Иногда уходил к себе, отслеживать состояние дел в особняке, и давал отдохнуть Перу, но сам – точно не спал.

Заметно по темноте, широкими коричневато-сиреневыми мазками улёгшейся под закрытыми веками.

Арсений кивает своим мыслям – пусть поспит модель должна быть в хорошей форме – и возвращается к работе.

Взгляд прищурен, впился в тот кусочек полотна, где он собирался сейчас работать.

Кисть касается палитры, упругий ворс резко погружается в густую, пастообразную массу краски, размазывает её в сторону другой; быстрыми движениями кисть принимается сливать воедино два цвета – серый с золотисто-охристым, чуть белого, и – к холсту, прописывать светлый участок.

Его отвлекает шуршание со стороны кресла. Арсений высовывается из-за мольберта, с трудом подавив желание ухватиться за край холста измазанными в краске пальцами.

Кукловод хмурится, сильно, даже лицо искривляется от усилия.

Сжимаются пальцы.

Глаза открывает резко, как будто он просыпается от кошмара. Обводит комнату взглядом. При взгляде на Арсения слегка приподнимает брови.

– Работа окончена, – говорит хриплым спросонья голосом. Это – Джон. Теперь это хорошо заметно, даже мимика стала больше… аристократичной, нежели принадлежащей маньяку. – Иди к себе.

– Три минуты, приведу рабочее место в порядок, – Арсений устало кивает. Закрывает тюбики, убирает в ящик. Опускает кисть в банку с растворителем, им же, стоящим в небольшой бутылочке, смачивает тряпку и тщательно вытирает руки от краски. Комнату наполняет тяжёлый сладковатый запах.

Джон не смотрит на него. Он прикрыл глаза и медленно водит по крышке стола пальцами.

Арсений в последний раз окидывает взглядом портрет, затем проходит к дивану, за своей сумкой.

Невольно косится на Фолла.

Я словно фаворит одного из двух враждующих между собой регентов

Да? А тогда кто номинальный король?

Вопрос интересный

Но если он есть, то рано или поздно возьмёт власть в свои руки

И нехило выпиздит всех остальных

Он подхватывает лямку – всю в старых бурых пятнах крови, закидывает на плечо.

– Дверь – откроешь? – спрашивает мягко.

Джон кидает на него взгляд, достаёт из кармана пульт и нажимает пару кнопок. Дверь тихо щёлкает.

– Можешь идти. Доброго дня.

Арсений выходит из кабинета в полутёмный коридор.

На полу, пробравшиеся сквозь щели в заколоченных окнах, лежат серые отсветы, с далёкой отсюда лестничной площадки в коридор падает тусклый электрический свет.

Перо медленно плетётся к комнате Джима. Однако замирает посреди коридора, у дверей гостиной.

Комната, та самая, которую он два дня назад открыл. Из распахнутых дверей валит дым, тут же столпились гомонящие обитатели.

– Не заходить! – резкий окрик Райана хорошо слышен даже сквозь взволнованный гомон. Арсения отталкивают в сторону – мимо проносятся парочка подпольщиков, спешащих к месту происшествия. Среди людей и дыма мелькает алый всплеск платья.

Люди всколыхнулись, невольно подавшись за Алисой, но тут же отхлынули назад.

Арсений, опомнившись, кидается к двери, расталкивает гомонящих фракционников и вламывается в комнату.

– Перо, стой! – орёт кто-то у самого уха. Арсений вырывает рукав из чужих пальцев.

За ним, однако, никто не решается проломиться.

На круглом ковре посреди тропических зарослей стоит Райан – его силуэт даже в густом дыму ни с чьим не спутаешь. Руку вытянул, а в ней – пистолет.

– Говорю в первый и последний раз: отойди, – произносит отчётливо. Каждое слово – образчик английского произношения.

Арсений подходит ближе. На полу, среди комьев земли, с зелёной верёвкой, запутавшейся вокруг ноги, лежит не то труп, не то человек без сознания. А перед Райаном, загораживая дохлика, стоит Алиса. Алое платье острым росчерком сквозь дым, смутно напомнив Арсению что-то из Замятина. Руки упёрты в бока, голова надменно вскинута. Страха в ней не заметно.

– Не знаю, кто тебе дал право распоряжаться жизнями людей в этом доме, Умник, – прошипела ворона. Правда, тут же закрылась рукавом платья – дым здорово щекотал ноздри.

Он поймал его

Поймал Обезьяну

Но там же

Арсений с трудом подавил желание заорать Райану, что Фолл вернулся и надо торопиться.

– Я убью его с тобой или без тебя, – Форс говорит бесстрастно, поднимая руку с пистолетом и прямо глядя на Алису. – Насчёт три ты либо убираешься…

Динамики, включаясь, заскрипели негромко, но все тут же притихли. Не среагировал только Райан.

– Райан, – негромко, – если ты не заметил, я уже не одобряю убийства между марионетками.

Тот не шелохнулся. Рука с пистолетом не дрогнула.

– Он может вытворить что угодно, – произносит ровно. – Ты уверен?

Алиса повернула голову к камере, вся обратившись в слух, и – Арсений готов был поклясться, – довольно улыбалась, как сытая кошка.

– Оставь его связанным. Когда очнётся – я поговорю с ним. Дальнейшее будет определяться результатами беседы.

Райан тихо фыркает, но руку опускает. Поворачивается на каблуках. Не лицо – каменная маска.

– Перо, – смотрит, впрочем, не на него. Скорей на дверной косяк. – Свяжешь тросом, в котором он запутался.

Арсений провожает хвостатого взглядом, когда тот уходит. Толпа перед дверью молча расступается.

Алиса присаживается у тела поверженного.

– Электричеством, это надо же… – слышит Арсений её бормотание. Перебросив сумку за спину, чтоб не мешала, проходит к столу, тоже усаживается рядом.

– Отойди лучше, – коротко бросает вороне, принимаясь за дело. Трос тянется куда-то за кадки с пальмами.

Алиса кидает на него злобный взгляд, но слегка отодвигается в сторону. Совсем, впрочем, не уходит – остаётся рядом.

Арсений пытается перевернуть тяжёлое тело. Опыта связывания у него никакого.

– Давай помогу, – из его руки вытаскивают конец троса. – Переверни на живот.

Арсений оглядывается. Над ним – Джим-подпольщик, невозмутимый, как всегда. Он спокойно стоит рядом, наклонившись, теперь уже мягко забирает весь трос из рук Пера.

– Свяжем, в лучшем виде, – произносит их великий кулинар, опускаясь рядом с Арсением на колени. – Никуда не денется.

От Мэтта пахнет палёным. Неприятно, но Элис нравится. Алиса даже несколько лишних раз вдохнула поглубже, прижавшись лицом к волосам мужчины – порадовать тёмную половинку.

Его сначала хотели оставить на полу, или перетащить в бывшую комнату Джека, но она воспротивилась. Настаивала. В итоге – Мэтт тут. Единственная живая душа, кому она, Алиса, небезразлична в этом мире. Не Харриса же считать, он как собачонка – кто кормит, перед тем и хвостом виляет.

Мэтт – другой. Алиса помнит его разным: улыбчивым охранником цирка и тайно прокравшимся в особняк третьим учеником Кукловода. А теперь он лежит неподвижно, перевязанный по рукам и ногам.

Хитроватый, уклончивый, но на собаку не похож. Тут другое…

Нечто странное, что вызывает у Алисы глубинный страх, а у Элис – презрение, смешанное с нежеланием взаимодействия. Элис, кажется, считает Мэтта падальщиком.

Темнеет. Настольная лампа даёт слабое, неверное освещение. Даже жёлтым его не назовёшь – бурый. Это потому что лампочка старая, но в последнее время не о том были мысли.

Почему всё так?

Алиса забралась на кровать – маловато места для двоих, но помещаются. Откинулась на спинку. Закрыла глаза. Тут же, рядом, на законной половине сознания разместилась Элис.

Учитель её наказал. Запер, обыграв это как заключение по приговору суда. Не передать, сколько страха испытала Алиса – одно упоминание о суде вызывало у неё желание убежать, спрятаться, чтоб не нашли. Мужество пришло в виде Элис – та никогда не признавала над собой никакой власти. Она разорвала приговор и зашла в камеру с гордо поднятой головой.

Когда дверь захлопнулась, Элис ушла – она не любила выходить на поверхность, когда не происходит ничего интересного. Быт всегда оставался на долю Алисы. Три дня на хлебе и воде, приносимых последователями – Учитель не позволил ей питаться ничем иным. А когда вороны собрали в доме ключи, и она вышла, учитель снова о ней забыл.