Булькал аквариум. Огромное сооружение покоилось на тумбе и содержало в себе одиноко дрейфующую золотую рыбку – она метнулась прочь от направленного на неё фонарного луча.

Арсений медленно прошёл к столику – он, полосатый серо-бежевый диван и кресло притулились в самой середине комнаты, образуя среди зарослей островок цивилизации. На столике лежала забытая кем-то книга, даже с закладкой.

Фолл что ли читать приходил? Или Мэтт этот…

Перо осторожно подошёл к столу, затронул книгу. Свет выхватил название – сплошные иероглифы.

– Исами… – Он, нахмурившись, перевернул несколько страниц свободной рукой. Ни одной картинки. Середина книги заложена огрызком красной ленточки. Позади что-то негромко зашипело. Арсений оставил в покое книгу и направил свет фонарика на диван.

В следующую секунду он резво отскочил назад, навернув по пути табуретку с наставленными на неё пирамидой пластмассовыми ящиками.

Ящики посыпались на пол. Следом рухнула табуретка.

Змея, до этого лежащая клубком на диване в каких-то пятнадцати сантиметрах от Пера, медленно, неохотно развернулась во всю немалую длину; посверкивая зеленоватой чешуёй и изящно извиваясь, она вползла на спинку дивана и исчезла из виду в густой листве торчавшего за спинкой тропического фикуса.

– Твою… кукловодческую… мать, – Арсений огляделся, тяжело дыша. Сердце колотилось как бешеное.

Он принялся водить фонариком по полу, ожидая тарантулов или скорпионов или хотя бы ядовитых тропических тараканов каких-нибудь.

В двери негромко, но в ночной тишине очень слышимо, щёлкнул блокатор.

Включился динамик.

– Восемь раз проходишь испытание. Восемь успешных раз. Сейчас кровь можешь не тратить, это пробное. О продолжении наказания поговорим утром.

Кукловод

Вернулся

Вернулся!!!

Арсений замер. Затем быстро-быстро направил фонарик в сторону мерцающей в углу камеры, широко ухмыляясь.

– Да хоть десять. Ты не поверишь как я рад тебя слышать! – сообщил камере, направляясь к двери за листочком. – Надеюсь, ты скоро заберёшь меня из этого бренного и жестокого мира к себе…

– Если пожелаешь, Арсень, – голос Кукловода из холодного стал глубоким, почти бархатным, – то можешь прийти когда угодно. Даже сейчас. Конечно, когда отработаешь наказание.

– Договорились, – Перо вытянул из кармашка листочек со списком. – Жди.

Когда он в половине четвёртого подошёл к кабинету на втором этаже, дверь была приоткрыта. Привычно зайдя внутрь, в прохладную – Кукловод поддерживал температуру для того, чтобы краска сохла равномерно – полутьму, Арсений остановился. Дверь за ним защёлкнулась.

Кукловод был тут. Сидел в кресле у стола в своей любимой позе – закинув ногу на ногу; голова чуть склонена набок, локоть левой руки упирается в подлокотник, пальцы касаются щеки. Настольная лампа, накрытая тёмно-красным абажуром, давала на его лицо рефлекс, похожий на отблеск гаснущих углей в костре. Этот же красноватый свет отразился в тёмных глазах, когда он повернул голову к вошедшему Перу.

Слегка – показалось ли? – улыбнулся.

– Иди сюда. – Медленно-медленно Кукловод окинул его взглядом. – Тебя нужно перевязать.

– Какая честь, – Арсений не подал вида, что удивлён. Не отпуская «модель» из внимания, медленно прошёл к креслу. Глядя Кукловоду в глаза, медленно опустился на пол и протянул ему руку. Бинты пропитались кровью, и старые шрамы, там, где зашивал Джим, ныли. Но к этой боли он привык.

Кукловод взял его руку в свои. Повернул ладонью вверх. Впился внимательным взглядом в окровавленные бинты. Потом, наклонившись, поднёс ладонь к лицу, коснулся кончиком носа разлохматившейся ткани бинтов. Втянул в себя воздух. Провёл кончиком носа по кромке верхнего, самого пострадавшего слоя.

– В запахе твоей крови вся суть жизни, Арсень, – хрипло и тихо.

Арсений выждал секунды три, вбирая попутно линии – свою руку в руках Кукловода. Тёмный огонь в глазах маньяка. Изменившиеся, резкие черты, делавшие его настолько не похожим на Фолла, словно по ним прошёлся, сделав чётче, выразимо рельефнее, какой-то сумасшедший художник.

– Я не знаю этого, – ответил тихо. – А на днях меня и вовсе разжаловали из Перьев.

Кукловод слегка поднял на него лицо. Недоверчиво изогнул брови. Улыбнулся. Миг – и он смеётся, склонив голову к его руке, почти касаясь носом изорванной ткани бинта.

– Это невозможно, Арсень, – заговорил, отсмеявшись. – Ты о выходке Джона? О ней?

Арсений, чуть прищурившись, вглядывался Кукловода. Он впервые видел, чтобы маньяк так смеялся.

Стало слегка страшно.

– Ну да. Он же сказал об этом прямо. На шутку похоже не было.

Кукловод тряхнул головой, всё ещё улыбаясь.

– Не мы сделали тебя Пером, Арсень. Перо – это не статус, не звание. Это твоя суть, твои поступки. Ты сам делаешь себя Пером.

Последний раз вдохнув запах окровавленных бинтов, он выпрямился и потянулся за лежащим на столе ножом для бумаг.

Арсений не шелохнулся, когда холодное лезвие протиснулось под бинты, слегка вдавилось тупой стороной в исколотое месиво ладони. Лёгкое движение вверх, и окровавленный бинт, разрезанный надвое, падает на пол.

– А Тэн, значит, была такой же…

– Несколько другой, но да. То же стремление к свободе, та же ярость…

Кукловод откладывает нож и прикладывается щекой к раздербаненой ладони. В проколах тут же начинает щипать, но ненадолго – уже через секунду Кукловод выпрямляется – на щеке видны следы крови – и плескает перекись в раны из небольшой бутылочки.

Арсений смотрел на него в упор. С ладони, шипя, капала смесь крови и перекиси.

Перекись щипала, шипела, вгрызаясь в изрывшие ладонь проколы.

Пришлось сжать зубы и сосредоточиться, чтобы зверски ноющая рука не дрожала. Инстинктивно Арсений ощущал, что обнаружить сейчас слабость было равносильно смерти. Его, в глазах маньяка.

В горле слегка пересохло, и говорить получилось невнятно.

– Я хочу спросить, – он под шипение перекиси немного откинул голову, чтобы при случае можно было поймать взгляд Кукловода. – Правда, мы об этом ещё не говорили… Портрет. Там… каких именно марионеток ты хочешь видеть в своих руках? Я правильно понимаю, что одной из них должен быть я?

– Верно, ты. Моя главная марионетка. – Кукловод достаёт упаковку бинтов, вскрывает тем же ножом для бумаг.

Перекись щипать перестала.

Арсений кивнул.

– Вторую мне полагается угадать, или скажешь сразу?

– Ты угадаешь, Арсень, – Кукловод, улыбаясь, смотрит в его глаза. – Уверен, что угадаешь.

Витки бинта ровным белым слоем ложились на ладонь. Перевязка была рыхлая, неумелая, но он явно старался.

– Да… – Арсений закрыл глаза, вспоминая свои последние, урывками рисуемые наброски. Отвлекала только остаточная болевая пульсация в ладони и мёрзнущие пальцы. – По крайней мере, попробую.

====== 20 марта ======

Маньяк медленно проступал из небытия и тьмы.

Это было частью задумки, которую Кукловод мог оценить сам, периодически во время работы подходя взглянуть на свой портрет – нанесённые широким шпателем ровные слои чёрной краски – чтобы не закрашивать кистью весь немалый фон портрета – стали пластами густой тьмы, из которой неясно, тёмными контурами, проступала его собственная фигура, одетая в чёрное. Она становилась всё явственней по мере работы, словно бы действительно возникая из чистой темноты.

Яснее всего, светлыми пятнами – его лицо, полускрытое неровными тенями, руки, удерживающие марионеток, и светлая каменная чаша. Старинные языческие символы на ней Арсений рисовал по памяти – они были вырезаны на стенах в призрачной крипте, где обитал древний Друид. Пока же, на картине, они только полупрозрачными контурами.

Окинув холст взглядом с пяти шагов, Арсений снова подходит к мольберту. Кидает взгляд на модель. Кажется, Кукловод задремал в кресле, по крайней мере, глаза закрыты, и руки, лежащие на подлокотниках, расслаблены.

Он не спал все те двое суток, что художник находится здесь, в этой комнате.