Например, мысли о горячих руках подпольщика.

И других частях тела, не менее горячих.

На полу в фотолаборатории было холодно. Пришлось даже тащиться обратно в комнату с риском нарваться на Арсеня, за подушкой. Но вылазка выдалась успешной. Джек приволок в маленькую комнатку подушку. По памяти, на ощупь – перед Рождеством он тут всё излазил – включил свет.

Подушку кинул подальше от входа, уселся, опираясь спиной на тумбы.

А что, даже раковина есть.

Есть. Даже если бы не помнил – слышно, как вода капает. Примерно раз в минуту.

Он пошарил рукой в нише под крышкой стола. Нащупал первую бутылку, вытащил. Всего их было три.

Первым, что он сделал три дня назад, когда понял, что сам, без Пера, может ходить по особняку – наведался до своей старой заначки спирта и перетащил запасы в фотолабу. Не распотрошили-таки, не нашли. А теперь, когда его и искать никто не будет, самое время отодвинуть от себя эту чёртову реальность.

У Билла-то небось до сих пор тайники остались. А что, у меня ж не только слух, я и запахи в разы лучше различаю. Найти что ли запасники его по запаху, как ищейка, а?

Джек откупорил бутылку. Спирт, пусть и разбавленный, на вкус был отвратительным. Кое-как проглотив его, крыс запрокинул голову. Затылок упёрся в холодное покрытие тумбочки.

Он теперь видел, да. Различал цвета и мутные пятна. На месте людей, например, пятна были цветные – из-за одежды, и вытянутые. Предметы тоже были пятнами. Но с ними сложнее – не двигаются. Вот и пойди разбери, одно серое – это чайник или свёрнутая толстовка Арсеня. Кактус можно было легко перепутать с карандашницей, стопки арсеневских книг – с коробками из-под лекарств. И так – постоянно. Мир состоял из мягких, словно бы втекающих друг в друга пятен.

Вот и здесь – чёрные угрожающие пятна подвесных шкафов, коричневые – настенного покрытия. Отдельным жёлтым овалом горящая лампочка.

– За пятна, – сказал Джек вполголоса, легонько стукая бок бутылки о ножку стоящего рядом стула.

Через полчаса пятна начинали сливаться друг с другом. В голове уже слегка шумело, а надоевшая до тошноты реальность стала казаться неимманентно присутствующей. Эту фразу он то ли на лекции когда-то когда-то в Сорбонне? Ха-ха слышал, то ли пьяный мозг сам такую бредь породил. А Джим сказал бы, что алкоголь разрушает клетки мозга…

Он выпил за брата, дом, Кукловода, Билла, Подполье и за «мать его, Арсеня». Всему этому он желал удачи и счастья, увенчивая своё пожелание чоканьем с ножкой стула и очередным глотком из бутылки.

Едва осилив половину, Джек откинулся на шкафчики – в спину вроде упёрлась ручка выдвижного ящичка, но было плевать. Донышко стеклотары стукнулось об пол.

Может сегодня не будет кошмаров. Ага.

Он слегка раскрыл веки. Из-за отросших ресниц под них неохотно просочился тусклый свет верхнего освещения. Но это всё равно, это неважно. Он начал задрёмывать так – с полуоткрытыми глазами. Поэтому, когда к жёлтому подмешалось нечто голубоватое, Джек даже не сразу сообразил, в чём дело.

– За твою жизнь положено столько чужих сил, а ты совсем её не бережёшь, – прозвучал где-то внутри головы прохладный голос. Джек открыл веки шире, и из вороха пятен, поверх них, соткался силуэт Леонарда. Призрак едва заметно мерцал и был необычайно чёток – до последней складки на викторианской одёже.

– Ты…

Смотрел Леонард явно укоризненно. Но Джеку было всё равно. Правда, призрак, заметив, что на него обратили внимание, продолжил:

– Мне нельзя допускать, чтобы в этом доме кто-то ещё погиб. Любая смерть может стать последней...

– Для чего? – поинтересовался Джек, чтобы призрак не умолк и не исчез.

– Последней для всех. Тьма, обитающая в этих стенах, получит достаточно силы, чтобы…

Он умолк и посмотрел куда-то вверх. Джек при всём желании не мог повторить его подвиг – всё равно бы ничего не увидел.

– В любом случае, пить я тебе больше не советую. Твой брат и Перо отдавали на растерзание Той Стороне свои души, чтобы ты мог теперь жить.

Призрак развернулся с явным намерением просочиться сквозь стенку.

– Подожди, – попросил Джек. И сам удивился, как мерзко прозвучал собственный полужалобный голос. – Ты не мог бы тут поторчать, а? Дело в том, что ты… чёткий.

– Понимаю. – Леонард склонил кудрявую голову. – Живые воспринимают призраков не зрением.

Он не стал исчезать, а вместо этого замер у подвесных шкафчиков. Иногда по его изображению пробегал непонятный туман. Тогда Леонард становился размытым. Иногда он вообще распадался на клочья тумана. Правда, тут же собирался снова. Джек махнул на его трансформации рукой и потянулся за бутылкой.

– От такого количества разбавленного спирта ещё никто не помирал, – пробормотал то ли призраку, то ли себе. Глотнул. Опустил голову.

Через полчаса и нескольких новых тостов вдруг понял, что уже несёт нечто несуразное. Но даже осознав, остановиться не смог.

– Перо, понимаешь ты… Мы же с ним до взрыва всегда всё вместе делали! Ну вот всё! А тут он мне, вчера… невзначай так… мы, говорит, с Лайзой тайник спальни открыли два дня назад, а я тебе не говорил разве? Нет же… я всё понимаю, ничего теперь не могу, а ему тоже помощник нужен для страховки, но рассказывать-то он мне может, правильно? Нет, зачем я ему теперь, есть же эта Джимова рыжая… И сам Джим… за два дня ни разу не зашёл. А сегодня Арсень – да, вспомнил, спасибо… сказал… они все вместе собираются, Билл и брат… и он… и рыжая эта… что-то они там обсуждать будут… что-то там про Фолла этого, помешались на нём что ли… И сам звал, звал, да… Да зачем я им нужен?.. – Джек поднял голову. Уставился на Леонарда. Тому как раз вздумалось расплыться туманом. – Вот им всем – зачем?.. нет уж… Это всё отдельно…

Он пьянел и нес ещё что-то такое, привычное, просто чтобы не молчать. Об отношениях брата и Арсеня, которые ни в какие рамки не лезут, о Лайзе, которая постоянно куда-то тянула Перо, о Билле, который неведомо куда вёл фракцию, о Дженни, которая щебетала над ним, всё пыталась утешать и этим страшно раздражала… О том, что в последние три дня не может спать из-за кошмаров. Снилась всякая дрянь, стоило отключиться, только проснуться никак не получалось, а будить некому. Что пугает реальный мир – который за пределами особняка, пугает похуже, чем этот пресловутый Сид, в который повадился на пару с Тэн шастать вездесущий Арсень… Что там, в мире за этими стенами, он будет просто калекой-инвалидом. Ни нормальной работы, ни учёбы. Ни семьи. Какой девушке нужен парень, не могущий обеспечить будущую семью. И о том, что теперь такой вот, беспомощный, он может только сидеть и ныть, и от этого сам себе противен.

И то ли плёл, потому что так было легче, а то ли просто говорил без остановки, чтоб Леонард не ушёл. И он вроде не уходил. Так, иногда расплывался туманом.

Джек бы не говорил, да молчать сил уже не было. Тоска каждый день, глухая безнадёжность. Ни будущего, ни настоящего. Прошлое одно, и туда-то, в это прошлое, уже и часть жизни в особняке умудрилась затесаться. Выходит, было лучше, в этих четырёх стенах. Было что вспомнить.

Было – и ушло.

Когда бутылка показала дно, – Джек хорошо запомнил – он рассказывал Леонарду о Париже. Об университете, своём факультете, о пропавших возможностях, о сдохшей мечте поступить в Гарвард на химический… Хотел уже перейти к своей обломившейся любви, но передумал. Это – личное, и даже его пьяные мозги это понимают. Пусть хоть что-то останется в голове… светлого. О чём он не будет пороть заплетающимся языком.

Спирт уже не лез. Пришлось оставить попытки опустошить содержимое второй бутылки.

– И мы всё… сгниём в этом доме, понимаешь? Хотя чего тебе… ты же умер. Наверно, в этих же стенах.

– Я не помню свою смерть, – отозвался Леонард. Голос призрака звучал глухо, как из бочки. – А без этого я не могу вернуть своё прошлое.

– Ну и не возвращай, – решил Джек. – Мало ли, какая там дрянь… Иногда лучше не знать. Только просто… отсюда всё равно никто не выйдет. Мы тут останемся. Навсегда.