– Врёшь. Ты не убивал родителей и брата. Ты… Тебя оправдали. Даже убийства в особняке… – закашлялся, но продолжил, – не твоих рук дело. Видел же, вчера? Перо… сучёныш… думал, хоть в бессознанке покой, а нет, вытащил вместе с остальными, экстрасенс… хренов. Все видели, что не ты, как эта багровая дрянь за тобой извивалась… После такого – обратно не уверишься.
Он умолк, тяжело дыша.
– Меня так долго убеждали в том, что убил я, что я поверил.
А хорошо – вот так. Это не старший Файрвуд, с которым нужно каждое слово взвешивать. С младшим можно не напрягаться. Младший сам не напрягается со словами и мыслями, сколько бы ни огребал за это.
Огребал…
Уильям не одобрил бы таких выражений…
– А ты так хочешь покоя, младший Файрвуд?
Думал, не ответит. Но Джек заговорил. Может, ему тоже было проще так – без старшего рядом? Без Пера, без Форса. У последнего на всё готов ответ, а где нет – там подпоёт Исами, объяснит с эзотерической точки зрения… Иногда людям душно от ответов – и от людей, что дают их с лёгкостью. Иногда им нужны вопросы и мучение самостоятельных поисков.
– Я хочу не видеть, – выхрипел Джек. Покосился на окно. – У тебя же брат был… Представь, он на твоих глазах начал спокойно убивать, ещё и говорить – так надо, всё правильно… Или Дженни. Вы же с ней… дружили.
– Я и есть этот брат, Джек. – Аналогия пришла легко. Очень уж похожие ситуации с диаметрально разных полюсов. – Только моя цель была глупой и самонадеянной. Я возомнил себя богом. А тот, про которого ты говоришь, преследует вполне конкретные цели – вытащить тебя и Перо из этого ужаса. Вот тебе не кажется, что вы поменялись ролями?
Теперь захотелось выпить. Такие беседы должны вестись после хорошего ужина за бокалом вина у потрескивающего камина, когда желудок полон, а от лёгкого опьянения мысли становятся упругими и гулкими. Не за потрёпанной детской книжкой, в которой уже каждое слово перекладываешь на свою жизнь, и всё ищешь, ищешь скрытые смыслы и подсказки.
– Ты не бог, – заметил Файрвуд. Вполне резонное замечание. – Перо тебе говорил вчера… В аду. Что твой брат тебя простил. Чтобы вытащить обратно…
Почему-то замолк. Словно на важную мысль напоролся, но очень уж неожиданно. Потом слегка повернул голову, уже к нему.
– Какой был твой брат?
– На тебя похожим… – Глаза уже не вчитываются в строки. Но смотреть на них и говорить гораздо проще, чем смотреть на Джека и говорить. – Импульсивным, немного неловким, возможно, в силу возраста. Сэм был добрым, любил сказки, где добро всегда побеждает, и любил меня. А ещё собирал бабочек.
От воспоминаний о брате щемит. Горячо, но не по-адски.
– И он тебя простил.
Файрвуд дотянулся до тумбочки – краем глаза видно – за стаканом, заботливо оставленным утром Пером. В стакане болталась длинная соломинка.
– А вот этого я сам не слышал, – тихо. – И пока не услышу, поверить Перу не могу. Но я бы его простил.
Джон закрыл книгу. Уставился на заколоченное окно, силясь разглядеть хоть что-то в узкие просветы. Разглядеть или достроить, в конце концов, он не раз видел мир в это окно безо всяких досок.
Только не достраивается.
Джек молча швыркал водой. Молчание тянулось, протягивалось из досок пыльным солнечным лучом, мягко рассеивалось в полумраке комнаты.
– И что мне делать? – заговорил снова, когда Джон забыл о его существовании. – Простить? Принять, как есть, не рыпаться?
– А мне что делать, Джек? – теперь Джон смотрел на него, чуть приподняв брови. За кого Файрвуд его принял? За Будду? – Старший брат, глава рода, разрушивший и род, и фамильный особняк, который старше его на тьму поколений? Что делать Джеймсу, ещё одному старшему брату-неудачнику, заманившему младшего в логово маньяка? Ты можешь решить за другого, что делать ему, и принять бремя его ошибок?
– Не могу. – Джек зажмурился, секунды на две. – Они – могут. Оба. Потому и вместе, наверно…
– Вот уж не знаю…
Джон опёрся ладонями о края табуретки сзади, чуть откинулся назад. На улице лето. Солнце. В такую погоду их с Сэмом в дом было не загнать – сырой, холодный. А теперь этот дом – единственное, что осталось. Кроме воспоминаний.
– Но я им завидую. У них есть они, ты и цель. У меня – только прошлое. Я не считаю за цель свержение Мэтта, это – необходимость.
– А проклятие как же, борьба с ним? – Джек хрипло хохотнул. – До сих пор не веришь? Арсень сказал – пока его не победим, наши души припаяны к этому дому, ну или что-то вроде… Знаешь, я хочу всё-таки, когда подохну, не застревать здесь. При жизни хватило.
– Ты, кажется, не совсем понимаешь… – улыбнуться. Вышло даже искренне, хотя и грустно. – Этот дом – единственное, что у меня вообще есть. Единственная ценность. Не верю ни в рай, ни в ад, ни в перерождение. Проклятие – страшно, да, и я буду помогать в борьбе с ним. Но это только ответственность человека, обязанного освободить других от последствий своей ошибки. Я виноват перед вами и хочу это исправить. Поэтому по мере сил помогаю Перу, Райану, Исами, твоему брату.
– Неправильная у тебя какая-то позиция, – говорит Джек почти прежним своим тоном. – Ты борешься за пустую скорлупку. Дом можно отстроить, он раз горел уже! Брат и Арсень выкапывали твои записки… там и написано. И ничего, заново возвели. Есть для кого – построить можно. А в Сиде, там… – он рукой помотал, – Это тебе не рай и не ад. Холодно, один пепел вокруг. Любая мысль пепел. И остаёшься наедине со всей дрянью, со всеми ошибками, которые были при жизни. И жди потом, пока какой-нибудь двинутый экстрасенс вроде Пера или Накамуры придёт и начнёт тебя из этого дерьма выпутывать. Если учесть, что тут ещё недавно ошивались кельтские призраки тысячелетней давности – шанс один примерно к четырёмстам тысячам.
– Эта пустая скорлупка очень важна для меня. Иначе я не стал бы за неё бороться. – Сейчас не просто говорит, как прежде, он похож на себя прежнего. – А из чего состоит твоя скорлупка?
Джек поёрзал, приподнял голову от подушки. Поморщился и уложил обратно. Правильно, на шее бинты. И шов под ними.
– Чересчур абстрактно выражаетесь, сэр. Я просто сказал как есть, старая сырая развалюха. Извини уж, если чем обидел, но я в ней торчу вместе с тобой и ещё кучей народа. И несколькими сотнями призраков. Если пробовать браться за проблему с самого начала – то проклятие должно на первом месте быть. Борьба с ним. А потом уже наслаждайся ты своим кирпичным холодильником, сколько душе угодно. И безопасно совсем. Ну, кроме простуды и этой… как её… ревматоидного артрита.
– Не знаю, заметил ли ты, но сейчас я помогаю Перу и Райану, а не бегаю по коридорам в бумажной панамке и с ведром замазки, – Джон скрестил руки на груди и изогнул брови. – Можно ли считать, что я верно расставил приоритеты?
Ну да, объясни ему, что значит фамильный особняк для последнего в роду.
– А Мэтта отвлекать? – явно оживился Файрвуд. – Панамку я тебе сделаю, так и быть. Шпатель был. С замазкой только плохо.
Джон вздохнул, прикидывая. Не до развлечений сейчас. А так – можно было бы заключить пари, где с одной стороны он в панамке, а с другой… что-нибудь ещё.
– Хорошо, когда личные цели не противоречат общественным, не так ли? Панамка прекрасно гармонирует с помощью в вашем освобождении.
Да, Джек, ты очень похож на Сэма.
Он тоже, когда веселился, говорил такую чушь…
– Тебе почитать?
Младший Файрвуд хмыкнул. Подумал немного и махнул рукой.
– Давай. Всё равно делать тут больше нечего.
Джим с обеда таскался по особняку. Арсень… Арсений – рядом. Ещё тянет взяться за руки по привычке, но Мэтт милостиво разрешил перестать это делать. Деточка, по его словам, выросла, поэтому за ручку можно не держать, а вот одну оставлять не стоит. Поэтому Перо просто стоит, потирает ушибленное во время очередного испытания колено, молчит, но за руку не хватает. Только перекидывает за спину ремень от фотоаппаратного чехла.
Нашли ещё пачку набросков. Находились они так быстро, а Джим с такой точностью предсказывал, где зарыт очередной, что самому становилось жутко.
