Арсений, плохо понимая, что делает, подтянул к себе чашу. Лучи из светлых становились красными, втекали в комнату всё ниже и вот-вот должны были исчезнуть.

– И ты на это пойдёшь? – Пальцы коснулись воды, но дна Перо не увидел.

– Это может помочь распутать проклятие. Так что да, я… попробую. Её боги давным-давно умерли. Беречь границу Сида некому. Никто не накажет нас за подмену.

Арсений, почти не слушая её, вглядывался в чашу. Мешали солнечные лучи, или наоборот, ещё болела голова, и хотелось пить, даже в горле скребло, как хотелось…

– Сегодня я не могу даже ощутить отголосок того мира, – Исами зацепила край чаши и мягко потянула её на себя.

– Подожди… дай… – собственная рука принялась шарить вслепую по столу, – дай листок… какой-нибудь…

Исами, не задавая вопросов, стремительно поднялась с кресла, метнулась к комоду. Грохнул выдвигаемый ящик, зашуршала бумага. Под руку ткнулись краем листы, потом карандаш. Арсений ухватился за него отчаянно, сжал. Не отрывая взгляда от чаши и плещущихся в ней багряных лучей, принялся рисовать. Линии спотыкались, неверной дрожью руки доводились до исступления, пропорции ломались, как могли бы ломаться под чудовищным давлением кости; второй рукой Перо вцепился в край стола.

Карандаш визжал по бумаге, потом резко замер.

Пальцы выронили его.

Исами потянула лист из-под руки Арсения, развернула к свету, вглядываясь в спутанные линии.

– Эта дрянь близко, – отчётливо сказал Перо. Замолчал. Помотал головой и через багровый свет полосующих стол лучей уставился на японку. Та только головой качнула.

– Почему ты нарисовал себя? – спросила мягко.

– Я не знал, что рисую.

Исами ещё раз вгляделась в лист.

– Я не хочу тебе это показывать, – проговорила тихо, складывая лист вдвое. – Это не первый рисунок?

Арсений прижал пальцы к переносице.

– Там опять эта тень… Которая выползает из стены, да? Нет, я её иногда вижу или думаю, что вижу. Исами, два варианта: либо я схожу с ума, либо в доме есть что-то пострашнее призраков. Оно не даёт нам уйти в Сид. С ним мы остаёмся один на один во сне…

– Не всегда, – японка качнула головой. – Только когда ослаблены болезнями или страхом.

– То есть, в этом доме почти постоянно.

– Если бы было так, все давно бы уже сошли с ума. Скорее, тебя что-то ослабило сейчас, и сильно.

Арсений открыл глаза. Лучи давно угасли, Исами смотрела на него через стол, переплетя тонкие пальцы. В её взгляде была темнота – и ничего больше.

– Ты уснул, – пояснила вполголоса. – Ненадолго, может, на полчаса…

Перо пошевелился. Действительно, ничего не затекло, спать долго он не мог. От его движения сполз плед, которым Исами его накрыла. В комнате потемнело. На столе между ними горела свечка. Блики крохотного огонька в воде страшными не казались.

– Я не знаю, что могло ударить по мне с такой силой.

– Ты сам себя разрушаешь, этим… портретом.

– У меня выхода нет.

Арсений прищурился на неё через стол.

– Я… напишу, зачем мне это нужно. Прочтёшь?

Исами, до этого сидевшая неподвижно, едва заметно кивнула. И чуть сильнее сжала переплетённые пальцы.

Арсений подтянул к себе второй листок, оставшийся чистым, и отброшенный карандаш. Шуршание грифеля о бумагу странным образом успокоило. Исписав лист, протянул его Исами. Она читала недолго, затем поднесла лист к свечному огню. Когда письмо занялось и прогорело почти полностью, Исами бросила его в чашу с водой. Огрызок бумаги зашипел, угасая.

– Почему? – едва слышно спросила японка, глядя, как гаснут оранжеватые огоньки на краю обугленной бумаги.

– Знаю, ты его… не любишь. Но у меня есть свои причины так делать.

– Я не спрашивала о причинах. Я спросила, почему ты, – с нажимом на последнее слово пояснила женщина.

Арсений, сам от себя не ожидая, вдруг ухмыльнулся.

– Потому что больше никто не умеет рисовать. Да и я-то, признаться, не очень умею…

Исами ничего не сказала на это, но почему-то Арсений понял, что она недовольна. Хотя тёмный взгляд по-прежнему был непроницаемым.

Но она вдруг подалась вперёд и накрыла обеими ладонями его руку.

– Нет, всё правильно, – сказала чётко. – Ты должен дорисовать этот портрет и сделать так, как сказал. Для всех будет лучше, если из двоих останется только один.

– Вот и Джим одобрил, – Арсений со вздохом сполз ниже в кресле.

Она кивнула, выпустив его руку.

– Да, я понимаю. Портрет должен быть закончен. Я не стану пока заставлять тебя тренироваться…

– Да нет, всё в порядке, – Арсений чуть запрокинул голову. – Я уже и так могу видеть два мира. Только беда в том, что в Сиде нет призраков.

Он встряхнул головой, сбрасывая остатки дрёмы, и поднялся с кресла. Потянулся.

– Да, я забывал тебя попросить уже чёрт знает сколько времени… Ты не поговоришь с Биллом по делу Фолла? Хвостатый тебе наверняка рассказывал, что мы ведём расследование, но дело за недостатком сведений застопорилось.

Арсений обернулся.

– Завтра утром, если что, – уточнил на всякий случай.

– Отчего же… – Исами зажала пальцами фитилёк свечки. – Если удобно, можно поговорить прямо сейчас.

Билл обнаружился в подвале. В одиночестве, не считая сидящей рядом на ящике Нэн. Крыса ужинала кусочками чёрствой булки.

Увидев, кто спустился, следователь даже слегка брови приподнял и отложил в сторону трубку, которую как раз собирался набивать табаком.

Поднялся.

– Добрый вечер, – спокойно поздоровался с Тэн. – Чем могу служить?

– И вам доброго вечера, – отозвалась Тэн предельно вежливо.

– Это мы тебе службу сослужим. И хорошую, – Арсений сдёрнул с полки старую куртку, набросил на ящик и предложил Исами сесть. Женщина молча опустилась на ящик, за ней сел и Билл. Перо остался стоять.

– Исами была прокурором. И присутствовала на суде Джона Фолла.

– Я выносила ему приговор, – невозмутимо поправила Тэн.

Билл тихо хмыкнул. Перевёл взгляд с японки на Арсения.

– Будь другом, Перо, пройди испытание. Не хочу лишних ушей.

Арсений только развёл руками и пошёл захлопывать дверь.

Пока ходил и искал вещи из списка, не особо прислушивался, да и само испытание проходить не спешил. Скорей, задумчиво бродил по подвалу, переставлял с место на место нужные предметы.

– Не знаю, – услышал, когда доставал между двух ящиков половник. – Мальчика застали с пистолетом в руке над телом умирающей матери. Никто и не подумал тогда искать других виноватых…

Вязанка дров, бутылка вина, метла – коснуться ручки, чуть сдвинув с места. Привычно обойти мышеловку и коснуться подковы, не задев торчащие из досок лезвия.

Когда он прошёл испытание, Билл уже попрощался с Исами. Та, не оглядываясь, вышла из подвала.

Арсений, раскидав собранные в кучу мелкие испытательные предметы, плюхнулся напротив Билла на ящик. Старик подпалил трубку. По подвалу потянуло первым пока несильным запахом табака.

– Промахнулись мы в этот раз, и сильно. И я, и док. Столько сидеть, думать, и очевидное не заметить… н-да.

Арсений не торопил. И так ясно, что Билл расскажет.

– Пистолет. Фолл притащил в дом кроме дел ещё и улики. Снотворное. Обрывок ленты, помнишь? Отпечатки… И пистолет.

– Вот чёрт, – Арсений даже забыл, что хотел подвинуть свой ящик поближе к потрескивающей печке.

– А у Джека пистолет был. Тот самый, который ты из тайника вытащил… И я сильно сомневаюсь, что это просто случайное оружие.

– Так-то всё хорошо, – Перо поёжился, вытащил куртку из-под задницы и набросил себе на плечи. – Только был ещё один пистолет. Который больше года назад вытащил из тайника Джим.

– Хм… об этом он не говорил…

– А как же всякие там следы? – Арсений вопросительно покосился на хмурящегося Билла, пытаясь понять, что к чему. – Джон же в дневнике пишет, что взял пистолет из ящика в кабинете отца и с ним прибежал в прихожую… Но он не стрелял. Разве нельзя было понять, что из пистолета не стреляли?