– На твой взгляд, он рисовал талантливо?

Джон секунды три внимательно вглядывался в его лицо. Потом качнул головой.

– Ничего не изменилось со времени его обучения в академии. То каракули, то шедевры. Выверенные построения, сложные перспективные ракурсы… Как эти рисунки, в башне, – Джон кивнул на всё ещё залипающего в фотографии Джима. – Нарисовать такое под силу только мастеру, этическую сторону мы опустим.

На заднем плане забулькало – Райан приканчивал вино. Хвостатому их разговоры были до лампочки.

– Значит, подведём итог, – Арсений мотнул головой, собираясь с мыслями. – Хоть какой-то…

– Зеркало, – перебила Исами. Отодвинула чашу. – Джеймс, позволите взглянуть на фотографии?

– Конечно.

Джим подошёл к ней с фотоаппаратом. Арсений поймал себя на мысли, что фотоаппарат в этих руках – зрелище прекрасное. И держит-то так умело, будто всю жизнь это делал.

Исами некоторое время рассматривала фото, потом кивнула.

– За него могло рисовать Зеркало. Это объясняет, почему надписи уже исковерканы – он был болен. Когда Зеркало захватывало тело, оно не обращало внимания на болезнь и рисовало его руками… – Тэн медленно положила руку на стол, глядя на собственные пальцы так, будто видела впервые.

– В пару к шизофрении и медленному распаду личности это объясняет, почему художник оставлял записки по всему дому, – Джим вернул фотоаппарат в чехол и сел на кровать рядом с глядящим в потолок Джеком. – Если он осознавал свою одержимость хотя бы урывками, то мог пугаться этого, а записки служили хоть какими-то маяками или якорями для его угасающего сознания. В любом случае, здесь ему никто не помог бы.

– Помочь типу, который убил человека чисто из вредности, а потом полюбовался на его труп… в кровавой… луже… и сделал картинку на память? – насмешливо и зло заговорил Форс из своего угла. Судя по голосу, он был изрядно пьян. – Файрвуд, ты… святой, чтоб не сказать краше.

– Можешь не стесняться, – Джим остался спокоен. – Я исключительно святой.

– Да-а-а… конечно. Святой он…

– Шизофрения, опухоль мозга и одержимость. Коктейльчик что надо, – присвистнул с кровати Рой, переводя тему. – А если того… ритуал экзорцизма провести? У нас священники есть?

– Донован был из семьи священника. Где же раньше была твоя светлая голова? – поинтересовался Джон.

Арсений подтянул к себе лист из-под пальцев Исами. Японка выглядела взволнованной, слегка закусила губу – такой Перо видел её только в Сиде, когда они подбирались к разгадке очередного гейса.

– Звучит красиво, кроме того, у него была правая рука сломана, – вспомнил Арсений. – Незадолго до своей смерти тот диабетик сломал нашему художнику правое запястье. То есть, мало того, что он рисовал сумасшедшим, он делал это левой рукой. Вариант с Зеркалом объясняет всё. Одна несостыковка – Зеркала вне этого дома существовать не могут, кроме Зеркала Алисы и твоего, Джон. Ваши древние, передавались... из поколения в поколение, они начало берут от Воина и Девы, потому сформировались в отдельные сущности и от этого места не зависят. Если художник стал одержимым Зеркалом здесь, то он до особняка рисовал бы исключительно хреново. Или приходится предположить, что разный стиль рисования у него был действительно от заболевания – нервного ли, шизофрении – не важно. И Зеркала тут ни при чём.

– Либо мы предположим… – Исами положила ладонь на руку Арсения, заглянула ему в глаза, – что его Зеркало не слабее.

– Да чушь какая-то, – Арсений мотнул головой.

– Арсень, очень тебя прошу, не повторяй моих ошибок, – Джон (удивительно) сердечно ему улыбнулся. – Я тоже многое из того, что не понимал, считал чушью.

– Предлагаешь исходить из фактов, а не из предполагаемых ситуаций? – тут же откликнулся Джим. Даже вытянулся слегка в его сторону. – У кого-нибудь есть подобие записной книжки? Моя закончилась.

– Завтра сошью тебе из оставшихся листов, – пообещал Арсений. Краем глаза он заметил, с каким выражением физиономии Райан смотрит на руку Исами, лежащую поверх его руки. – Мне проще поверить в одержимость художника. А это значит – у нас третье сильное Зеркало. Пока не докажем обратного.

– Три Зеркала, существующие автономно от основного проклятия… – Тэн таки убрала ладонь и выпрямилась.

– И мне нужна книжка, – Джим, подскочив, полез открывать люк в нижнюю комнату, – или хотя бы пара листков и карандаш. Так думается лучше.

Залез, зашуршал и, уже из-под низу:

– И Джека припашите к обсуждению! Ситуация должна хорошо перекладываться на модели физики!

– Не навернись, – посоветовал ему Арсений, растерянно почёсывая голову.

Сквозь начавшийся шум (переговоры, ворчание Джека, шуршание дока в нижней комнате) сумасшедший топот из коридора был услышан не сразу. Поэтому дверь распахнулась почти неожиданно, и в неё залетел растрёпанный Джим-подпольщик.

– Дженни, – выдохнул, сверкая сумасшедшими глазами, – Лайза… Мэтту сдала…

– Чего?! – Джек подскочил на кровати. За Джимом-подпольщиком в комнату вбежал ошалевший Зак.

– Обезьяна сказал – на чердак! – выпалил отчаянно. – Быстрей, давайте!

И унёсся обратно.

Арсений подскочил за ним, хватанув с кровати фотоаппарат. Сработало что-то в мозгу, старая, ещё со времён газетной работы привычка.

Мэтт отщёлкивает на клавишах, переключая сохранившиеся камеры. Люди стекаются на чердак тонкими струйками, напоминая вливающиеся в озеро реки.

Мэтт сегодня серьёзен. С утра – ни привычных ужимок, ни насмехательств над проходильщиками испытаний. Даже с Лайзой говорил по-особенному, как мог говорить настоящий Трикстер. И его, такого, серьёзного, Алиса особенно боится. Поэтому не садится рядом, а наблюдает за происходящим от кухонного стола – взяла на себя труд приготовить обед.

Жалко Дженни. Они с Алисой своего рода сёстры по несчастью – обеим не повезло с матерями.

Элис ласково сжимает коготками мечущееся сердце. Поддаться ей – и не будет страха, не будет чувства вины. Поддаться – и Мэтт перестанет быть опасностью. Они споются, любители чужих страданий.

Алиса стучит разделочным ножом, шинкуя маринованные шампиньоны.

– Что ты думаешь о Дженни, Элис? – Мэтт, крутанувшись в кресле, развернулся к ней. Пляшущие от неверного освещения (задвинул шторы) тени исказили его лицо, шрам, сделав похожим на фантасмагорическое божество.

– А я должна о ней думать?

– А разве тебя не интересует судьба малютки? Одна в пустой комнате, с этими шлангами… скоро очнётся и не сможет вспомнить, что произошло, как она там оказалась… Разве не жалко тебе её?

– Может, мне ещё и каждого обитателя пожалеть? – Воткнув нож в столешницу, Алиса поворачивается к нему полностью. Медленно, по капле, пропускает Элис в своё поведение. – А тебя, Мэттью, пожалеть не надо, нет? Ну так иди сюда, – улыбнуться, поманить, – пожалею.

– Лучше ты сюда иди, – он ухмыляется как довольный кот, похлопывая себя по коленке. Только за прищуром прячутся нисколько не добрые глаза. – Иди-иди. Не жалеешь – тем веселее тебе будет смотреть. Я старался сделать так, чтобы тебе понравилось.

– Подержи их, пока я доготовлю, – Алиса поворачивается к плите. Видимо, придётся смотреть. И участвовать, потому что просто зрителем Мэтт её не оставит. Для этого нужно собраться. – Мне только грибы сбросить, и будем смотреть кино под супчик.

– Нравится мне твоя фантазия. Сказала бы раньше – купил бы чипсы. В следующий раз так и сделаю. – Мэтт, довольный, отворачивается к экранам. Слышно, как он подвигает к себе микрофон, щелчок включения. Дальше его голос отдаётся в комнате лёгким эхом, возвращаясь через колонки и дублируя произнесённые слова. – Так-так, ну что, все в сборе? Да не напрягайтесь вы так, никаких голосований. Арсень, отпусти своих подопечных, нынче их никто не тронет. Если сами не полезут, конечно. Итак, я рад представить вам второй сезон игры «Охотник и жертва». Куда веселей и интересней первого…

– …потому что теперь охотниками будем мы, я и моя милая Элис. А вы – разбегайтесь кто куда! Кого поймаем, уж не обессудьте. В этот раз не повезло малышке Дженни. Дракон! Хватит качаться в углу. Я ради вас чинил старую камеру в танцевальном зале, да-да, чтобы вы могли всё видеть. Даже разрешу доступ к ней. Так что вперёд. Код подключения сейчас продиктую…