Пристроив лампу на табуретке, Арсений ещё некоторое время под пристальным взглядом направлял плафон, чтобы добиться нужного угла освещения. Так же, оставаясь на коленях, поднял голову.

– Ещё две вещи. Первая – мне нужно позволение подходить к тебе свободно, без «шаг в сторону – расстрел», – голос звучал спокойно и размеренно. – Это необходимо для самого процесса. Так что в данном случае я, как любая порядочная марионетка, требую свободы.

Кукловод, не сводя с него глаз, медленно кивнул.

Арсений поднялся, вернулся к альбому.

– И вторая: я попрошу тебя придумать что-нибудь, чтобы я чаще оказывался в этой комнате, и вопросов ни у кого не возникало. Я хочу спокойно работать над портретом, ты хочешь его получить. Выгода будет обоим.

– Логично, – голос Кукловода тих и холоден. – Я это организую.

– Ну что, тогда как договаривались. Марионеток ты тоже принёс… – взгляд невольно упал на небольшую коробку, притулившуюся на углу стола. – Нужны две. Позировать так тяжело, каждый набросок я рассчитываю на две-три минуты.

– Думаю, я справлюсь, – Кукловод слегка скривил рот в жутковатой улыбке. – Приступаем.

Комментарий к 27 февраля – 5 марта *Конкретно то, что мы называем “8 марта” в Англии не празднуется (как выяснили недавно слегка обалдевшие от такой новости авторы). Вместо этого англичане отмечают “день матери”. Смысл похож, в общем-то, но празднование – за три недели до Пасхи. Пришлось срочно менять касающиеся упоминания 8 марта моменты.

====== 5 марта ======

Джим отмеривает шагами пространство: от спальни до своей комнаты.

Глубокая ночь.

Гиппократ свидетель тому, как сложно сейчас вести себя адекватно.

Неизвестность и страх. Арсень, как бы ни был удачлив – живой человек из плоти и крови, и кто знает, вдруг Кукловоду снова захочется этим воспользоваться? В каком состоянии доведётся увидеть подпольщика в следующий раз?

Шаг за шагом, гулкие звуки ударов подошвы о пол, в ушах отдаются отстуками секундной стрелки наручных часов. Они у Арсеня и остались.

Сейчас нужно вернуться в комнату. Джим знает, что заснуть не сможет, может, даже не в комнату, к брату зайти.

К брату…

Кошмары…

Кошмар…

Ноги сами посреди коридора остановились. Постояли с секунду, носками ботинок к арсеневской комнате дёрнулись, и дальше – шагать, по направлению к брату. Одному быть не хочется, а так – сразу двух зайцев.

Глухие отстуки каблуков изношенных ботинок отмеривают пространство сухо, равнодушно. Если их слушать, и не подумаешь, что сознание в панике.

Вопросы, вопросы, роятся в неспособном мыслить здраво сознании. Джим их не отгоняет – бессмысленно, снова слетятся, зато если сразу пройти их, прожить, отстукать каждое сердечными сокращениями – будет проще. Возможно. Роятся вопросы и мысли, вязнут в густом, киселеобразном тумане страха.

Скрипит дверь, тёмная, в старых потёках туши.

Джим заглядывает в комнату.

Брат спит. Сжался во сне под одеялом, как маленький, как в детстве. При взгляде на него спящего всегда возникало ощущение, что мёрзнет.

И даже облегчение какое-то в душе появилось. Брат тут, живой, тёплый – что важно, в последнее время, со всеми прогулками в Сид, Джиму стало необходимо ощущать тепло. Только тепло теперь могло служить доказательством жизни.

Шаги до кровати – раз, два – и старший садится, тихонько, чтоб брат не проснулся от скрипа кровати.

Но брат просыпается. Ёжится, хмурится, ведёт носом – смешно, как собака, и, хрипло:

– Джим, ты?

Джим слегка треплет его по волосам. Легче. Джек сонно мотает головой: не нравится.

– Ты чего это здесь… среди ночи? – сиплым спросонья голосом.

Джим, из вредности, снова треплет его по волосам. Улыбается.

– Арсень некоторое время тут ночевать не сможет. Я буду.

– А… ну падай… – младший с зевком утыкается лицом в подушку.

Джим раздевается. Непривычно – давно не раздевался тут, зато пол почему-то теплее. Да и под одеяло не холодное ныряешь, к брату. Можно сунуть не успевшие согреться ноги к его, послушать сонное бухтение на тему «брат-садист» и «что за жизнь, когда спать не дают». Если слушать их, не напрягая сознание, можно и вовсе забыть, что Арсеня тут нет, что он где-то рисует маньяка, и вернётся вряд ли скоро.

Только вот всё равно не спится. И Джим наблюдает за причудливыми изменениями теней, в которые превращаются предметы в отсутствие источников освещения, да воспринимает лежащего рядом брата. Отвлекает.

Проснулся от шума.

Привычно, хотя работу на дом и не приносили давно. Рефлекторно поднялся, спустил с кровати ноги, ругнулся.

Обувь поставил не туда.

В дверь робко заглядывал кто-то… подпольщик. Явно подпольщик, последователей Джим различает даже спросонья.

Рядом заворочался брат.

– Джим, простите, – услышав голос, Файрвуд-старший вспомнил. Не подпольщик, а подпольщица. Джулия. – У нас…

– Ловушка сработала? – Джим уже догадался. Девушка закивала в ответ на его предположение.

Тряхнув головой, чтоб проснуться, Джим поднялся, нащупал в потёмках одежду. Порадовался лишний раз, что положил близко.

В последнее время ловушки срабатывали как-то слишком часто. И слишком… наверняка, как бы это не звучало параноидально.

– Кто?

– Агата. – Теперь Джулия стояла в дверном проёме полностью, не заглядывая. – Гвоздь. Упала на него, вошёл в икру.

– Глубоко? – Рука по привычке цапнула рядом с одеждой, но захватила только воздух. Джим досадливо зашипел.

– Да нет, вроде… я не вытаскивала, как вы и учили.

– Правильно.

Джим оделся при ней. В последнее время вообще перестал чувствовать стеснение перед девушками. Перед Дженни ещё было, но она – другое дело.

Джек вылез-таки из-под одеяла. Осмотрелся, сильно щурясь. Джулия запоздало его поприветствовала. Пробурчав что-то нечленораздельное, Джек снова скрылся в дебрях одеяла.

– Хорошо, – Джим зачем-то похлопал себя по карманам брюк и повернулся к девушке. – Веди. Но сначала я зайду за сумкой.

Рана оказалась и вправду несерьёзной. Гвоздь вошёл по касательной, лишь слегка повредив мышцу. Не ржавый. Джим быстро обработал рану, наложил повязку, помог фыркающей подпольщице добраться до комнаты.

Ни разу до этого Агата не бывала у него с подобными ранениями. Судя по тому, что Джим слышал о ней, она была крайне осторожной девицей.

Всё это напрягало.

А в девять утра Кукловод объявил на весь особняк, что они остаются без Пера на двое суток. Сказал, что они слишком привыкли полагаться на Арсеня, и теперь им придётся функционировать в том же режиме без, как он выразился, «костылей».

Джим слушал его, сжав зубы до боли. Не он один не верил этим высоким словам, Лайза, когда он её встретил, тоже высказалась на этот счёт. Сказала, что Кукловод может кидать лозунги сколько угодно, но её всегда бесили люди, прикрывающие собственные интересы благовидными предлогами.

И Дженни расстроилась. Джим, только дослушав Кукловода, сразу пошёл на кухню. Кухонная фея остервенело драила мытую тарелку полотенцем. Даже в выражении лица Джима-подпольщика появилось что-то человеческое: не стоял, с задумчивым видом разглядывая что-либо, а хмуро теребил листики фиалки.

– Просто ужасно, – Дженни, заметив его, только тряхнула золотистыми волосами. Ни следа приветственной улыбки. – Джим, может ты скажешь, где Арсень?

– Нет, – Джим мог только покачать головой, – не могу. Вернётся и сам расскажет. Не сердись, хорошо?

– Хорошо, не буду, – Она поставила тарелку на место с такой силой, что, казалось, только чудом не расколола. – В конце концов, тебе виднее, но сам понимаешь…

– Понимаю.

Дальше продолжать разговор смысла не было. Джим позавтракал, поблагодарил её – даже получив намёк на улыбку – и приступил к своим непосредственным обязанностям.

С нынешним режимом функционирования ловушек свободного времени стало в разы меньше. Пока, слава богам, никто не пострадал серьёзно. В основном случаи, наподобие утреннего – порезы, проколы, ушибы от гири, просто намного чаще, чем раньше.