Приоткрыв глаза, Кукловод скользнул взглядом по всей фигуре рассевшегося на антикварном столе подпольщика.

– Надо же. Из будущего. – Проговорил негромко, растягивая губы в улыбке.

– Что, редкий я экспонат? – Арсень отставил стакан и занялся нарезкой хлеба – бутерброды его усилиями на тарелке закончились. Говорил он неспешно, и тоже чему-то улыбаясь. – Эксклюзив твоей коллекции?

– Пока что – ты жемчужина моей коллекции. Но то, что ты из будущего, не имеет к этому никакого отношения.

– Да? А я думал, всё-таки добавляет удельного веса. – Арсений вдруг негромко зашипел и отложил нож, принявшись осматривать большой палец на левой руке. – Увлёкся. Надо же…

– Порезал? Глубоко? – Кукловод растягивает губы сильнее.

– Сам смотри, – Арсень демонстрирует ему пострадавший палец. Порез проходит через половину подушечки, и, судя по обильно выступающей крови, он глубокий. – Нож-то охотничий, не игрушка.

– Тогда иди сюда.

Стакан с подлокотника кочует на стол, и рука Кукловода призывно похлопывает по гладкому дереву, приглашая.

А во рту от одной только мысли о крови набегает слюна, и внутри тянет горло.

Арсень соскальзывает со стола, пересаживается на подлокотник. Подаёт руку.

Кукловод принимает его ладонь, распрямляет пальцы, прижимается носом к середине. После – медленно ведёт кончиком носа к повреждённому пальцу.

Запах крови нарастает. Не касаясь раны, Кукловод ставит руку так, чтобы кровь стекала по ладони.

Наблюдает.

Неровные алые разводы с пальца плывут по бугру на ладони, добираются к центру.

Невесомо касаясь языком, Кукловод слизывает первую каплю. Сильный, солёно-металлический привкус въедается в плоть языка, проникает внутрь. Ударяет в голову не хуже виски.

Кровь течёт.

Порез глубокий.

Запах будто заполняет всю комнату, весь особняк, проникает в голову и оседает там тяжёлым туманом. После – впитывается в мозг и расходится по телу.

Повторяя путь крови, только к истоку, Кукловод ведёт языком по мокрой и солёной поверхности ладони. Подойдя к порезу, касается его самого, и мягко обхватывает губами палец.

Кровь можно глотать. Её потрясающе много, она тёплая и ещё живая. Как будто непосредственно из сердца пьёшь.

Кукловод сглатывает.

Губы уже в крови. Есть смазанное пятно и по капле на руках, которые держат кисть Арсеня. Скользнув языком по пальцу, Кукловод выпускает его из губ и наблюдает, как алая паутина расползается по облизанному месту. Когда паутина становится цельным ковром, снова слизывает.

Арсень правую руку кладёт ему на плечи, как вчера. Тихонько хмыкает.

– Вроде бы слюна – неплохое обеззараживающее, – голос тихий, слегка насмешливый, рядом. – Если ты когда-нибудь перестанешь поставлять перекись, нам придётся зализывать друг другу раны.

– Если у вас не будет выбора, Арсень, – Кукловод поднимает голову и улыбается ему окровавленными губами, – вы будете делать что угодно. Я, кстати, тоже.

Арсень кивает. Небрежно скользит ладонью по его спине, убирая руку. Улыбка делается дикой, почти звериной. Он наклоняется и медленным движением языка проходится по его нижней губе, слизывая свою же кровь.

Кукловод ловит его язык губами. По телу проходит дрожь – как озноб или мурашки, но совершенно иного рода. Она рождается где-то в затылке и расходится по телу горячей вибрацией, оседая в паху и кончиках пальцев. Совершенно невыносимая жаркая дрожь.

А потом они соприкасаются губами. И сначала неизвестно, что нужно делать, но губы Арсеня двигаются. И поэтому Кукловод тоже начинает двигать губами – сначала медленно, пробуя новое действие на вкус, потом – быстрее, отрывистее.

Ему жарко. Пальцы отбрасывают окровавленную ладонь Пера, впиваются в его плечи. А там – ткань. И это неправильно, неприятно, это попросту бесит Кукловода.

Кукловод рычит, цепляясь зубами за нижнюю губу подпольщика. Тот улыбается – дико, совершенно как зверь, но это помогает не сорваться в ярость.

Кукловод тоже улыбается ему, не отпуская прихваченной губы.

Теперь ощущения становятся понятнее. Тяжесть в паху, горячая дрожь, специфический удушающий туман в черепной коробке.

– Вот как это бывает? – спрашивает он тихо, прищурившись в бесстыжие серые глаза.

– О, ты ещё пока не знаешь, как это бывает, – вкрадчивым шёпотом произносит Арсень. Плотоядно, по-звериному приподняв верхнюю губу в улыбке-оскале, запускает пальцы в его волосы, слегка оттягивая.

Кукловод вплетает пальцы в спутанные волосы подпольщика, резко тянет его на себя – тот чуть не падает, успевая опереться о второй подлокотник, – и снова целует. На этот раз – осознанно, жадно, вгрызается в пахнущие кровью губы, проскальзывает языком между зубами, толкается в чужой язык.

Очень жарко.

Касаться ткани – невыносимо, Кукловод тянет на себя футболку подпольщика, разрывает – до горловины. Только горловину разорвать не получается – плотная, и футболка повисает на Арсене как детская распашонка с завязками у горла.

Вот она – кожа. В неё можно впиться пальцами, сдирая верхний слой ногтями, а осознание того, что на месте царапины может выступить кровь, только ещё сильнее повышает градус накала. Обхватывая ладонями вздымающиеся бока, Кукловод тянет его на себя, спускается поцелуями по шее…

Неудобно.

И Кукловод, отстраняясь, смотрит в безумные глаза своего художника.

– На диван, – командует хрипло. – И думай сам… что там нужно? Масло?

– Сбегаешь до холодильника? По-быстрому, на раз-два? – хриплым насмешливым голосом интересуется Арсень.

Поднимется и действительно переходит на диван, на ходу стягивая с себя остатки футболки, отбрасывает в угол. – Нож давай.

– Сам справлюсь.

Кукловод, резко поднявшись, втыкает нож в столешницу. Не сводя взгляда с подпольщика, начинает снимать одежду.

Свитер.

Арсень плюхается задом на диван, расстёгивает ремень и стягивает с себя джинсы. Его трусы спереди встопорщились.

Кукловод даже усмехается про себя, смотря на Перо объективно. Фигура неплоха, но тощая до невозможности. Сам растрёпанный.

И всё же – от его вида, от предвкушения, в голове горячо, по всему телу горячо, а в паху что-то сжимается.

Рубашка.

Арсень стаскивает трусы, садится на диван по-турецки и с интересом наблюдает за раздеванием Кукловода. Его член перпендикулярен дивану, как будто решил потолок протаранить на прямом взлёте. Принимаясь за пуговицу брюк, Кукловод советует:

– Носки сними.

– А что, тебя напрягает? – интересуется, ухмыляясь уголком рта. – Ну так и быть.

– Я хочу, чтоб ты был полностью голый.

Арсень, не отпуская его взгляда, подцепляет кромку носка пальцами другой ноги и стаскивает. То же проделывает и со вторым.

Брюки.

Трусы.

Носки снимать не стал – собственная неголость его не волнует. И, вытащив нож из столешницы, Кукловод подходит к Арсеню. Отполированная деревянная поверхность приятно холодит руку, а запястье, предчувствуя взрезание, призывно ноет.

В паху тяжело. Член налился кровью, и теперь посылал во всё тело горячие, тянущие сигналы. Опустившись на поверхность дивана коленками, Кукловод воткнул нож в пол, рядом, повалил подпольщика на спину.

Снова целовать. Целовать оказалось потрясающе, это походило на пришивание или присвоение, это оставляло на человеке отметину собственничества. Но когда по собственным бёдрам скользнули пальцы Арсеня, Кукловод напрягся.

Перехватил его левую руку.

– Это – что? – спросил угрожающе.

– Не любишь побрякушки? Это, видишь ли, не предмет гардероба.

Арсень тянется другой рукой, расстёгивает браслет часов и кидает их на пол. Следом отправляется и кольцо, тяжёлый перстень с отполированным тёмным камнем. Не остаётся ничего, даже бинтов. Их на ладонях нет.

Кукловод коротко целует его в шею, ведёт голову вниз, касаясь кожи лишь кончиком носа. Сейчас ему хочется ощутить власть. Завладеть самой чувствительной и ранимой частью тела человека – из тех, что на поверхности, конечно. И, когда его нос касается жёстких кучерявых волос в паху, он зарывается в них и вдыхает.