Но Джек не говорит этого. Он молчит, и, через некоторое время – обычно быстро – Арсень ненавязчиво выпроваживает посетителей.

Он молодец, бывший – от этого слова всё внутри тоскливо сжимается – зам. И выгоняет так, что как будто не выгоняет, а они всё равно уходят. И не жалеет Файрвуда-младшего. Общается как раньше: обзывается, бурчит, стебётся, городит что-то о несправедливо отнятых соломинках. На брата жалуется, дескать, тиран и деспот. Заставляет тут сиднем сидеть, уколы делать, а его чуть ли не с ложечки кормит.

Это похоже на него. На Джима. Он бы всех залечил до смерти, а кто за здоровьем не следит – на эшафот...

Арсень упорно шуршит у стола.

Да говори уже

Самое классное, это когда старший приходит. Тогда он ворчит на Арсеня, Арсень ворчит на него, а Джеку можно представить, что он сам глаза закрыл и на воркования этих голубков смотреть не хочет. И общается с ним брат как обычно. Как будто он не калека, а как раньше, руку порезал или ногу ушиб.

Пока эти двое перепираются, живой тишины нет. Она прячется, уползает. Перестаёт давить на мозг.

Но брат приходит только утром и перед сном.

Скажи чего-нибудь, скотина! – Джек готов взвыть. А всё потому, что Арсень уже минут пятнадцать пыхтит в углу над очередным рисунком и не говорит с ним.

А что самому говорить?

Эй, Арсень, у меня столько грёбаных новостей накопилось, пока я тут дохрена сколько пластом лежу, не хочешь обсудить? Так, что ли?

Ему-то хорошо, он хоть иногда выходит.

Хотя, Джек тоже с утра… попробовал. Героически вис на Арсене и пытался перебирать ногами. А этот – вот же дури не меряно – мало того что его тащит, так ещё и стебаться умудряется.

Падла…

– Ар… – отвыкшее говорить горло не сразу выплёвывает звуки, – Арсень…

– А? Чего? – отвлекается. Грифель скрипеть перестал.

Удивительно. До слепоты Джек и не подозревал, что в мире столько звуков, да ещё и так слышимых.

– Я это… как выгляжу хоть? А то забываю уже.

– Да как-как, – шуршит одеждой. Шаги по полу, скрип, шуршание, плюхается на стул у кровати. Голос нахальный. – Лысый и страшный. Как вся моя жизнь.

Джек злится. То ли на наглый голос, то ли на дурацкий ответ, то ли в целом на то, что бывший зам видит, а он – нет.

– А ты? – вяло поддевает свою «сиделку».

– Ой, засмущал… Та-акие вопросы с утра задавать, я ж непричёсанный…

Джек тянется к своим коленям, поднимает оттуда небольшую запасную подушку и кидает в нахала. Тот радостно ржёт.

– Дебил. Лучше расскажи чего-нибудь.

– Чего рассказать-то? – тянет и слегка скрипит стулом – раскачивается. – Ну вот сегодня ночью, например, я сначала вёл долгую и интеллигентную беседу с Кукловодом, а потом трахался с твоим братом…

– Всё, можешь заткнуться. – Джек поперхнулся бы, да нечем. Слушать про брата и этого… непривычно до зубовного скрежета.

Это без учёта того, что Файрвуд-младший всё ещё помнит о любовных похождениях зама.

Скотина…

У меня брат такой… такой… а этот…

– Сам же просил.

– Про другое расскажи, придурок. Мне вообще насрать, что вы с моим братом… как у тебя ещё совести хватает, а? После того, что ты…

– Что я что?

– С Майклом ты, вот чего.

– Да нифига не было, ну говорю ж тебе, – опять скрипит стулом, – просто малец берега попутал. И ты, блин, затихни уже на эту тему, а? Лучше оклемайся, подерёмся один раз и всё, если уж тебе так задницу жжёт…

– Скотина. – Джек ворочается недовольно. Но тема и вправду закрыта. Выздоровеет, выбьет Арсеню парочку зубов, и всё.

Но нахрена до сих пор к брату клеится, если…

В Арсеневскую версию насчёт попутанных берегов не верилось упорно. Джек Майкла помнил – мелкий ещё, девятнадцать только, но в целом тип адекватный. Не будет чушь на пустом месте пороть.

– Не знаю, расскажи что-нибудь, про Сид расскажи, – голос ещё злой, но Джек уже взял себя в руки. – Я там только Леонарда помню.

– Был там Леонард. Но я про Сид не хочу. – Только что голос Пера весёлый был, а теперь резко меняется. Серьёзный и какой-то немного злой.

Значит, и правда на эту тему не стоит.

– А тогда про что?

– А про пульт.

– Пульт?

Что-то в голове воспоминанием промелькнуло. Вроде до взрыва, на новый год… что-то почти…

– А, этот, жёлтый такой… – Джек разочарованно отмахивается. Темнота шуршит. Шуршит и заползает в голову через уши.

Не свихнуться. Вот только не свихнуться.

То-то маньяк рад будет

– Вот именно, – Арсень опять поправляет на нём одеяло. – Ты где одеяло успеваешь сбивать, а? Не отвечай, я такие страшные вещи знать не хочу. Короче, пульт как-то связан с комнатой, от которой сейчас Билл и Алиса ищут ключ.

– Комната… это которая под чердаком прямо, да?

Джек помнит. Таинственная запертая комната. Он сам на неё сколько облизывался, да, видимо, не судьба. Опять Билл перехватит. А Арсень ему помогать будет, никуда не денется.

– Пульт, ага. Типа им она открывается?

– Да маньяк его знает. – Ножки стула скрипят. Арсень опять раскачивался. – Ну так что, помнишь, куда его сунул?

– Разобрал.

Ножки стула грохнули об пол. Становится смешно. Вопреки шуршанию темноты. Очень уж хорошо сейчас представляется ошарашенная рожа Пера.

– Разобрал?

Джек морщится.

– Арсень, ты его просто не видел. Сигнал слабый, только если в упор тыкаешь, то действует. Корпус как у игрушки, пластмассовый, а батарейка – на два плевка. Издевательство, а не пульт.

– Это что, – Арсень его опять не слушал, – составные части пульта теперь валяются где-то в моей комнате?..

– Ну да…

– Да я ж их хрен найду теперь!!!

– Э, Перо, погодь. – Джек сел, поёрзал, пристраиваясь в подушках. – Если вскроешь новую комнату – будет новый ключ, так?

– Вроде.

– Ключ – это хорошо… – задумчиво, – валить отсюда надо. Давно надо.

Ага. Давно – было надо. А куда я щас? Кому нужен? Лучше б сдох.

– К тому и веду. – Арсень не двигается, не издаёт, кроме голоса, никаких звуков, и Джек снова слышит шуршание темноты.

Что угодно, что угодно, только бы не слышать его больше.

– Могу попробовать объяснить, как его собрать заново.

– А…

– И из чего собрать. Короче, тащи сюда всё.

– Вообще всё, что ли?..

– Ну или тащи меня туда.

– Ага, щас. Джим нас уроет.

– Ну, так тебе и надо.

– Ладно, лежи. Щас притащу.

Перо поднимается и уходит. Сначала слышно, как он топает по коридору. Потом шаги стихают.

Остаётся шуршащая темнота.

Когда Джим пришёл с очередным обходом, выяснилось, что Арсень и Джек разложили на джековом одеяле кучу механически-электрических примочек и вовсю ругались. Джим не признался, но от этого зрелища у него полегчало на сердце, больно уж оно походило на их предвзрывовое общение.

– Заняты? – Он сел на стул у кровати. Арсень со своего обычного места перекочевал к коробке с деталями, так что оно было свободно.

– Угу, – буркнул тот. Схватил какую-то детальку, потрясая ей в воздухе, и, видимо, вернулся к прерванному общению: – а мне откуда было знать, что эта вот хрень от той хрени, а? На той тоже красная полосочка есть, между прочим!

– Я тебе, идиоту, что сказал? – Брат почти шипел от злости. – Что? Ну повтори? Я тебе сказал, что диод. Ди-од. При чём тут полосочка?

– При том что она тут есть, блин!

– Деби-и-ил…

Раздав по пару подзатыльников и установив какое-то подобие тишины, Джим принялся за стандартные процедуры: осмотр и нагоняи. Сделал втык Арсеню за пропущенное время укола, отсыпал очередную порцию таблеток.

Джек всё ещё не мог успокоиться. Бурчал что-то про безруких гуманитариев с мозгами из жопы, а его зам хмыкал и отсылал младшего к Райану.

– С такими взглядами на хороших и милых людей ты с ним подружишься, – подпольщик ёрзал на кровати, сгоняя своим задом ноги Джека куда-то к краю. – Будете сидеть и проклинать человечество одинокими зимними вечерами.

– Против человечества ничего не имею, – брат язвил, – человечество, к твоему сведению, сложные механизмы умеет изобретать. А вот таких безруких…