А Эрика и её смерть сразу бросались в глаза.

Арсений закрепил фонарик проволокой на углу заставленной статуэтками тумбочки, обмотав проволоку вокруг держащего дверцу крепления, и устроил на коленях старый разлинованный дневник. Тот самый, который подарил ему Кукловод в первое утро.

Карандаш постучал о бумагу заточенным остриём.

Она должна была стать восьмой марионеткой на портрете, – повторил про себя Арсений, скорчившись так, чтобы свет фонарика попадал на страницы. Правда, пришлось тут же насильно отсекать мысли о Кукловоде, рисунках и собственной ломке. – Должна была стать и не стала. Почему? Что отличало её от остальных семи? Я беру то, что рисование портрета имеет символический смысл.

А это не факт а домысел.

А у тебя тут и так сплошные домыслы, чувак.

Итак, есть проклятие, которое действует уже много сотен лет. Оно оплело это место и не выпускает из него души.

Леонард при этом на что-то надеялся и спасал живых. Не всех живых.

Он спас конкретно Джека. Сказал, что ни ему, ни мне, ни Джиму нельзя умирать.

Эрика умерла.

Карандаш криво расчиркал на бумаге проговоренные имена. Обвёл имя Эрики в овал.

Раз они – мы – не можем умирать, значит, Эрика могла. Она не нужна Леонарду.

Девочка в план призрака не входила.

Ещё несколько росчерков.

Кому здесь ещё нельзя умирать? А остальным, выходит, можно?

Есть «избранные» и «плебеи», так, что ли? И кто в какой группе?

Тень…

Арсений вздрогнул.

Только не эта дрянь не к ночи будь помянута

Щас спутает мне тут всю мою великолепную логику

Ладно, итог. Есть две группы. Тех, кто может умирать, и тех, кто не может. Я вхожу во вторую. Вместе со мной Файрвуды. Предположу, что туда же входит Дженни. Погибни она – многих переломает…

Стоп.

Карандаш ткнулся в бумагу остриём грифеля. Остриё, тихо хрустнув, отломилось наполовину.

Арсений быстро-быстро, рваными росчерками, написал посреди страницы:

OBVIOUSLY*

Несколько раз подчеркнул.

Ну точно

Леонарду нужны те, от которых так и так зависят жизни остальных. Те, кто «держит». Грубо говоря умрёт один из первой группы – все похнычут и успокоятся, как было с Эрикой и её парнем. Умрёт кто-то из второй – ломаться будут пачками. Мы не сильные, мы, наоборот, самые слабые звенья цепи. Удали нас – вся цепь рухнет. Мы как зона повышенного риска.

Я – Перо. Символ свободы. Ясно.

Джим единственный доктор, просто ходячая надежда на спасение.

Джек лидер, тот, кто может с лёгкостью мобилизовать народ на что угодно. Его даже слепота не сломила.

Дженни – свет и опора. Утешение во тьме.

Лайза… да, пожалуй.

Карандаш помедлил, но записал её имя.

Всё-таки вице-Перо.

Кто ещё… Зак? Ну да, умрёт ребёнок – умрёт надежда. Его смерть ударит сильнее всего по обитателям.

Хвостатый… Несмотря на весь яд, он – стабильность. Сидящая на чердаке стабильность, наблюдающая за Мэттом. К тому же в представлении большинства обитателей он может всё и немножко больше.

Кто ещё? Билл как лидер фракции? Алиса? Как второй лидер… Кэт, может? Беременная в особняке маньяка. Может быть…

Рядом с коротеньким списочком имён карандаш нарисовал несколько вопросов. Гадать можно до бесконечности.

А может быть, принцип отбора другой. Но и его я не пойму.

Хм, а этот списочек – половина состава марионеток на портрете. Ещё Исами…

Нет, ерунда.

Я рисовал марионеток, которые больше всего, на мой взгляд, интересны Кукловоду. Леонард тут ни при чём.

Ладно, это пока оставим.

Возьмём мою принадлежность к будущему десятилетней давности.

Положим, я каким-то нереальным образом попадаю в прошлое этого особняка в тот момент, когда перелез ограду с колючей проволокой поверх.

Зачем и почему именно я?

Он написал этот вопрос в тетрадке и тут же зачеркнул.

Этого всё равно не понять.

Другое дело КАК я не замечал дат на продуктах, лекарствах, почему не слышал ни разу год в разговорах? Его что, никто не произносил? На компе в комнате была дата… Я думал, просто время сбитое. Да и не обращал внимания. На рисунках ставил только число и месяц. Все, кто смотрел мои рисунки, ничего не могли заподозрить.

За полгода моего здесь пребывания хоть как-то я мог увидеть или услышать год! Не обращал внимания?

Или меня ЗАСТАВИЛИ не обращать внимания?

Леонард знал. Чтобы я не прыгал лишний раз?

Чёрт пойми

Да ещё предупреждение Девы

«Ты в руках холодного живого». Чья-то марионетка. Но Леонард мертвец

Может кто-то

Да нет чушь причём полная

Комната, логово сатаниста как его Лайза назвала

И сказала нашла там недавние следы, вроде пара книжек была непыльные вовсе, на некоторых предметах не было пыли…

Так, притормози.

Есть эта самая тьма, против которой борется Леонард, есть Леонард, которому помогает Друид из крипты.

Есть тень, которая любит выходить из стены. Если это не мой глюк.

Есть Дева и её проклятие. Есть я и Исами, мы его распутываем.

А, хватит

Арсений выронил блокнот и обхватил руками голову. Болела. Мыслей было столько, что грозили разорвать черепушку изнутри.

Закусив губу, Перо лёг на пол, уткнувшись лбом в холодное деревянное покрытие. Свет фонарика голубоватым пятном лежал поверх тени от его головы. В углах боковым зрением чудилось шевеление теней.

Ладно давай подъём

Иначе опять братья пристанут на тему где был

И как будто я с обоими состою в браке так меня пилить по возвращении

Сквозь боль всё же становится смешно.

Арсений кое-как поднимается с пола, запихивает тетрадь в сумку и отматывает фонарик от тумбочки.

Попросить у Джима обезболивающее

В коридоре второго этажа он привычно, как почти всю прошедшую неделю, проходит мимо своей лесенки и поднимается на чердак.

Хвостатый тут, притащил настольную лампу, откуда-то достал небольшой стол. Работает. Перед ним на столе зеленеет прямоугольник платы, блестит как жук-бронзовка, сбоку пристроен паяльник на подставке. Несколько коробочек с крохотными детальками по всему столу, перчатки, на самом краю – отвёртка. К лампе прикреплён исписанный расчётами листочек.

На зашедшее Перо Райан внимания не обращает – занят. Бросает коротко:

– Припёрся свой угол просиживать?

– Мой угол без меня скучает. Ты ж его совсем не любишь и не гладишь, – привычно же без злобы огрызается Арсений. Проходит за угол, садится на ящик. Прислоняется к стене и так замирает. Головная боль вроде отступает потихоньку.

Хвостатый шуршит деловито, уверенно. Вроде б даже умиротворяюще.

Остаётся закрыть глаза и задремать, чтобы в сотый раз уже увидеть недорисованную картину.

Когда на лестнице слышатся лёгкие шаги, Арсений не сразу понимает, что это – не во сне. Обычно их тут не тревожат, особенно по ночам.

Дверь тихо скрипит, и только тогда Перо окончательно просыпается.

– Я пришла поговорить, – тихий голос Исами.

Тьфу влип не люблю чужие разговоры

Ладно. Сделаю вид что меня тут нет. Совсем.

– Мы нашли это в открытой комнате. Записи.

Негромко шуршит бумага. Судя по стуку, хвостатый откладывает инструменты.

– Почерк твой, – твёрдо говорит Исами.

Арсений, запрокинув голову, едва не даётся затылком об стену.

У меня щас глаза как у совы наверно

Разве что башкой на двести семьдесят градусов не верчу

– Оставь себе, – хвостатый.

– Так что? – тише уже спрашивает Исами.

Молчание, секунд пять.

– Уверена, что тебе нужно это знать?

И снова тишина, только на сей раз она затягивается почти на минуту. Рабочее шуршание возобновляется. Арсений закрывает глаза.

И что мне прикажете с этой информацией делать?

Лучше б уши заткнул

Он почти задрёмывает и сквозь полудрёму ещё слышит их голоса.

– Лучше воздержись от походов в зимний сад по ночам. Мэтт заимел обыкновение там сидеть. В слепых зонах.