Арсень кивнул и продолжил:
– Потом как-то с деньгами получше стало, и мелкая чуток подросла – мы ездить стали. Папка при любой возможности нас тащил то в горы, то в другие города на пару дней – посмотреть, всё такое… Учил ориентироваться. В лесу, в чужом городе, карты читать. Потом на ролевые возил, знакомил со своими друзьями… Блин, до сих пор, как вспомню… Док, мне один раз пришлось играть заднюю половину кентавра. С тех пор я не очень хорошо отношусь к кентаврам и вообще лошадям… но это так, художественная деталь. А если дома – у нас Кирилл постоянно ошивался, мы с ним вместе чего-нибудь мутили. А, да, вот ещё… мы с сестрой же на английском благодаря папке нормально говорили, вот и учили его. Ну как учили… просто начинали шпарить, а тут два варианта – либо драться за нанесённое оскорбление, либо учиться понимать. А так у нас с ним к седьмому классу пятёрки только по английскому и были, всё остальное кое-как на трояки натягивали. В девять я у бабки с дедом в деревенском доме нашёл на чердаке фотоаппарат. Старый ещё, плёночный… сломанный. У папы друган был, мастер. Починил. Ну и всё, с тех пор я, кажется, вообще с фотографии не слезал. Кирюха для меня спёр в классе рисования книжку по композиции, мы с ним услышали где-то, что в фотографии без композиции никак. А когда вторую свистнуть хотел, его поймали. Разборки были… скукотища. Но он не выдал, конечно. Мы потом ещё не раз друг друга прикрывали, Джим, это целая эпопея… во что мы только не ввязывались, драки, стрелки, на заводы лазили по окраинам, от кого только не убегали… а я ж ещё и всё фотал. Фотки мне приходилось в ванной проявлять. Первые вообще фигня-фигнёй были, я всё подряд фотал, от нашего кота до белья, которое на верёвках сушилось. Людей на улицах, голубей, кирпичные стены с надписями. Я с этим фотиком разве что не спал в обнимку. Стал сам к матери ездить, фоткал, как она рисует, на работе, притаскивал надранные на газонах цветы, делал фотографии её с цветами… это была моя первая модель. Как не достал ещё.
– Это ты так рано начал? – Джим поднял брови. Запоздало, увлёкся – очень уж Арсень рассказывал… захватывающе, как бы это ни странно относительно ситуации звучало.
– Ну да. А в фотографии понятия «рано» нет, док. Если ещё о школе, – Арсень неожиданно перешёл на деловой тон, – там немного событий. Первая любовь – в десять лет. Девочка такая, большеглазая, волосы тёмные, длинные, немного вились… как у тебя прям. Она ещё слегка не от мира сего была. Её в классе обижали, а я за неё дрался как чёрт, на кого угодно мог пойти, даже на старших. Год мы с ней друг другу в глаза глядели, держались за руки, клялись, что вместе будем, и лазили на крышу смотреть на голубей и реку. Я и её фоткал. А через год – у неё отец был военный – её семья переехала. Я дома истерику закатил. Орал, что все сволочи, что её насильно увезли, когда она не хотела. А папка посмотрел так спокойно и сказал – я на всю жизнь запомнил: «либо беги догоняй, выкрадывай и возвращай, либо заткнись и забудь, от рёва в любом случае ничего не изменится». Ну я и заткнулся… и забыл. Почти.
Арсень слегка улыбнулся, положил ногу на ногу и продолжил задумчиво:
– С десяти занимался паркуром. Приписался к местным, которые в заброшенных зданиях на окраине тренировались. Они все старше были, конечно, поначалу шпыняли меня… Ну ничего, пообтёрся. А уж как это моё новое увлечение сочеталось с одержимостью фотографировать… Я ж к одиннадцати куда угодно залезть мог, от кого угодно удрать… ну, не всегда, правда… – он с ухмылкой взлохматил свою шевелюру. – Сестра была на мне почти. Из меня тот ещё воспитатель, но, блин, как умел… до сих пор надеюсь, что всё у неё нормально будет. Она милаха, док, серьёзно. Симпатичная, не то что я, добрая, страшно любит танцы и с животными возиться. Нам даже кота завести пришлось… ну как, она его с улицы притащила, на диван шмякнула, ручонки в боки, и заявила, что кот будет жить у нас, и всё, точка. Вот так мы кота и завели… Да уж. Если я, покинув свою страну, о ком-то и скучаю, так это о ней…
Ну и, конечно, ещё одно событие. На четырнадцатый день рождения мне папка подарил зеркалку. Не знаю, где достал, через кого, тогда они не то чтобы ещё обыденным явлением были, особенно для нашего города. Может, старался так, чтоб я химреактивы по дому не расставлял. Вот тут я просто с ума сошёл от перспектив, давай соваться со своими фотками куда мог. В пятнадцать на съёмке свадеб зарабатывал, ещё в школе девчонкам фотосессии устраивал. Даже внештатником в местной газете стал, но это уже в шестнадцать…
Арсень рассказывал, а Джим улыбался. Не сильно, в себя больше. Улыбался, наблюдал, как меняются модуляции голоса подпольщика, когда тот говорит о первых фотографиях и сестре, как теплеет взгляд.
– Трахнулся в первый раз тоже в четырнадцать, – сообщил Арсень буднично, обрывая поэтический настрой повествования. – Она – старше, семнадцать, кажется. Ни имени не помню, ни лица, вообще ничего. Только что блондинкой была. Сам не понял, как чего получилось. Потом с какой-то замутил из другой школы, тоже на два класса старше… Мы вроде как встречались. Ну, вроде как. А в пятнадцать я втюхался в Кирилла. – Подпольщик обхватил коленку длинными пальцами. Прищурился на свисающий край балдахина. Продолжил медленно, тщательно подбирая слова, – сначала вообще понять не мог, чего происходит… Вроде всё как раньше, друг это мой, мы вместе, а тянет так, что с ума сходишь. Я натурально свихивался. А потом как-то раз сеструха на занятиях по танцам была, мы с ним дома одни, нашли папкину заначку – два литра пива. Ну и много ли надо, когда в первый раз пьёшь? А там как обычно… Короче, не то чтобы мы переспали, чё там у двух пьяных подростков выйти могло, но… мы ж потом ещё на трезвую голову попробовали. И ещё раз… короче, раз нас так папка застукал. Ничего говорить не стал, только на балкон ушёл. Ну всё, думаю, мне кранты. А он вечером мне сказал, что, конечно, дрянь это какая-то, но дело всё равно моё, я сам взрослый, отвечаю за свою жизнь… А я ж вижу, что не по себе ему. Он и так беспокоился, что я встречался со старшеклассницей…
Арсень нахмурился, вроде бы что-то припоминая. А Джим смотрел на него и пытался понять.
Два пьяных подростка…
Ну надо же…
А меня мой отец убил бы.
Или нет.
Кажется, ему вообще плевать было.
Джим тихо зарылся поглубже в плед. Воспоминание о собственной семье пришло резко, как иногда по ушам неприятный звук режет.
Не любил он семью. Никого из них. Кроме Джека.
– В общем, – снова заговорил Арсень, перестав хмуриться, – мы с Кирюхой между собой решили всё забыть. Он скоро начал с девчонкой из нашего класса встречаться, и вроде всё как надо… Только, чёрт возьми, меня таращить не перестало. Вот как случайно задену его, так хоть вой. Мы ещё больше стали пропадать на улице, влились в одну компанию… короче, это был не культурный досуг, явно. Драки, потом, в семнадцать, попойки, шатались где попало, нарывались на всех подряд… У нас и две девчонки там было. Это которые на всех, особенно после выпивки. Меня чуть из школы не попёрли за прогулы. Я ведь либо с этой компанией шатался, либо на тренировках пропадал, либо фотографировал как безумный, тогда я уже не только на газету, но ещё и на журнальчик один работал… В общем, что угодно, лишь бы про Кирилла не думать и наедине с ним не оставаться. Мне кажется, три года – с пятнадцати до восемнадцати, я и не спал толком. По три-четыре часа разве что. Домой приходил, отрубался, вставал, жрал чего придётся из холодильника – и опять бежать. В семнадцать поступил в универ и переехал жить в общагу…
Джим подсобрался. Школа – школой, но студенчество – такая пора, когда легко не бывает. Нужно было приготовиться услышать что угодно. Вообще что угодно.
– Ну, там вообще страшно что началось, – начал оправдывать его опасения Арсень, развалившись на подушках. Бутылка уже опустела на четверть. – Я оказался без всяких сдерживающих факторов. Раньше-то рядом всё же мелкая была, я при ней ни ругался, ни пьяным никогда домой не приходил. Наш квартирный мир – святое. А общага… Правда, очень быстро нарисовалась одна тема: папка мой при этом же универе подрабатывал, ну там связи некоторые были, не без того… И появилась возможность троим студентам нашего вуза по обмену в Англию уехать. Сам понимаешь, какая грызня началась. Папка меня вечером как-то позвал домой, за стол усадил и так начистоту: ты, вроде, птица полётом не для этого городка, а если хочешь, как и мечтал, фотографом быть, то, мол, бросай бухать и творить что попало, бери шанс в зубы и вперёд. И я взял. И я, и Кирилл. Учились как звери, места себе буквально зубами выгрызли. Папка со своей стороны всех знакомых поднял, чуть ли не до ректора добрался. Короче, гонку мы выдержали. Финалом стало знание языка – мы ж как на родном почти шпарить могли.
