– Что я слышу… – Джим слегка улыбается, не открывая глаз. – Кто вы, джентльмен, и куда дели моего брата?

– А ты вообще молчи, полудохлик, – Арсений завязал бинт и оставил руку Джима в покое. – Получай свою конечность в пользование. Чай одобряю.

– Вот-вот, – Джек, ухмыльнувшись, выбрался из пледа и слез с кровати. Арсений тут же занял его место. Правда, в двери младший Файрвуд обернулся.

– И тихо сидите, а то знаю я вас… Всё, короче, ушёл за чаем.

Джим улыбается, мягко, в себя. Как будто вовсе не расстроен своим состоянием.

– Арсень, слышал? Он нас знает, и ушёл за чаем.

– Да, да, – Арсений важно покивал. Взгляд упал на валяющийся в складках пледа карандаш. Перо поднял его и принялся вертеть в пальцах. – Я воспринял. Кстати, Джим, как ты относишься к тому, чтобы этим вечером добавить к списку моих прегрешений перед мировой общественностью ещё и мелкую кражу?

– А, да, ты же ещё вором не был… А зачем? Жажда новых впечатлений?

Арсений лениво улыбнулся.

– Если бы. – В гранях карандаша причудливо блеснул отражённый свет лампы. Арсений медленно перевёл взгляд с карандаша на Джима. Отследил линии разметавшихся по подушке тёмных волос, знакомые черты усталого, бледного лица.

Аристократ. Хоть картину маслом пиши

Карандаш был отброшен обратно на покрывало.

– Алиса падёт жертвой, как выразилась Лайза, мировой справедливости. Мы собираемся выкрасть из её комнаты недостающие газеты.

– Сама не отдаёт?

– Не-а. Отказала в крайне грубой форме.

– Странно… – Джим потёр пальцами переносицу. Поморщился, положил перебинтованную руку обратно. – Она всегда была резковата, но всё же достаточно адекватна… Да, Арсень. Я всецело одобряю.

– О да, теперь я пойду на это дело с чистой душой и лёгким сердцем, – Арсений патетично вскинул руки к потолку и потряс ими. Опустил обратно на колени и хитро покосился в сторону Джима. – Благодарю, святой отец, что сняли с меня тяжесть этого греха.

– Да мне несложно, обращайся, – Джим шутливо перекрестил его двумя пальцами. Глаза не открыл, но всё же наблюдал за ним из-под ресниц. – Ещё грехов поснимать?

– Не надо, а то вдруг стану таким лёгким, что взлечу к потолку. Да и вообще, я б с удовольствием нацепил на себя ещё пару-тройку… прям щас. – Перо тяжко вздохнул и кинул взгляд на наручные часы. – Десять доходит. Лайза сказала, будет ждать меня в гостиной. Так что пойду.

– Поцелуешь?

Тон провокаторский.

Арсений, уже на полпути к слезанию с кровати, остановился.

– Ну, если будешь настаивать, уговаривать, умолять, заламывать руки, то, пожалуй, я над этим подумаю…

– Некогда, скоро Джек придёт.

Джим настойчиво тянет его за рукав к себе.

Он пахнет лекарствами. Скользит по спине перебинтованными руками, заползает пальцами в волосы. Целует медленно, почти спокойно, почти можно поверить, что спокойно – если б не ладони – вот ещё по волосам, потом на плечах, ниже и – заползают под толстовку.

Арсений нависает над ним – нельзя ложиться рядом, нельзя придавить к кровати собой – слишком располагает к долгой и вдумчивой ночи, а у них мало времени. Поэтому – провести пальцами по спутанным волосам, и – вниз, по скуле, через шею, грудь, живот – в брюки.

Джим слегка подаётся навстречу пальцам.

Улыбнуться сквозь поцелуй, получить укус в губу. Несильный, но намекающий – нечего тут.

Справиться с пуговицей – до чего противная, да ещё пальцы плохо слушаются – и – под ткань трусов.

А там жарко.

Джим целует его всё ещё медленно, но уже гораздо глубже, чем вначале, дразнит языком. Оставив в покое его толстовку, с силой сжимает волосы. Вторая рука – видно краем глаза – вцепилась в покрывало.

Сейчас бы спальню на всю ночь

Арсений делает над собой усилие, чтобы снова не начать улыбаться, и слегка сжимает пальцы.

Проводит ими по горячему, подрагивающему стволу: вниз, к основанию, снова слегка сжать, коснуться яичек – и вверх, к головке. Потом – то же самое, но быстрее.

Ткань мешает. Придавливает запястье, не даёт простора действиям. Зато так интереснее, к тому же само ощущение – вот, ты орудуешь рукой в трусах любовника – уже кружит голову. Поэтому – быстрее, энергичнее, преодолевая сопротивление ткани.

Поцелуй всё ещё медленный, на контрасте. Дыхание сбивается, и периодически губы попросту застывают прижатыми друг у другу. В волосах – крепкая хватка пальцев, они сжимают, периодически отпускают, и снова сжимают.

Жарко. Хоть раздевайся.

Когда Джим кончает, они ещё некоторое время продолжают поцелуй.

– Теперь точно пора, – тихо констатирует Арсений минутой позже, всё ещё нависая над Файрвудом. – Или это такой хитрый способ не дать мне совершить преступление?

– Да, конечно, – Джим уже открыл глаза и смотрит прямо на него. – Я же такой моралист… Если верить Джеку.

Арсений коротко чмокает его в губы и поднимается.

– Нет, – слышит, когда собирается вытереть руку о покрывало, – моему брату тут спать.

– А говорил, не моралист… – тянет подпольщик нарочито обиженным тоном. Оглядывает комнату, поднимает с пола невнятного вида тряпку, вытирает пальцы об неё. Подхватывает сумку, ухмыляется пристально глядящему на него Файрвуду и передаёт тряпку ему. Уходит.

На своротке главной лестницы встречает Джека с подносом.

– Мы вели себя тихо. Всё, согласно приказу, – Арсений не удерживается, по-военному прикладывает руку козырьком ко лбу.

– То-то у тебя голос довольный, как у падлы, – бурчит крыс. – Ну, твоё счастье, что у меня руки подносом заняты.

– Опаздываешь, – тут же сказала Лайза, стоило переступить порог гостиной. Она стояла у рояля и задумчиво трогала клавиши. Если прислушаться внимательно, в этом даже можно было уловить некую мелодию.

– Задерживаюсь, – поправил Арсений, поднимая палец к потолку. – Объект – слинял?

Рыжая кивнула и оставила рояль в покое.

– Алиса читает проповеди в библиотеке после ужина. Почти каждый вечер. Ещё, как мне сказали, проходит испытания. Так что у нас около часа.

– Тогда поехали.

– Что-то ты чересчур довольный, – Лайза подошла и слегка толкнула его в плечо. – Подозрительно.

Арсений предпочёл не ответить. У него ещё теплилась мыслишка вернуться пораньше и попробовать вытянуть Джима в его комнату – хотя бы на час-два.

В коридорах была темнотища. Кажется, Фолл разозлился настолько, что выключил в доме светильники. Впрочем, им это только на руку.

Перед самым входом в комнату включили фонарики, а Лайза достала из сумки пачку газет.

– Удачи нам, – шепнула, проскальзывая внутрь.

Арсений протиснулся в полуоткрытую дверь за ней и шёпотом поинтересовался:

– А газеты…

– Подложим вместо взятых… вдруг не сразу заметит пропажу? – девушка направила свет фонарика на тумбочку. – Ох же… чувствую себя ужасно глупо. Арсень, твой письменный стол, я здесь. Постарайся ничего не…

– Да понял я, понял, – Арсений отмахнулся от неё фонариком.

В первом ящике стола у главной вороны не обнаружилось ничего интересного. Куча исписанных бумажек – вроде записок, какими школьники на уроках перекидываются, тяжёлый медальон на длинной цепочке, пара чернильниц и сломанное перо, ручка, старый тюбик помады. Второй ящик неожиданно «порадовал» тёплой полосатой шапкой с задорным помпоном. Она лежала поверх небольших, но красивых кукол – их было семь штук, все в национальных костюмах. Ещё тут были мятые красные ленты. Почти как у Исами, только цвет глуше и сами гораздо шире.

В третьем лежали две конфеты в потёртых фантиках, ножницы и стопка бумаг. Арсений зажал фонарик между плечом и ухом, как иногда зажимал в прошлой жизни мобильник, и принялся перебирать листы.

Каракули. Одни листы исписаны мелким, летящим почерком, другие – вдавленным, крупным, почти разрывающим бумагу. На некоторых листах рисунки. Неумелые, больше напоминающие хаотические наборы наугад проведённых линий. Странные лица, лица, кажется, женские и иногда среди них – детские. Арсений заметил внизу торчащий уголок газеты и хотел уже позвать шуршащую содержимым тумбочки Лайзу, но увидел ещё один рисунок.