– И… никаких… сбоев?

Джим снова кивнул.

– Ну ты… постарайся с ней быть повнимательней…

Кивнул в третий раз.

Остатки чая он допивал в полном молчании: Дженни вытирала посуду. Медленно.

Зато по прибытии в гостиную его ждал приятный сюрприз: самопальный микроскоп, собранный во время небольшого перемирия с Джеком, показал, что расщепление аминокислот пошло. Органический материал начал деформироваться. Когда Джим поднял пробирку и посмотрел на просвет, увидел, что там начал образовываться белёсый осадок, ровно такой, какой ему и был нужен.

– Да… – прошептал он, слегка взбалтывая пробирку. Осадок метнулся волной к стенке, но не растворился, и улыбка дока стала ещё шире, – получается…

– Неужели ты позавчера потратил полдня в библиотеке, чтобы провести ещё один сомнительный эксперимент? – донёсся презрительный голос из динамиков.

– Мне нужна была тонкая бумага с широкими порами, – Джим осторожно свернул упомянутую бумагу конусом и вставил в горлышко банки, – для фильтрации другая не годится.

– Джим, когда ты прекратишь тратить время на поломанных кукол и начнёшь бороться за свободу? – В этот раз в голосе прозвучало недовольное нетерпение. – Ты же не хочешь испытать на себе моё… неудовольствие?

– Моя борьба не в этом.

– Ты. Тратишь. Время. В этом особняке все тратят время, стараясь помогать другим и работать в команде. Свобода – награда для единиц, а не для нулей, сбившихся в стаи.

– Ну, если единица будет вести хотя бы четыре нуля, она станет десятью тысячами.

Джим закрепил края бумаги и влил в серединку конуса жидкость из пробирки. За ночь осадок должен собраться в конусе, а сыворотка осесть в банке. Останется только промыть осадок.

– Софистика ещё никому не помогла выбраться отсюда, Джим.

– Зато мы собрали фото, – док с удовольствием уселся в кресло. Удача в синтезе как нельзя лучше подняла ему настроение. Даже глаза болели уже не так сильно. – То самое, порванное. Два ребёнка, мать с отцом и старая женщина. Я думаю, что это няня, но Алиса со мной спорит. Хотя, в последнее время она стала бы спорить со мной, скажи я, что сахар сладкий. Тебе оно знакомо?

– Ты забылся, – в голосе Кукловода нескрываемое раздражение. – Скажи мне, Джим, как часто ты проходишь комнаты?

Дверь шумно распахнулась.

Джим ощутил укол разочарования – Кукловод нечасто баловал его своим вниманием, а при посторонних он продолжать разговор точно не будет.

В гостиную удивительно медленно зашёл Джек.

Динамики, зашипев, отключились.

– Ты…

Младший Файрвуд не кричал, не размахивал руками. Уже одно то, что в комнату он зашёл, а не занёсся, свидетельствовало о серьёзности его намерения поговорить.

Джим приготовился слушать. Брат был слегка нахмурен, глаза чуть расширены (удивление?), кулаки сжаты. Налицо тщательно контролируемые эмоции. Обычно в таком состоянии связная речь давалась Джеку с трудом.

– Девушка… у тебя… девушка… – полуспросил-полуутвердил он.

Джим, подумав, кивнул.

Брат, тяжело выдохнув, прошёлся туда-сюда по комнате. Остановился у столика, явно не осознавая, что делает, затронул торчащий из вазы искусственный цветок.

– Ты… значит… Нет. – Он всё-таки сел на диван, сцепив пальцы. Прищурился. – Значит, тебя всё устраивает. В особняке, в такой жизни под неусыпным, – нервный жест в сторону камеры, – оком нашего дорогого благодетеля.

– Не вижу связи между моими отношениями и тем, что меня всё устраивает. – Садиться рядом Джим опасался. Вряд ли его брат мог выдерживать подобный тон долго. – Джек, то, что у меня появился близкий человек, не значит, что мне здесь всё нравится.

– Нет… – он поднялся и по новой принялся мерить шагами пространство от камина до стола у противоположной стены, – устраивает. – Голос опасно дрогнул, предвещая очередную бурю. – Устраивает, чёрт тебя дери! Мы в лапах маньяка, а ты… Если берёшь на себя ответственность… Что, может, ещё сыграешь свадьбу под этой гостеприимной крышей? – Джек остановился прямо напротив брата, слегка развёл руки, пародируя издевательское изумление. – Великолепно, Джимми. Потрясающе. Не надо думать об опасностях внешнего мира, не надо ни за что бороться. А что, осесть на кормушке Кукловода, завести жену, с десяток детей… Всё замечательно! Нет, ты слушай! – перебил резко на попытку Джима вклинить хоть слово в монолог, снова взялся за протаптывание тропы в ковре, – ты хоть понимаешь, что там, за стенами, есть другой мир? Наш мир, куда мы должны вернуться? И каждую секунду… – он задохнулся собственными словами, кое-как справился с голосом, – каждую мы должны стремиться на свободу! А ты… мало того…

Вернуться?

Джим вспомнил свой городок. Больница, в которой он проводил по двадцать часов в сутки, уставая настолько, что не всегда возвращался домой – в жалкую клетушку, выделенную местным муниципалитетом.

Чем отличалась его жизнь от этой? Он, попав в особняк, и разницы-то не заметил. Разве что здесь более благодарные клиенты, нет бумажной волокиты. Да, чёрт возьми, здесь даже загруженность не та. То, что тут бывает в самые заполошные времена, на его работе бывало каждый день.

Здесь он иногда нормально спит.

Если бы ему было куда возвращаться, к кому возвращаться, может быть, он стремился бы.

– Джек, – В речи брата, наконец, появилась пауза, и надо было этим воспользоваться, – тебе, наверное, есть куда возвращаться.

Подпольщик остолбенел. Именно так – замер резко посреди ковра, ровно на центральном рисунке.

– Значит, я был прав, – сказал удивительно спокойно. – Насчёт тебя.

– Прав? – Джим с надеждой всмотрелся в лицо брата. – Ты правда меня понимаешь?

Джек, помедлив секунду, сплюнул сквозь зубы и вышел из комнаты. Джим лишь тоскливо проводил его взглядом. После, покачав головой, откинулся на спинку кресла.

– Я надеялся…

Динамики зашипели.

– Нас прервали, – прокашлялся голос Кукловода.

Джим кивнул. Говорить не хотелось.

– Я как раз говорил о том, – усмехнулся Кукловод, – что раз у тебя есть время на лабораторию, то будет и время на прохождение пяти комнат подряд. Завтра. И не пройди мимо детской.

Джек ввалился в комнату Арсеня без стука. Да вообще забыл, что стучать надо. Новичок при свете маленькой лампы сидел на кровати, обложенный изрисованными листами, и что-то черкал в своём «альбоме». В остальном пространстве комнаты было темно, повсюду валялись изрисованные листы.

На его появление Арсень только голову поднял, слегка пожал плечами – и снова вернулся к рисунку.

– Я только что… – Джек замолчал. Сел на ковёр, вперился взглядом в переплетение узора. – Только что от брата.

– А. А я думаю, чего у тебя такой вид, как будто ты в любви Алисе признался, а она тебя сковородкой огрела, – задумчиво хмыкнул Арсень, откладывая рисунок.

Где-то на дне сознания подпольщика всколыхнулось привычное желание подраться с этой белобрысой шпалой… но это было так же привычно, как, допустим, каждый день получать нагоняй от Дженни за что-нибудь.

– Будешь дальше чушь нести или выслушаешь?

– Да чего случилось-то?

Подпольщик поднял голову, почесав тыльной стороной ладони нос. Взгляд у новичка сделался настороженный.

– В общем, я почти на сто процентов уверен, что Джим работает на Кукловода.

– Да ну…

Кажется, на сей раз белобрысый принял его всерьёз. Даже с кровати слез. Остановился у стены, там, где картина, нахмурился. В полумраке видно плохо, но всё же.

– Не спрашивай, – проговорил Джек сквозь зубы, отворачиваясь. – Я до сих пор… ну, думал, конечно. Предполагал… Но сегодня – точно. И знаешь, что? Я этого так не оставлю. Ладно бы… я просто сюда попал из-за него, ладно, это уже проехали, но если бы он боролся вместе со мной, с нами! Понимаешь?! Я бы простил, да уже готов был простить! Он же мой брат всё-таки…

– А вместо этого он целыми днями спасает чужие жизни. Да просто от безделья мается, – протянул Арсень.

Подпольщик вскочил на ноги. Пальцы сами собой сжались в кулаки.