки его жизни. Эти крошечные поблёскивающие песчинки в общем желтовато-охровом покрывале уходят в небытие, впустую. Каждую, каждую из них похоронным маршем сопровождает очередной неумолимый тик-так.

Мониторы равнодушно мерцают прямо перед лицом. На них – его мир, его куклы, его бесконечный театр, ограниченный только стенами и системами безопасности. На них – всё, что имеет значение.

Джон стучится в голову. Мягкие, но настойчивые звуки долбятся в самое сердце сознания, оплетая щупальцами мысли. Это значит, ему надоело сидеть взаперти. Считает, что просидел достаточно? Что искупил свою бесхребетную уступчивость по отношению к куклам, особенно к той, самой свежей? Хоть бы он вообще сгинул, треклятый старожил этой телесной оболочки, и уступил место более достойному, сильному. Молодому.

Стучит всё настойчивее, пробивается с каждым теплеющим стуком сердца, дальше, дальше. Не пустить его – будет битва, после которой Кукловоду снова укажут на его подчинённое место, подчинённое их общей цели, моральным принципам этого дурня, и несколько дней после этого Кукловод будет чувствовать на своей шее холодящую кожу слабо затянутого ошейника.

Он не готов к битве.

Он уступит.

Он понаблюдает издали.

Длинные пальцы, ведомые уже не его волей, пробегаются по клавишам пульта управления. Переключают комнаты.

Гостиная. Остатки праздника. Нэт зевает в углу, лениво перекидываясь в карты с Джимом-подпольщиком. Партия подходит к концу, оба почти засыпают, но не прерываются: доиграть – дело чести. В углу у стеллажа – Алиса, как всегда, сидит спиной к происходящему, неподвижно, и только тонкая бледная рука выстукивает на подлокотнике напряжённый ритм.

Что происходит в голове у этой женщины?

Джим вяло перелистывает лежащую на коленях книгу. Откинулся на спинку дивана, прикрыл глаза. Расслаблен, но иногда кидает быстрый взгляд на Алису.

Маленькая комнатка на той стороне дома... Без изменений. Но Кукловод их и не предполагал.

Кухня. Там – Дженни, уставшая и сонная (сердце Джона пропускает удар) и Арсень. Тоже уставший, сонный, изрезанность рук видна даже на той четвертинке монитора, которую занимает квадрат кухонного пространства.

Несколько клавиш – и квадрат занимает весь монитор.

– Спи, – Дженни укрывает положившего голову на руки подпольщика своей шалью. Оказывается, он не просто сонный, он там уже заснул. – Измаялся…

Измаялся. Этот парень обагрил знамя свободы таким количеством крови, что многим обитателям даже и не снилось. Против воли Кукловод проникается к нему уважением. Что чувствует Джон – ему неинтересно, наверняка что-то сентиментальное.

Дженни уходит. Джон выжидает несколько минут, проверяет близлежащие комнаты на предмет лишних ушей и включает кухонные динамики.

– Я уверен, твоя кровать намного удобнее этого стула.

Кукловода корёжит от этой фразы. Джон – аристократ, но нельзя же так перебарщивать с культурой.

Накрытая шалью фигура не двигается. Кукловод чувствует, что губы Джона растягиваются в лёгкой полуулыбке.

Он прибавляет громкость динамиков.

– Арсень, у меня есть масса способов тебя поднять, но не все они безвредны.

Подействовало. По крайней мере, подпольщик пошевелился и поднял голову. Плед слегка съехал.

– Весь мир сговорился не давать мне спать там, где хочется… – бормочет с претензией на иронию. Но для этого он слишком сонный.

– Если ты настолько хочешь спать, могу помочь взбодриться, – рука Джона ложится на ту часть пульта, что управляет псевдоспринклерами. Замаскированы под оросители, подвязанные к обычной пожарной сигнализации, только из них в любой момент обливать можно.

На какие только ухищрения не пойдёшь, чтобы успокоить непокорных марионеток.

– Прошу… тебя, – Арсень снова роняет голову на стол, на скрещенные руки, издаёт глухой протяжный звук, что-то между стоном и тоскливым мычанием. – Завтра можешь… как угодно. Сегодня…

Бормотание скатывается до совсем уж неразличимого и стихает. Кажется, Перо умудрилось заснуть во время своей же реплики.

Крайняя кнопка с неприятным щёлканьем утопает в панели. Ещё две кнопки, коррекция подачи воды, так, чтобы над подпольщиком не хляби небесные разверзлись, а всего лишь на затылок упало несколько холодных капель.

Сработало. На мониторе Арсень, недовольно урча, выползает из-за стола, стягивая края пледа. Опомнившись, оставляет его на спинке стула. Плетётся в коридор, слегка шатаясь, но за стены не держится.

Дополз до комнаты, и, даже не закрывая двери, так, прикрыв, плюхается на кровать.

Джону смешно.

Кукловод бесится.

– А теперь удели мне несколько минут, после чего я обещаю оставить тебя в покое. Надолго.

– Приказы… вышевисящего… начальства… – Арсень титаническим усилием заставляет себя сесть на кровати, усилие это прямо ощутимо, даже через барьер монитора, – не обсуждаются? – малоосмысленный, сонный взгляд на камеру. Ещё минута, и не поможет даже пущенная во весь упор ледяная вода.

– Довожу до твоего сведения, что в автомате в твоей комнате можно купить немного кофе. Жетонов у тебя достаточно.

Параллельно пальцы Джона бегали по кнопкам – в гостиной повздорили Нэт и Алиса. Пока подпольщик плёлся два шага до автомата, он успел переключить микрофон, сделать этим не в меру агрессивным дамочкам серьёзное внушение… и облить. Другого выхода их успокоить он не видел, а Джим, этот кладезь благоразумия, слинял минут шесть назад. К себе, спать.

Арсень выглотал горькую жидкость в два глотка и посмотрел в камеру уже более осмысленным взглядом.