Проснулся так же, в освещённой лампами темноте. Исами в комнате не было, на нём оказался плед. В комнате было холодно, как в склепе.

Дом как вымер. Пока Перо, пошатываясь, брёл к своей комнате, вокруг царила такая полная и глубокая тишина, что становилось иррационально жутко. Но нет, вот чьи-то шаги по коридору, потом хлопнула далёкая дверь ванной; в тёмном углу зашуршала вдоль плинтуса крыса…

Резко, заставив его вздрогнуть, зашипел ближний динамик.

– А ты, смотрю, совсем забыл об обещании, – холодный голос удивительно изящно гармонировал с промозглым коридором.

– Я не забыл, – Арсений привалился спиной к холодной стенке и поискал, как взгляда, мигающий огонёк камеры. – Но я не успеваю делать больше двух-трёх набросков в день. Да ты и сам видеть должен…

– Да, да, конечно, ты постоянно занят, – на той стороне динамиков явно пытались изобразить сочувствие, – так много работаешь. Что дальше?

– Дальше – мои руки. Да вот… – Арсений поднял было руки к камере, но вспомнил, что они были перебинтованы Тэн. Фыркнул на самого себя. – Ладно, проехали с красивыми жестами. То, что я не могу как следует держать карандаш, дело пятое. Но я не могу просто сесть и сказать всем, что решил порисовать. Я ж Перо. Описать тебе, что начнётся в подобном случае?

– Нет, зачем же. Но ты, полагаю, знаешь пословицу о Магомете и горе?

– Ты придёшь сам? Как тогда, в ноябре? – Арсений попытался заткнуться, но не вышло. Наоборот, голос совсем уж скатился в насмешливо-нахальный Джим сказал бы проявление мортидо, насколько это возможно при его степени усталости. – Значит, надо приготовить майку, которую не жалко, пинту перекиси и упаковок так с десяток стерильных бинтов. А, да, ещё тазик, потому что у меня организм как-то неадекватно реагирует на твои транквилизаторы.

– Я оборудовал тебе студию, – Кукловод его как не слышал, – будешь рисовать там. Уверяю, уж там-то тебя не побеспокоит никто.

Арсений оттолкнулся спиной от стены. Задиристое настроение никуда не делось.

– Студия… Это мне нравится. А мои руки как? И общая психологическая усталость. Как думаешь, что я нарисую в таком состоянии?

– Это ты так на жалость давишь или просто оригинальный способ суицида разрабатываешь?

Динамики сочились ядом.

– Нет. Я прошу один выходной. Ровно сутки, после которых… – запал неожиданно вышел, и очень захотелось снова навалиться на стенку. А лучше сползти по ней. – После я буду готов. Но эти сутки меня никто не должен беспокоить. Вообще. И искать.

Ну валяй. «Перо, ты слишком много болтаешь, кинотеатр, семь раз зеркальная, спальня, четыре «против времени»…

– Да? – Несколько секунд молчания, после которых, неожиданное, – хорошо. Я даже поспособствую. Заблокирую спальню.

– Боже ты мой, – выдохнул Арсений и всё-таки воспользовался помощью стенки. Даже на секунду прикрыл глаза. – Неужели хоть кто-то здесь понял, что мне просто нужно отдохнуть? – и, уже нормальным тоном, – ну ладно, это я уже ною. Спасибо.

– Итак, спальня в твоём распоряжении. Полном. На сутки. И по их истечении ты поступаешь в моё распоряжение.

– Договорились. – Арсений помахал камере и указал на лестницу, – я тогда спать пойду.

– Это меня уже не касается.

Перо только отмахнулся и поплёлся по лестнице к своей комнате. В засыпающем сознании тёплым комком расположилась мысль о завтрашнем выходном – первом настоящем официальном выходном с момента его попадания в особняк. И тянуло, тянуло, хоть и качаясь, и держась за стенку – сонно улыбаться.

Арсень завалился к нему в восьмом часу утра – Джим только-только вернулся из ванной, оделся и хотел уже идти на завтрак. Завалился сонный, лохматый, с сумкой и в пледе.

– А у меня… мне Кукловод выходной разрешил. Сутки целые. Я… – указал на заправленную кровать, – тут посплю? Чтоб не доставали.

Дождавшись кивка, он прошествовал к кровати, таща на себе плед, как некое лесное чудище шалаш из травы и веток, брякнул сумку у тумбочки и рухнул на покрывало.

– Спасибо… – пробормотал еле слышно, вытягиваясь во всю длину. Сонно улыбнулся, закрыв глаза. Повозился, устроившись на животе. Зевнул. Обнял подушку. И, кажется, отключился сразу же.

Джим только головой покачал и подоткнул плед, чтобы все части Арсеня оказались укрыты. А то мало ли. Сквозняки.

Посмотрел с полминуты. Больно уж подпольщик с самоотдачей спал, вкусно. Так, что хотелось улечься рядом и не идти ни на какой завтрак.

Пришлось от греха подальше выйти из комнаты.

Арсений не проснулся в обед. Джим хотел растормошить его, чтобы сгонять поесть, но подпольщик спал так крепко, что на расталкивания не среагировал.

Джим с нехорошим предчувствием подумал было, что он ушёл в Сид. Потрогал руку, свисающую с края кровати. Сухая. Тёплая. Бинты чистые, без единого пятнышка крови или грязи. Арсень во сне что-то пробормотал и уткнулся лицом в подушку.

От сердца отлегло.

Проснулся подпольщик в девятом часу вечера. Джим, завершив вечерний обход и поужинав, сидел у себя и читал, когда он пошевелился. Из-под пледа высунулась лохматая голова.

– Воздуху мне… – прохрипел Арсень, сильно щуря левый глаз. – И воды…

– Это намёк, чтобы я принёс? – Джим, не поднимая головы от книги, приподнял бровь. Виду не показывал, но слышать проснувшегося наконец Арсеня было отрадно.

– Сам… доползу, – поведал герой в два захода, сползая с кровати на пол. Судя по шуршанию.

– Пол холодный, – не преминул напомнить Джим.

Книгу, предварительно заложив её листком бумаги, он отложил, и теперь наблюдал почти эпичную картину: Арсень перевернулся на спину и стал медленно стекать с края кровати на пол. При этом делал это как-то полубоком. Наконец, потерял равновесие и негромко шмякнулся с той стороны кровати.

– Ну вот, – довольно объявил оттуда. – Я уже на полпути к воде и воздуху.

– Вряд ли оные так близко. Пол. Холодный.

Джим недобро прищурился. Про себя дал зарок – если Арсень тот час же не обуется, точно устроить ему террор во имя Гиппократа. Но потом.

Арсень обулся. Поднялся, дёрнул пару раз мятую футболку, приводя к более-менее приемлемому виду. Пятернёй пригладил волосы и объявил:

– Буду через пятнадцать минут, никуда не уходи.

Пожав плечами – а куда, интересно, он мог бы уйти в такое время? – Джим снова водрузил на колени книгу.

Текст был интересным. «Посмертные записки Пиквикского клуба», он с детства любил эту книгу, даже пытался брату читать. Брат не оценил. А сам Джим ими зачитывался тогда. Сейчас – не так, но они очень хорошо расслабляли после нескольких часов в библиотеке наедине со стариной Фрейдом.

Посему пятнадцать – или сколько там – минут пролетели незаметно.

Арсень завалился мокрый – это в его представлении означало «чистый», да ещё и на ходу дожёвывая бутерброд с маслом. Плюхнулся на кровать.

– Ну вот. – Дожевав, он под насмешливым взглядом Джима отряхнул руки от крошек. – Значит, как я говорил, сегодня у меня выходной. Утром Кукловод заберёт меня для работы над портретом, но до тех пор есть ещё несколько часов.

Книга снова оказалась отложена. Без закладки. Джим попросту забыл про неё после такого заявления. Закинул ногу на ногу, сцепил на колене пальцы и внимательно уставился на подпольщика.

Того это явно не смущало. Ровно как и крошки в кровати.

– Так, замечательно. И надолго, он сказал?

Арсень только пожал плечами:

– Не уточнил.

Джим нахмурился, прикидывая.

Сутки – минимум – без Арсеня. Значит, нужно два раза в день ходить к брату. И раненых станет явно больше, вряд ли Билл снизит нагрузки на фракцию. Распределит – возможно, но не снизит. Плюс многие будут растеряны, Дженни распереживается…

– Я понимаю, – негромко сказал подпольщик. – Но, может, не будешь думать о том, чего всё равно никак не изменить, а, Джим? У меня первый выходной за последние… ну сколько-то там месяцев. Признаться, я рад как придурок. Не хочу никакой тоски в кадре.

– Я не тоскую, а планирую. – Джим, тряхнув волосами, принялся стягивать ботинки. Без помощи рук, как иногда Арсень делал: всё руки не доходили попробовать, а тут такой случай. – Ты как, выспался?