– Кукловод обычно достаточно последователен, – Джим перестал тереть переносицу и сел на диван. – Если он сказал, что в доме звёзды, значит, так оно и есть. Попробуй поискать в библиотеке. Мне кажется, там что-то сегодня светилось на полке, но у меня не было времени проверить. Да и не будет уже, с этой простудой…

– Но звёзды же на небе… А, – Арсений махнул рукой. – Спасибо за наводку, док. Пойду.

– И зайди потом на перевязку, обязательно, – сказали ему вслед. Арсений обернулся и с внутренним содроганием увидел, с какой тоской на него смотрит Файрвуд. Загоняли бедолагу. – Ты опять слишком много испытаний проходишь.

– Угу, зайду. Обязательно.

Арсений прикрывает за собой дверь, минует отрезок коридора. В прихожей останавливается. Смотрит на медленно проявляющуюся серую надпись над шкафом.

– Опять ты, зараза, помощи просишь. Хоть бы внятно просила, что ли? А?

Стенка молчит.

Перо поднимается по лестнице. Дом как вымер, а, ну да, Джим же сказал, что подпольщики с простудой посваливались. Ночью тут бродить некому.

Приоткрытая дверь, фонарик, оглядеть положение вещей в комнате. Перебросить сумку за спину. В ладонь – шипы, терпимо. По полу сквозняк.

Он и вправду находит звезду. Она маленькая, похожа на ночник. Арсений медленно берёт её с полки в руки. Холодный серебристый свет в четыре дюйма, ореол вокруг тяжёлого, плотного каменного шарика диаметром едва ли больше полудюйма. Он горячо давит на ладони.

– Поздравляю, Перо. Теперь у тебя есть своя звезда. Не упусти её. В других комнатах тебя ждут другие звёзды. Собери их – и получишь заслуженную награду.

Чего эт динамики такие бесшумные стали

Голос умолк.

Арсений осторожно положил звезду в сумку и вышел из библиотеки.

Когда спускался на второй этаж, мимо пролетел Джек. Затормозил, ухватившись за перила рукой.

– А, Арсень… Блин, Кукловод совсем шизнулся. Говорит, в доме звёзды, собирать надо. Вот, – продемонстрировал свою сумку, в которой перекатывались четыре совсем крошечных звезды. Выглядел при этом взъерошено и хмуро. – Которые большие, я не беру, они совсем горячие, до костей прожигают. Так что сегодня собирай маленькие, если что, они холодней. Завтра найдём веник, будем крупные звёзды сметать в совок и скидывать в сумку. Идёт?

– Нормальный план.

– Вот и я думаю… Вроде за звёзды золотые жетоны полагаются потом. Только откуда он их набрал вообще? Для сбора звёзд нужен специальный электронный сачок, бешеных денег стоит, между прочим. И только с крыши ловить можно, дошло? Где-то тут есть люк на крышу! Ты в библиотеке на потолке ничего похожего не видел?

Арсений мотнул головой.

– Ладно, сам гляну. – Подпольщик шмыгнул носом, нетерпеливо махнул ему рукой и понёсся наверх, перепрыгивая ступеньки. Лестничная темнота быстро его поглотила вместе с топотом. Это было странно. Что, на третьем Кукловод постелил звукоизоляционное напольное покрытие?

Арсений завернул в детскую, где звезду ему после просьбы помогла отыскать Тэн. Но она отчего-то была молчалива, а, подав ему звезду, заглянула в глаза. Он видел, как влажно мерцает её тёмный глубокий взгляд, как очерчивают эту бездну стрелы ресниц. Исами ласково коснулась прохладной ладонью его горячей щеки, оставив на ней след металлически пахнущей крови, едва ощутимо притронулась кончиками пальцев к пересохшим губам. И, прежде чем он успел что-то сказать, отрицательно качнула головой и выскользнула в коридор.

Когда Перо выглянул следом, её уже не было. Только тёмный коридор с мутно-жёлтыми пятнами светильников.

Он пожал плечами и спустился на первый, решив поискать в подвале. Собирал звёзды, подгоняемый Кукловодом, резал раздираемые болью ладони. Звёзды тяжело давили на окровавленные бинты, когда попадали в руки, это тоже было больно. Вспотел весь, как чёрт, волосы слиплись, ткань футболки прилипла к спине, и теперь от сквозняков продирал озноб.

На кухне Дженни, тихая, уставшая за день, оторвалась от мытья посуды. Встряхнула руками, с пальцев сорвались капли.

– Кукловод оставлял здесь звёзды, но они такие горячие, Арсень, – сказала тихо и почти жалобно. – А у меня так руки болят. Не смогла их взять. Да и готовить завтра не смогу, ведь звёзды в кастрюлях. Ты не вытащишь их, пожалуйста?

– Конечно, солнце, – Арсений погладил её по растрепавшимся волосам самыми кончиками пальцев (там нет крови). – Сейчас вытащу.

Сумка тянула вниз, звёзды тяжело перекатывались внутри, среди изоленты, проводов, отвёрток, листов с зарисовками и упаковок ваты, стучали, будто шарики из плотного стекла. Читал же где-то, что плотность звёздного вещества так высока, что ложка весит целую тонну. Неудивительно тогда, что так давит на плечо, хоть эти, конечно, далеко не такие тяжёлые. Он вытаскивал звёзды из кастрюль, они больно обжигали руки. Прав Джек, Кукловод шизнулся. Но не из-за звёзд, а что заставляет хрупкую девушку выуживать их из раскалённых кастрюль.

Потом он кивает Дженни и уходит. Дженни не оборачивается, она стоит у раковины спиной к нему, бессильно опустив перебинтованные руки.

Перо собирает звёзды.

Звёзды лежат под диваном, креслами, между книг, в вазе, в горшках с фиалками; в ящиках, в инструментах Джека, в бочке, одна, совсем крошечная, даже оказалась в пустой трубке Билла, забытой на ящике в подвале. В столе, среди газет, в каминной золе (когда успел погаснуть, и куда делся Джим? В гостиной темно, холодно и тихо, а приборы на столе покрыты пылью, будто нетронуты уже целую вечность).

Кровь на ладонях шипит, проколы раздирает болью, когда он снимает очередную звезду с книжного шкафа.

Боль уже невыносима. Он тихо хрипит, зажмуриваясь, опускается на колени. Звезда падает из разжавшихся пальцев, холодно мерцая даже сквозь веки. Потом гаснет. Может, от удара о ковёр, может, просто закатилась под шкаф, и теперь её не видно.

Перо знает, всё бессмысленно. Что бы он ни делал, они уйдут во тьму. Он может принимать за них боль, может собирать звёзды сколько угодно. Это будет свобода для него одного, ненужная и горькая. Веки сухо горят за недостаточностью слёз, в дрожащем горле раздирает влажный комок, и не проглотить его, давит, дышать мешает. Больно ещё. Очень.

– Ты остался один, а небеса скоро окрасятся алым от той крови, что ты пролил, – констатирует с потолка Кукловод. – Это и есть свобода, Перо. Ты собираешь звёзды за себя, не боясь боли и мучений, другие не в силах даже взять их в руки. Они не достойны свободы. Ты – достоин. Поднимись.

– Я боюсь боли, – Перо поднимает голову к потолку, где мигает алым и смазывается – голова кружится – огонёк камеры. Сглатывает. Смотрит, не моргая. Захватывает воздух – не хватает его, мало. – Так что ты неправ. Я боюсь терять близких. Я боюсь… убивать. Я хочу тебя вернуть. Открыть глаза и понять, что ты не исчез, что не мёртв, и моей вины нет. Потому мне самое место так, на коленях.

Кукловод молчит.

– Нет никакой чести, – продолжает Перо, – нет свободы. Я не герой. Я – слышишь ты – не ёбаный герой! Я не твоё Перо! Я человек и мне больно!!! Катись ты к чертям, чёртов маньяк, со своими проповедями!..

Последнее он орёт, и вопль сухо множится пустыми стенами.

Он подбирает с пола выроненную звезду, сдавливает пальцы на горячей поверхности, прорываясь через раскалённое серебристое сияние. Рецепторы на израненной руке взрываются адовой болью, мозг вопит прекратить, но он размахивается и швыряет звездой в камеру. Серебристая вспышка, и пластмассу разрывает с грохотом, разбрасывая осколки во все стороны.

Кукловод смеётся с потолка, счастливо, чисто, его смех заполняет пространство, разваливает стены на части, но вместо кирпичей и пыли с них сыплются гроздья серебристых звёзд. Стены и окна осыпаются звёздами, они раскатываются по полу, большие и поменьше, совсем крошечные, закатываются под мебель, собираются в кучки по углам…

– Ты знаешь, что должен их убить, – шелестит Тень, стоя перед ним в нескольких шагах. – Не возьмёшь, не сделаешь гибель материальной – всё обречено. Мы рассыплемся, ты и я.