На столе валялись рассыпанные карты, тут же – перевёрнутая чернильница, женская шляпка…

Каждый открывал кусок картинки, словно, касаясь предмета, ты нажимал «play» на проигрывателе.

Молодая девушка, Мари, пятнадцати лет, потерявшая родителей и живущая под присмотром строгой мачехи, Линнет, в этом особняке. И мальчик по имени Лео из обедневшей семьи аристократов, тоже сирота, которого эта самая мачеха взяла на работу секретарём. Мальчик-левша. Старательный, тихий… поначалу.

Два подростка, конечно же, непонятые миром, с разницей положений в обществе. Влюбляются. Весь мир против.

За девушкой ухаживает богатый бездельник Калеб, посещавший по выходным в числе прочих представителей высшего общества карточный салон мадам Линнет. Мадам не спешит с ответом. И однажды, продув старой шельме партию в карты (здесь Арсений подумал, что старуха-то не промах), с досады надрался, выскользнул из комнаты, где ещё продолжался ужин… На глаза ему попалась она, девчонка, недоступная малолетка…

Дальше Арсения не затошнило только по старой памяти работы в криминальной хронике.

Продувший картёжник изнасиловал девчонку в её же комнате. На слабый писк – здоровенный мужик с лёгкостью подмял девочку под себя и зажал ей рот рукой – никто и не подумал явиться…

Разборки. Угроза суда для насильника. И старуха ведёт хитрый расчёт, памятуя о том, что отец проигравшего довольно богат: выдать падчерицу за осквернителя. А виноватым объявить молодого слугу. Дескать, это он не удержался, обесчестил молодую госпожу.

И Мари, эта самая, предел грёз и мечтаний бедного сироты, даёт против него показание в суде. Бледная, замученная, заплаканная. Но раскрывает рот и прямо говорит, что виноват он, Леонард.

Тюрьма. Одиночная камера, тяжесть и темнота. Свидание, одно-единственное, на которое приходит уже замужняя дама. Театральное «разве ты простишь меня? Из-за меня ты оказался в этом ужасном месте»… и его: «конечно прощу. Ведь я люблю тебя».

Арсений ещё раз потрогал кружевной зонтик, убеждаясь, что не осмотрелся.

Нет, «люблю» было вполне себе чётким. Зонтик, лежавший на коленях дамы, сохранил память. Зонтик сохранил даже интонации и взгляд. Оставалось предположить, что в одиночной камере у Леонарда поехала крыша.

– Почему ты не сказал раньше, что любишь меня?..

– Я все боялся, что ты засмеешься в ответ. Сейчас не боюсь.

– Ах, мне кажется, это потому, что сейчас уже ничего не изменить! Прости... Это я во всем виновата…

– Нет, что ты, Мари. Все подстроили Линнет и Калеб. Я слышал их разговор в библиотеке...

– Нет, Лео. Прошу, забудь меня. Когда ты выйдешь отсюда, вернись к сестре. Она не верит, что ты виноват.

– Нет, Мари...

– Найди себе достойную девушку, женись на ней и будь счастлив. Прощай.

– Мари, постой!..

Арсений отдёрнул руку от зонтика и оглянулся на Исами. Та сосредоточенно трогала чернильницу. Взгляд отсутствующий. Перо не стал её отвлекать.

– «Вернись к сестре и найди достойную девушку»? – повторил тихо только что услышанное, мимолётно касаясь салфетки. – Это с репутацией-то насильника в Викторианской Англии? Да она либо не соображает, либо издевается…

Салфетка не дала ничего внятного, так, отголосок какой-то.

Арсений перешёл к керосиновой лампе, стоящей у стола.

Тюрьма. Одинаковые будни, исправительные работы. Голос в голове Лео, нашёптывающий, что делать. Краденые детали керосиновой лампы, керосин, побег. Горящая тюрьма. Погоня, грязь, слякоть. Скитания. Добраться до Вичбриджа стоило беглому заключённому немалых усилий.

Джон Фолл

Побег из тюрьмы

Собаки

Арсений ещё раз оглянулся, прерывая воспоминание, но Исами была занята ощупыванием лежащего на кровати платья.

Он вернулся к лампе. Рядом с ней лежал нож.

Грязь, тёмные деревья, хлещущий ливень. Силуэт особняка. Он помнит, где чёрный вход. Тьма на лестнице, знакомые коридоры. Музыка сверху, голоса, смех. Сегодня вечер, бал. Шаги слуг. Знакомый голос в голове – откуда он тут? – направляет, не даёт сбиться. На столике забытая кем-то газета. Побег опасного заключенного, пожар в тюрьме.

Он теперь знаменитость.

Не это важно.

Он так долго шёл…

Так долго…

Отомстить…

В коридоре неожиданно натыкается на Калеба. Того самого насильника, теперь – мужа Мари.

– Что вы здесь делаете?..

И – мгновенно – страх во взгляде. Узнал.

Леонард останавливается.

Быстрый рывок вперед, Калеб еще не успевает сориентироваться. Удар в пах, и он сгибается пополам. От боли орать не может, хрипит невнятно.

Леонард обходит его сзади. Зажимает рот перчаткой, приставляет нож к горлу.

Склоняется к уху.

– Это за Мари.

Арсений оторвал руку от ножа. Поискал взглядом, нашёл тотем африканского божка. Он был точной копией тотема из прихожей. Тотем показал небольшую драку, в ходе которой Леонард лишился ножа и вынужден был приложить Калеба этим самым тотемом по голове.

Арсений ухмыльнулся. Как бы то ни было, а досталось козлине явно по заслугам.

Подобрав нож, Леонард миновал тёмный коридор и толкнул дверь спальни.

Рука Арсения скользнула от тотема к небольшой масляной лампе, стоявшей на столике.

И тут же сознание Пера буквально принялось раздирать – реальная спальня наложилась на призрачную, в которой они были сейчас, и на ту, которую продуцировал предмет в качестве воспоминания. Всё это мерцало и плыло, отдаваясь неясным гулом в голове.

Навстречу Лео поднялась Мари. Повзрослевшая… Постаревшая раньше времени. Горькие складки у рта, выражение затравленной тоски в глазах её явно не красили. Тёмное скромное платье замужней женщины, строгая причёска…

Она видит Леонарда, отупелое выражение на лице сменяется испуганным.

– Л… Лео?

– Мари…

Женщина отшатывается.

– Ты… ты же пробыл в тюрьме десять лет, Лео… У меня муж и двое детей, старшему завтра исполнится девять… Лео!..

Он кидается к ней. Мелькает мимо отпечаток спальни, смазываясь, Леонард не то хватает, не то роняет со стола лампу…

Отблеск огня, охватывающего покрывала, платье Мари.

Темнота.

Воспоминание обрывается.

Арсений отходит от стола, мельком вспоминая запись в дневнике Джона Фолла: отец рассказывает ему и Сэму о беглом каторжнике, сжёгшем когда-то особняк вместе с целой живущей тут семьёй.

– Вот тебе и маньяк-поджигатель, – пробормотал он, оглянувшись на Леонарда. Тот по-прежнему сидел в углу.

Исами досмотрела воспоминания, подошла к Перу.

– Что-то здесь не так.

Арсений проследил её взгляд. Женщина смотрела на Старшего, не отрываясь.

– Здесь всё не так. Не история, а…

Пиздец какой-то.

Это стоило ещё одного мини-фейерверка из пепла, но Арсений расщедрился. Ради такого случая.

– У памяти разный оттенок… – продолжила Исами неуверенно. – Словно звучание двух неподходящих друг другу инструментов…

– Это я её убил. Сжёг вместе с этим проклятым домом… – простонал Леонард из угла.

– Это точно, чувак, дом проклятый, – Арсений сел на полупризрачную кровать, глубоко вздохнув. – Да забудь ты её, она ж тебя подставила и засадила в тюрягу, ну. С убийством ты переборщил, конечно…

Старший только вздохнул.

Исами так и осталась стоять.

– Здесь что-то не так, – повторила тихо.

– Но вам всё равно пора, – Леонард поднял безутешную голову. – Вам пора к живым. Я не помню, в чём моя нарушенная клятва, не помню…

– Но ты так и собираешься здесь сидеть? – спросил его Арсений. – В доме какая-то дрянь, у нас умирают люди, в Сид не пробьёшься нормально, в по всему дому щупальца какие-то…

– Я не могу больше держать мёртвых, Перо. Не могу быть Старшим. А щупалец нет, как и мёртвого озера, это ты так предпочитаешь видеть тьму…

– Только депрессивного призрака нам сейчас и не хватало, блин.

Исами по-прежнему смотрела на Леонарда.

– Сколько мы здесь пробыли?

– Вы проживали мои воспоминания – они заняли куда больше времени, чем вы теперь помните. Но здесь время – странная штука… Не меньше трёх дней, точнее я не скажу… А теперь оставьте меня.