Джим опоздал на обед. Зашёл в полупустую кухню, сел за стол.

Окружающие притихли.

Энн, Марго, Фил, Джозеф и влюблённый в Арсеня подпольщик – Майкл. Все они, хоть и так не сильно шумели, с приходом Джима начали усиленно создавать вокруг себя тишину.

Ещё б они дока сейчас волновали. Но их реакция так живо напомнила ему о том, где и с кем сейчас Арсень, что заталкивать в себя еду пришлось силой. Аппетит сразу пропал.

И никто, ни один не покинул кухню, пока Джим обедал. Смотрели испытующе – кроме Майкла. Тот наоборот в свою запеканку уткнулся – будто ждали от него подробного отчёта о происходящем.

Доесть Джим не смог.

А по пути к гостиной его догнал Майкл. Окликнул неловко, потоптался на месте.

– Ты… знаешь же что с Арсенем? – Паренёк смотрел на него дерзко, почти вызывающе. Но голос был жалобный. – Знаешь же? Где он?

– Могу только сказать, что он в порядке.

Джим скрестил руки на груди, ожидая новых вопросов. Тот, вроде бы, и хотел их задать, но опустил глаза и кивнул. Молча.

Джим даже пожалел бедолагу. Мало влюбиться, так ещё и предмет влюблённости ускакал в неизвестном направлении. Спрашивай теперь его пассию, которую не любишь по понятным причинам.

Потом – ещё несколько пациентов и малосодержательный, но очень эмоциональный разговор с братом. Джек, видимо, совсем проснувшись, доковылял до гостиной и устроил личный допрос на набившую оскомину тему «Где Арсень?». Ответом, что искомый человек в порядке и через пару дней снова будет в зоне доступа, не удовлетворился.

А врать брату Джим не хотел. Но и рассказывать сейчас, при людях, было нельзя. Пришлось дать обещание, что вечером – точно. Брат посопел и плюхнулся в кресло.

– Устал, – пояснил, – отдохну и работать.

Как же я устал…

Джим принялся за очередную жертву ловушечного произвола.

Ну почему бы всем от меня не отстать?

Пялятся и пялятся…

На сердце и без этих постоянных долгих взглядов, которыми его одаривал каждый встречный-поперечный, было гадко.

Вечером, когда он пришёл в арсеневскую комнату после урванных пары часов в библиотеке, Джек чертил что-то на листе бумаги карандашом. Карандаш вдавливал сильно, разве что не прорывая листок насквозь. Джим даже не удержался и посмотрел – схема, насколько он помнил, электрической цепи. Он их благополучно забыл сразу после школы.

– Нэт попросила, – хмуро пояснил младший, – а ты рассказывай-рассказывай. Мне это слушать не мешает.

Джим поставил сумку рядом со стулом – ремешок пропустил через пальцы, просто так, чтобы сосредоточиться. Сам сел. Сцепил руки в замок.

– Так… – выдохнул, – Арсень у Кукловода.

– Это я, как ни странно, после объявления маньяка понял, – ядовито отозвался Джек. – Зачем? Что опять случилось? И ты – ты как проворонил, а?

Карандаш с такой силой оказался вдавлен в бумагу, что, кажется, прорвал-таки несчастный листочек.

– Да не крал Кукловод его, – Джим, поняв, что сидение на стуле сосредоточиться не помогает, встал и стянул с себя безрукавку. – Арсень его рисует. И Кукловод его утащил, чтоб Арсеню рисовать не мешали.

– Опять та же… – Джек не договорил. Развернулся Джиму на табурете, сильно щурясь. – И что, нам его обратно по частям ждать или как?..

Он с силой воткнул карандаш в банку к другим, перебрался с табуретки на кровать и там сел спиной к Джиму, ссутулившись.

– Хрень какая-то. Бред. Перо рисует Кукловода…

– Джек, нам нужно Арсеню верить. – Джим принялся за расстёгивание пуговиц на рубашке. – Я ему верю, и Лайза тоже.

– Да потому что он никогда ничего не рассказывает! – взвился младший, резко обернувшись к нему. – Вот ты скажешь, чего с ним манячина в первый раз делал, когда упёр?! Мы ему должны верить, да?! – Джек вцепился пальцами в покрывало, стянув ткань в складки. – Это ж Арсень, он врёт как дышит! Про портрет рассказал? Рисовал он его тогда и сейчас рисовать пошёл?! Да какой нафиг портрет, бред это! Бред, Джим, бред, чтоб нам заливать и не говорить, зачем его Кукловод на самом деле утаскивает!

– А… ага… – Джим замер на секунду от услышанного. – Ну ладно. И зачем Кукловод его тогда утаскивает?

Джек снова отвернулся.

– Да мне откуда знать, – огрызнулся тихо. – Издеваться… да мало ли. Но в портрет я не верю.

– Ну, измученным, избитым и изнасилованным в тот раз он точно не выглядел. В этот раз…

Он, задумавшись о том, что можно сказать, забрался под одеяло.

Брат насупленно молчал, вернувшись к схеме.

– Ну хочешь, я по его возвращении поработаю внештатным проктологом? Выявлю степень, так сказать, измученности организма?

– А чем это будет отличаться от вашего обычного времяпрепровождения? – младший всё ещё не говорил, а скорей бормотал невнятно. Карандаш шуршал по листу бумаги.

– Инструментом проникновения.

Джим ещё с секунду после произнесения фразы держался, но потом начал смеяться. Очень уж бредовая картинка вырисовывалась в сознании: томный Кукловод и связанный по рукам и ногам Арсень.

– Лишь бы ржать… – недовольное.

– Ну а что ещё делать? – Джим поглубже забрался под одеяло, всё ещё посмеиваясь. Ноги никак не могли согреться. – Джек, ты за кого нас принимаешь? За озабоченных подростков?

Хотя походим иногда, да…

Мда…

Джек отложил схему и снова перебрался на кровать. Завалился на подушку, заложив руки за голову, как иногда делал Арсень. Выдохнул раздражённо.

– Конечно. Ещё скажи, что вы исключительно за ручки держитесь и в глаза друг другу с нежностью заглядываете. Слышал я тогда полночи… хватило.

Из тумбочки послышалось шуршание и писк. Джек пошарил там, вытащил наружу Нэн. Усадил на кровать между ними, с тумбочки стянул небольшой мешочек. В нём оказались сухари.

Продолжать разговор не имело смысла. Джим пару минут понаблюдал за тем, как младший кормит крысу, потом улёгся на бок и вскоре задремал под тихое попискивание Нэн.

====== 7 – 8 марта ======

Кукловод выпустил Перо ранним утром седьмого марта. К этому времени, помимо восьми набросков и двух качественных эскизов в цвете, был готов только рисунок. Арсений сначала прорисовал углём основные элементы композиции, затем обвёл контур чернилами и смахнул угольную пыль.

На холсте остались чернильные контуры, по которым надо будет позже прописывать основные цветовые плоскости картины.

Два дня работы практически без сна, с редкими перерывами на отдых.

Ни одного наброска, сделанного за эти двое суток, Кукловод не разрешил взять с собой.

Отобрал и старые.

Отдал опустевшую сумку.

Арсений вывалился в коридор в утренних сумерках. За спиной захлопнулась дверь.

Перо прислушался. Так и есть – шаги, внизу оживлённые голоса. В комнате неподалёку открыта настежь дверь, внутри шуршит о ковёр веник. Кто-то уборку затеял с утра пораньше.

Особняк просыпался.

Зато теперь определённо станет легче

Как и ожидалось, его возвращение не спровоцировало ажиотажа, чему Арсений был только рад. Свои подходили, поздравляли, что вернулся живым-здоровым.

За завтраком он улыбался Дженни и на все вопросы интересующихся отвечал, что Кукловод просто держал его взаперти и изредка читал дистанционные проповеди о смысле истинной свободы.

Не хотелось никому ничего говорить. Мало-помалу народ отстал, и Арсений, ковырянием ложкой в каше имитируя интерес к еде, получил возможность просто думать о начатом портрете. Иногда даже закрывал глаза и представлял – рисовал раз за разом линии, ощущал воображением на кончиках пальцев выпуклый рельеф масляный слоёв…

От мыслей его отвлекла одна из блондинок – Арсений опять умудрился забыть имя. Подошла сбоку, кашлянула, привлекая внимание.

– Райан велел тебе передать, когда вернёшься, – протянула ему небольшой белый конверт.

– Спасибо, – невнимательно кивнул Арсений, принимая «передачу». Блондинка только фыркнула, откинула с плеч волосы и ушла.

Перо открыл конверт. Внутри был блестящий диск. На белой внешней стороне шла надпись маркером.