Джим ощутил, как на запястье смыкаются пальцы. Так они и дошли до выхода во внутренний двор. Снаружи что-то стрекотало, пахло жимолостью, смородиной и сырым камнем. В тёмно-синем небе, высоко-высоко, мерцали звёзды. Они казались прозрачными и походили на мелкие осколки стекла. И – тишина.

Арсень опёрся о дверную раму спиной. Выпустил запястье, полез в карман за пачкой. Джим смотрел, как вспыхивает язычок пламени, как привычным жестом Арсень подносит его к сигарете, а в слабом свете становятся на секунду видны его лицо и руки со скрюченными пальцами; и вот уже – снова мрак, только тлеет острым огоньком да тянет в воздух дым подожжённая сигарета.

– Мэтт. – В темноте едва видно, что Перо смотрит во двор. Голову повернул. – Ты же понял, да? Он завершил игру. Сегодня был последний эпизод. Торжество жестокости, абсурда и его самоутверждения над нами. Хотя нет. Последнее грозит упереться в плюс бесконечность. Но идею, ты, должно быть, понял.

– Согласен. После сегодняшнего играть в это же ему будет неинтересно.

Джим вдруг понял – секса у них не было уже очень давно. И не особенно хотелось, не до того – борьба выпивает всё время, все силы. А вот таких моментов, на поговорить, не хватало.

– Ты к тому, что в последующие дни нужно быть ещё осторожнее, Арсень? – Негромко, вдыхая дым от его сигарет. Этот запах уже прочно ассоциируется с неприятностями.

– Их и так надо было ждать. И блин, док… Ар-се-ний. Так меня зовут. Давай, повтори. У Исами отлично получается, только остальные, как полные ушлёпки, с неё не берут пример.

– Тебя это раньше не напрягало… – Джима просьба несколько выбила из колеи. Он мысленно повторил про себя новую форму имени. – Хорошо. Ар-се-ни… Так? Нет, не то, повтори ещё раз.

– Ар-се-ний, – медленно произнёс Перо, выдыхая дым в сторону улицы. – Я в тебя верю.

– Ар-се-ни… ний. В последнем слоге было дело. Он… ладно, Ар-се-ний. – Джим опёрся о стену плечом. Уже и забыл, когда последний раз спиной опирался, а ведь это удобнее. – Всё равно как-то не так. Я должен очень картавить для исконного произношения.

– Плевать, мне нравится. А если и тебе нравится, зови так.

Арсень выбросил сигарету и некоторое время молчал. Смотрел на звёзды, должно быть.

– Ар-се-ний… Арсений, стало быть… – Джим катал его имя языком по нёбу, силясь распробовать. Арсень было как-то привычнее и роднее, конечно. Но почему бы и нет.

Тихо. Веет холодом и свежестью. И даже как-то спокойнее становится. Возможно, стоит приходить сюда почаще.

– Арсений, – уже совсем уверенно. – Ладно, буду привыкать. Поправляй меня, если стану на Арсеня скатываться.

– Да зафигом… – Арсень подошёл, уткнулся лбом в плечо. Джим понял, что он слегка дрожит. – Говорю же, как нравится. Главное, варианты дать. Это… я так постою минуты две, ладно?

– Стой. – Положить руки на его спину. После – переместить одну в растрёпанные волосы.

Вот только секунду назад было ощущение… да нет, уверенность была, что справятся с чем угодно, пройдут и выживут, и вот – как не бывало. Родной человек в его руках дрожит, а Джим даже сделать ничего не может, ни поговорить, ни помочь. Разговоры вообще малоэффективны, а помощь… пока что – только стоять и обнимать.

– Слушай, – тихо, – а фамилию твою ты мне когда-нибудь скажешь? Просто интересно.

– Угу, скажу. В тот день, когда мы отсюда будем выходить. Блин, мёрзну... – он досадливо цыкнул сквозь дрожь. – Б-блин. Не надо было пить.

– Насколько я тебя знаю, если б тебе не было надо, ты бы не пил.

Джим вжимается лицом в его шею. Вдыхает. И уже не ладонью по спине поглаживает, а обнимает – по-настоящему. Так теплее.

====== 31 мая – 1 июня ======

Разбудил Рой, уже перед обедом. Потолкал и сунул под нос его же фотоаппарат.

– Перо, слышь, дрыхнуть прекращай. Я придумал, как твоей игрушке батарею зарядить.

Арсений, едва сумев разлепить глаза, хмуро уставился на него.

– Зачем?..

– Ты ж журналюга. Правда жизни, события, не оставляющие равнодушными. Вот и фиксируй, всё подряд. Потом будет что вспомнить.

Рой ещё раз сунул ему фотоаппарат. Пришлось взять, а то подпольщик его и уронить мог.

– За фотку Мэтта, – шёпот над самым ухом, – отдам тебе последнюю пачку сигарет. Как сделка?

Ухмыльнувшись, Рой поднялся с кровати и исчез из поля зрения.

Арсений сел, огладил забытым движением бока фотоаппарата, прошёлся пальцами по кнопкам.

– Ну и как я мог тебя бросить, брат? Сколько вместе прошли.

Фотоаппарат, само собой, молчал.

– Однако… – негромкое Джима. Док сел рядом, прикоснулся к спутанным волосам Арсения. К фотоаппарату, удивительно, прикасаться не стал. – Теперь вы снова вместе. Это радует.

Арсений огляделся. В комнате они были не одни, на полу в спальном мешке спал Зак, рядом, распластавшись на спине, тяжело сопел во сне Джек.

– Это… – постучал самыми кончиками пальцев по верхней панели, – накладывает определённые обязательства.

– Накладывает, – согласился Файрвуд. – И всё же… Мне думается, тебе вместе с ним легче.

– Посмотрим. – Арсений поднялся с кровати: надо было найти чехол и заняться чисткой объективов, раз уж на то пошло. – Пока поснимаю во время испытаний. Будем надеяться, Мэтт оставит это без комментариев.

Перед глазами – до сих пор кровавая пелена Ада. Джон видел её, оборотную сторону дома, ту, которую они с Кукловодом раскормили до настоящего кошмара. Голодные зияющие провалы, горячее дыхание потустороннего жара, всхрипы и всхлипы стен: булькающие, влажные, а иногда наоборот – пересушенные. Будто умирающий в пустыне старается заглотить обожжёнными лёгкими очередную порцию ядовитого воздуха. Ладони обжигал живой уголёк, вложенный Пером, а сознание рвалось, металось из стороны в сторону, объятое паникой.

Это не мог быть его родной дом. Не мог быть дом, который он отвоевал у мерзких стариков. Да даже тюрьма для сорока человек – невозможно.

Не весь ад, но половина его точно – кровью стекает с рук Джона.

И насколько эти знакомые с детства стены пропитаны тьмой и пламенем, сколько ужаса вобрали?

Джон, увидев, с трудом держал себя в руках. Даже не выронил уголёк. Но что-то в его лице, видимо, изменилось, потому что после, уходя, он почувствовал на запястье исчезающе-прохладное прикосновение Исами. Больше, ни взглядом, ни словом, она себя не выдала. С ним этим вечером вообще никто не говорил, а на следующий день оставили присматривать за раненым Джеком. Оставлять его одного было нельзя, а Джон сильный, тренированный.

И ему требовалось побыть в одиночестве. Хорошо, что ему решили помочь именно так. А общество Файрвуда-младшего не считается. Поэтому – сидеть над сборником Киплинга, водить пальцем по фразе: «Акела промахнулся», – и молчать.

Сквозь забитое досками окно пробиваются тонкие полоски зеленоватого света. Светло-зелёный, солнечный, как просвечивающий сквозь тонкую дольку лайма. Где-то там, далеко, бегают-ходят люди, и по приказу самозванца отдают кровь дверным ручкам, спроектированным им и Кукловодом. Алая жидкость оседает каплями во внутреннем канале, а где-то на тонком уровне распыляется квантами жизни и горит в горниле проклятия. Питает его. Даёт сил. Распаляет вечный голод.

Пальцы шуршат по знакомой с детства фразе. Той самой, что приводила в отчаяние его и брата. Акела ведь не мог промахнуться – умный старый волк, не мог подставить себя и всё племя. Но он это сделал. И теперь надежда лишь на юного Маугли – не такого старого, не такого мудрого, но сильного и смекалистого. Сейчас стае нужен именно он.

А Акела только выкрасил кровью траву на месте сбора стаи, собственные лапы и морды остальных.

От мыслей отвлекло шуршание на кровати.

– А… тебя оставили, – прохрипел Файрвуд-младший. – Ну ясно всё. Вот ведь ирония, да? Я с тобой в одной закрытой комнате, Кукловод.

– А ещё – убийца родителей, буйный заключённый, сбежавший преступник... – не видя, перелистнуть страницу. Акела промахнулся. Маугли встал на его защиту. – Bon apres-midi.